Кровь сначала хлынула между губ и десен, затем полилась по подбородку. Она
повернулась и вышла, не сказав ни слова, прежде чем его ошеломленный разум
смог осознать, что он действительно видел эту сцену. Она закрыла дверь и...
заперла ее. Он услышал ее удаляющиеся, шаркающие по коридору шаги. Затем
раздался скрип ее любимого стула, когда она садилась на него. Больше ничего.
Ни телевизора, ни пения. Ни звука серебра или посуды. Тишина. Она просто
сидела там. Просто сидела и ей было нехорошо.
хлопок. И, черт побери, довольно сильный. И хотя Пол был с одной стороны
запертой двери, а она находилась снаружи - с другой стороны, не нужно было
быть Шерлоком Холмсом, чтобы определить, что она шлепала сама себя. Хорошо и
сильно, судя по звуку. Он представил, как она выпячивает свою губу и вонзает
свои короткие ногти в ее чувствительное розовое мясо.
использовал в первой книге "Мизери", где большая часть действия происходит в
Лондонской психиатрической больнице Бедлам (Мизери была посажена в
сумасшедший дом безумно ревнивой злодейкой). "Когда маньяк - депрессивный
больной начинает впадать в депрессивное состояние", - писал он, - "одним из
симптомов заболевания является то, что он или она начинают сами себя
наказывать, шлепать, щипать, ударять, прижигать сигаретами и т. д.".
него сдержанной манере, что достойный критерий создания хорошей поэзии -
сильные эмоции, вызванные в период спокойствия - будут достаточно полезны и
для большинства произведений художественной прозы. И это было правильно. Пол
знал писателей, которые находили невозможным писать после супружеской ссоры;
он сам не мог писать, когда был чем-то огорчен. Но были случаи, когда при
этом достигался определенный обратный эффект - это было тогда, когда он
работал не столько потому, что это было нужно, а потому, что это был способ
избежать всего того, что его огорчало. Обычно это были случаи, когда
невозможно было устранить причину огорчения.
одиннадцати часам утра, чтобы посадить его в кресло, он решил сделать это
сам. Взять машинку с камина он, конечно, не мог, но он мог писать от руки.
Он был уверен, что мог взобраться теперь в кресло без посторонней помощи, но
понимал, что Энни не должна знать о том, что он может. Однако ему необходимо
было сменить положение, черт возьми, он не мог писать лежа.
кресла, затем схватился за его ручки и медленно подтянулся. Ему пришлось в
какой-то момент опереться на ноги и это был единственный случай, причинивший
ему боль. Он покатил кресло к окну и подхватил свою рукопись.
горящими
будто на ней готов появиться чертовский синяк. Вокруг рта и на подбородке
было что-то красное. Сначала Пол подумал, что это была кровь из разбитой
губы, а затем увидел на ней семена. Это был малиновый джем или малиновая
начинка, но не кровь. Она смотрела на него. Пол оглянулся. Никто не произнес
ни звука. Только на улице били по окну первые капли дождя.
тогда я думаю, ты можешь сам вставлять свои чертовы "н".
на нее, как будто там можно было что-то увидеть. Он был слишком поражен,
чтобы делать что-нибудь еще.
невозможной. Он сделал пару безрезультатных попыток, скомкал бумагу и бросил
работу. Это была халтура. Он покатился через комнату. В процессе пересадки
из кресла в кровать одна его рука соскользнула и он был на грани падения.
Боль была мучительной; как будто в его кость вонзили дюжину болтов. Он
вскрикнул, ухватился за изголовье кровати и подтянулся; его левая нога
волочилась за ним.
посмотреть, неужели Шелдон на самом деле превратился в Лючано Паваротти или
это только так ей кажется.
Он неуклюже перекатился на живот, засунул руку под матрац и вытащил одну
упаковку Новрила. Проглотил две пилюли без воды и затем ненадолго
отключился.
спит. Это было слишком сюрреально, как в тот вечер, когда она вкатила сюда
жаровню. Энни сидела на краю кровати. На прикроватный столик она поставила
стакан с водой и капсулы Новрила. В руке она держала крысоловку. В ней была
крыса - большая, с пестрым серокоричневым мехом. Капкан сломал ей спину. Ее
задние ноги болтались по бокам, на усах блестели капельки крови.
дыхание напоминало запах разлагающегося трупа.
странные голубые сумерки, наполненные дождем. Пелена дождя покрывала окно.
Сильные порывы ветра сотрясали дом, заставляя его скрипеть.
хуже. Он понял это, глядя на нее; она сняла свои маски - это была подлинная
Энни, Энни без прикрас. Кожа на ее лице, казавшаяся прежде ужасно упругой,
теперь безжизненно обвисла как тесто. Глаза были пустыми. Она была одета, но
юбка - наизнанку. На теле появились новые следы побоев, на одежде - новые
пищевые пятна. Когда она двигалась, они испускали так много разных запахов,
что Пол мог их сосчитать. Почти весь рукав ее кофты был пропитан
полузасохшим веществом, который издавал запах мясного соуса.
попискивала и хватала воздух. Она выкатила свои черные глазки, гораздо более
живые, чем у ее захватчицы. - Я поставила капканы. Я вынуждена была; я
смазала их свиным жиром. Я всегда ловлю так по восемьдевять штук. Иногда мне
попадаются другие...
типичный случай амилоидной кататонии. Пол пристально посмотрел на нее, на
крысу, которая пищала и барахталась, и понял, что дела - хуже некуда.
забвению без фанфар и суеты.., она опустила капкан и продолжила фразу, как
будто никогда и не останавливалась.
Крыса билась у нее в руке, стараясь укусить. Она издавала ужасные,
пронзительные вопли. Пол прижал ладонь к вздрагивающему от отвращения рту.
как это делаем мы. Пол! Как мы. Мы думаем, что знаем так много, но на самом
деле мы знаем не больше, чем крыса в капкане - крыса со сломанной спиной,
все еще желающая жить.
пустое, отсутствующее выражение. Пол хотел отвести взгляд, но не мог. На
внутренней стороне
рта крысы тонкой струйкой. Пол услышал хруст ее костей и толстые пальцы Энни
вдавились в тело животного, исчезая в нем до первого сустава. Кровь
барабанила о пол. Тупые глаза создания выпучились.
оставляя на ней длинные красные полосы.
засмеялась. - Я возьму свое оружие. Пол, хорошо? Может быть, другой мир
лучше. Для крыс и людей
каждое слово с особой тщательностью. Это было трудно, потому что он
чувствовал себя так, как будто его рот был полон новокаина. Он видел ее
прежде в подавленном состоянии, но ничего подобного, как сейчас, не было;
интересно, было ли когда-нибудь еще у нее такое состояние. Вот именно в
таком состоянии больные убивали всех членов своей семьи, а затем себя.
Именно в таком психическом отчаянии женщина сначала одевает своих детей в
лучшие одежды, угощает их мороженым, а затем ведет их к ближайшему мосту,
берет на руки и бросается с ними в воду. Больные депрессией убивают себя;
убаюканные в отравленных колыбельках своего собственного это, они хотят
сделать всем одолжение и взять с собой.
что она намеревается сделать это. Сука это имеет в виду.
слово, но в то же время в глазах ее блеснула мимолетная искра; он думал так.
Каждый возможный подход казался минированным.
сказал он и затем добавил глупо, - особенно, когда идет дождь.
страдал, и...
знаешь, что такое боль. Ты не имеешь ни малейшего
Конюшевский Владислав
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Быков Василий
Бажанов Олег
Зыков Виталий