Чтение 34–й страницы книги ~Ход белой королевы~

просторным шагом. По сравнению с ней, все резче уходившая вперед Бабурина
казалась куда более подвижной и энергичной.

Тюлькин, поднявшийся на трибуну, уселся неподалеку от моей кабины. Он
ерзал от нетерпения, потирал руки, мотал головой и хихикал в предвкушении
торжества, которое неминуемо ожидало его фаворитку. Вот он увидел шедшего по
проходу Чудинова. Привстал, доверительно поманил его к себе:

- Ну, Степа, по-честному, за Кого болеешь?

- За тебя.

- Я серьезно,- обиделся Тюлькин.- По старой привычке за Алису или по новой
местной моде за Наташу?

- Больше всего за тебя душой болею,- сказал Чудинов.- Будет тебе сегодня
баня, если Алиса проиграет.

Обе лыжницы уже исчезли из поля зрения. С трибун теперь мы могли их
увидеть не скоро. Трасса уходила за холм. Оттуда мне вскоре сообщили, что обе
лыжницы начали обходить гонщиц, вышедших до них. Бабурина уже обошла двух
стартовавших перед ней. Скуратова тоже обошла шедших впереди, однако просвет
между нею и соперницей не сокращался. Контроль сообщил мне по телефону с
начала второго километра, что на равнине Бабурина даже увеличила просвет. Я
сообщил об этом по радио.

- Видишь? - торжествовал Тюлькин.- Говорил тебе, что Алиса всех
"привезет".

- Положим, это не ты, а Карычев сейчас сказал,- отвечал Чудинов.

- Он сказал официально, а я присоединяюсь в частном порядке и советую
тебе, пока не поздно. Куда ты?

Чудинов сделал мне какой-то знак и стал быстро сбегать вниз с трибуны,
крикнув на ходу Тюлькину:

- Я на дистанцию! Встречу на седьмом километре!

Мне было видно, как он подбежал к аэросаням, ждавшим его у ворот стадиона.
На борту аэросаней была укреплена пара гоночных лыж. Чудинов что-то крикнул
водителю, махнул рукой. Взревел мотор, разлетелись облака взметенного снега, и
аэросани унеслись. Я увидел, как они промчались по склону холма, на котором
были расположены трибуны, пересекли снежную ложбину и пропали за леском.

Контроль второго километра сообщил мне, что картина гонки несколько
изменилась. Бабурина снизила темп. Она идет уже с предельным напряжением, и ее
начинает настигать Скуратова. Судья сказал мне, что Алиса беспокойно
оглядывается и то и дело смотрит себе под ноги. Я включил микрофон.

- Внимание! - сообщил я.- Со второго километра сообщили, что первой и
здесь прошла Бабурина. Однако она начинает заметно снижать скорость. Видимо,
темп оказался ей не под силу. Скуратова начинает дожимать чемпионку Союза.

Такой поднялся рев на трибунах, что я даже сам не слышал своих слов.
Дрыжик ликовал:

- Сейчас она эту москвичку дожмет!

А Тюлькин, слыша это, подмигнул сам себе: "Думает, секрета я его не знаю.
У Алисы мазь-то какая, спрашивается?"

Между тем на дистанции гонки разыгрывалась драма. Наташа была уже за
спиной Алисы. Она шла своим широким, размашистым шагом, непринужденно, как бы
без всяких усилий, и все настигала, настигала неумолимо, бесповоротно. Тем
временем Бабурина почувствовала, что лыжи у нее как будто не идут. На них стал
налипать снег. Какое-то странное оцепенение начало находить на нее.

- Лыжню!..- потребовала Наташа. Алиса, судорожно оглядываясь, делала
тщетные усилия, чтобы уйти вперед.

- Лыжню!..- властно раздавалось уже над самым ухом ее, И Бабурина была
вынуждена свернуть немного в сторону, уступая на ходу накатанную лыжню. Наташа
обошла ее, даже не посмотрев в ту сторону.

Контроль кричал мне по телефону:

- У Тридцать первого номера очень усталый вид. Показывает на лыжи,
скольжения нет. Видно, мазь подвела в связи с похолоданием.

Я быстро выключил у себя микрофон, над которым загорелся зеленый сигнал.
Затем, кое-что записав для себя, я снова нажал кнопку. Вспыхнул красный
сигнал: "Включено", и я объявил по радио, что Скуратова настигла и обошла
Бабурину.

Овации сотрясали трибуны.

- У Бабуриной, по-видимому, неполадки с мазью или креплением,- сообщил я.

Тут в радиорубку осторожно, бочком, вошел Тюлькин. Я тотчас выключил
микрофон и предупредил вошедшего

- Ты только тихо. Видишь сигнал? Следи! Если красный - ни звука. Понял?

Тюлькин торопливо закивал и даже зажмурился. Минуту-другую я прислушивался
к тому, что мне сообщали через мои наушники с дистанции. Затем я сделал знак
Тюлькину и снова включил микрофон.

- С дистанции сообщают, что чемпионка теряет ход. Ее начинают обходить уже
другие лыжницы... Слышал? - обратился я, выключив микрофон, к Тюлькину.-
Алиса-то выходит из игры. Это ты ей лыжи мазал?

Тюлькин в сердцах стукнул кулаком по столу:

- Мне мазь эту сама Скуратова дала, видно, нарочно подсунула. Вот чалдоны,
жулье, зимогоры проклятые! Обманули, выходит, а я-то думал, у них тут
по-честному...

Он захлопнул рот, зажимая его обеими руками, и в ужасе показал мне глазами
на микрофон. Над ним ярко горел красный сигнал "включено". Очевидно, от удара
руки Тюлькина о стол микрофон сам включился. Я тотчас нажал на кнопку,
вспыхнул зеленый свет, но было уже поздно. Нас слышали. Я увидел, что страшное
волнение охватило трибуны. Люди вскакивали, потрясали кулаками в мою сторону.
Старик Скуратов поднялся со своей скамьи.

- Не поверю!-донесся до меня его голос, когда я, выпроваживая Тюлькина,
приоткрыл дверь своей кабины.- Убей меня, однако, не поверю, чтобы Наташа
такое допустила. Понапрасну наговаривают.

Как узнал я потом, нас слышали не только на трибунах. Разговор мой с
Тюлькиным прозвучал и в радионаушниках, которые надел на себя Чудинов в кабине
аэросаней. Он разом схватил за плечо водителя:

- Давай сворачивай. Жми на третий километр... Давай полный газ... Прошу,
гони, браток!

Водитель резко увеличил обороты мотора. Взревевшие сани набрали скорость.
Стрелка спидометра перед глазами Чудинова, дрожа, дошла до восьмидесяти,
потом, поерзав на месте, дотянулась до девяноста.

Водитель, перегнувшись к Чудинову, сквозь рев мотора крикнул ему в ухо:

- Там к дистанции не пройдем - перелесок!

- Стой! - приказал Чудинов.

Сани остановились, почти завертевшись на месте. Чудинов спрыгнул, сорвал с
борта лыжи. Перед ним простиралась зеркальная гладь замерзшего озера. У берега
парень в толстом стеганом комбинезоне возился возле буера.

- Эй, друг!-крикнул, подбегая к нему, Чудинов.- Как бы быстрее на ту
сторону?

Через мгновение он лежал вместе с гонщиком-буеристом на стремглав
несущейся ледовой яхте. Ветер, до предела напрягши паруса, рвал с мачты узкий
вымпел; из-под огромных и широких, как меч, коньков, казалось, вылетали искры,
звенящий шорох скольжения и гром ветра в ушах почти оглушали. И вот буер
подлетел к берегу. Чу-Динов прыгнул на откос, помахал гонщику рукой, благодаря
его за помощь, торопливо надел лыжи и пошел узкой просекой. Он спустился,
разгоняя ход, с крутого холма, промчался между деревьями. Буерист смотрел ему
вслед, покачивая от восторга головой: да, это был высокий класс горнолыжного
хода.

Выскочив из лесочка, Чудинов промчался по косогору. И тут перед ним
оказался небольшой овраг. Лыжник сделал крутой разворот, пронесся, как с
трамплина, по воздуху, но, приземлившись, почувствовал острую боль в раненом
колене. Он повалился в снег. Страшная ломота свела всю ногу. Все же он
заставил себя встать и двинулся к трассе. Путь ему преградило полотно
узкоколейки, которое шло от каменоломен к руднику. Пришлось перебираться
осторожно через рельсы. До третьего километра дистанции оставалось еще
порядочное расстояние. Боль в колене становилась почти невыносимой при каждом
шаге.

Когда Чудинов, вскарабкавшись на полотно узкоколейки, уже собирался
перешагнуть через рельсы, он услышал справа за леском пронзительный свисток. И
прямо на него вылетел ярко раскрашенный красно-синий локомо-ивчик, быстро
вытягивавший из-за перелеска хвост из четырех так же ярко раскрашенных
вагончиков. Поезд показался Чудинову неестественно маленьким. Крохотным был
этот паровозик, старательно пыхтевший паром. Совсем игрушечными выглядели
прытко катившие вагончики - зеленый, красный, желтый и голубой. Но казавшийся
карликовым пестрый поезд мчался туда, куда как можно скорее надо было
добраться Чудинову. Он замахал руками навстречу, сорвал с себя шапку, стал
делать ею знаки, прося остановиться. Паровозик сперва несколько раз коротко
свистнул, а потом, как бы обиженно, затормозил. Чудинов, превозмогая боль,
бежал навстречу, стуча лыжами по шпалам. Вдруг ему показалось, что он слышит
очень знакомый мальчишеский хрипловатый басок. Из окна будки машиниста
высовывался Сергунок.

Тут только вспомнил Чудинов, что летом, как он слышал, под Зимогорском
открылась детская железная дорога. Зимой она не работала. Но ради праздника
ее, видно, пустили.

Подбежав к паровозику, он легко заглянул прямо в будку. Там хозяйничал
паренек лет шестнадцати в большой фуражке железнодорожника и подпрыгивая, весь
чумазый от угольной пыли, видно выполнявший добровольно обязанности кочегара
Сергунок. Чудинов торопливо попросил, чтобы его подвезли поближе к трассе, а
там уж он доберется сам на лыжах.

Юный машинист был суров, вынужденная остановка нарушала ему весь график.
Он покачал головой, но тут все решило вмешательство Сергунка.

- Давай, Семен... Пускай садится, подвезем,- упрашивал он машиниста.- Это
же знаешь кто?..- Он что-то шепнул на ухо машинисту, ткнувшись ему носом в
щеку и оставив на ней след угля.

Юный машинист с уважением поглядел на Чудинова.

- Ладно,- разрешил он наконец.- Только с лыжами в вагон нельзя: краску
поцарапают. Нам не велят. Вы залазьте тут, я подвезу куда надо.

Чудинов шагнул прямо с земли в низенькую будку локомотива, почувствовав