погрешу против нее, если уйду, не сказав того, что мне следует сказать как
отцу! Вы отняли у меня дитя и послали его служить государству с опасностью
для его тела и души, не дав мне возможности хотя бы поцеловать и
благословить его на прощание, - кровь от крови и плоть от плоти моей забрали
вы себе, будто это кусок дерева из оружейной мастерской вы отправили
мальчика на море, словно он чугунное ядро, вроде тех, которыми забрасывают
нехристей. Вы остались глухи к моим мольбам, как если бы это были слова
злодея, и после того, как я умолял вас на коленях, изнурял свое дряхлое
тело, чтобы развлечь вас, вернул вам драгоценность, вложенную в мою сеть
святым Антонием, надеясь, что сердце ваше смягчится, после того, как я
спокойно беседовал с вами о ваших поступках, вы холодно отворачиваетесь, как
будто я не вправе защищать своего отпрыска, которого бог подарил мне для
утешения моей старости! Нет, это не хваленое правосудие Святого Марка,
сенаторы Венеции, вы жестоки, вы отнимаете у бедняка последнюю корку хлеба,
а так делать не пристало даже самому хищному ростовщику Риальто!
коварным намерением заставить рыбака до конца обнажить свою душу.
шрамах и о моей любви к мальчику? Я не знаю, кто вы, но ведь от того, что вы
скрыли лица под масками и закутались в мантии, вы же не перестали быть
людьми. Если есть среди вас отец или, быть может, человек, на котором лежит
еще более святой долг - забота о ребенке умершего сына, я обращаюсь к нему!
Как вы можете говорить о справедливости, когда бремя вашей власти давит на
тех, кому и так приходится туго. Думайте что хотите, но даже последнему
гондольеру известно...
присутствии таких знатных особ, - с глубоким поклоном ответил Якопо. -
Ослепленный любовью к внуку, этот старый рыбак, досточтимые синьоры, может
сказать такое, в чем ему потом придется горько раскаиваться, как только пыл
его угаснет.
что-нибудь, пусть скажет.
обветренные щеки, исчез, грудь его перестала тяжело вздыматься. Как человек,
в ком пробудилось не столько почтение к судьям, сколько благоразумие, с
более спокойным взглядом и лицом, выражавшим свойственную его возрасту
покорность и сознание своего низкого положения, он произнес уже мягче:
невежественного старика, чьи чувства берут верх над его разумом и который
лучше умеет говорить правду, чем делать ее приятной для благородных ушей.
вывели Антонио и его спутника в ту самую дверь, через которую они вошли. За
ними последовали и должностные лица Совета, а тайные судьи остались одни в
зале суда.
Глава 13
осознанному сомнению в избранных средствах. Затем члены Совета Трех все
вместе поднялись и начали не спеша освобождаться от скрывавших их облачений.
Они сняли маски, обнаружив свои немолодые лица, на коих мирские заботы и
страсти оставили такие глубокие следы, какие уже ни покой, ни отрешение от
мира не могли стереть. Пока они разоблачались, никто не произнес ни слова,
ибо дело, которым они только что занимались, вызвало у каждого чувства
непривычные и неприятные. Избавившись наконец от ненужных уже мантий и
масок, они придвинулись ближе к столу каждый искал душевного и телесного
отдыха, что естественно после той скованности, в какой они находились столь
длительное время.
как прошло достаточно времени, чтобы все могли собраться с мыслями. - Речь в
них идет как будто о новых замыслах императора.
представить сенату? - спросил другой.
никаких новостей, кроме той, что приказ перехватить папского гонца выполнить
не удалось.
небрежности агентов, поскольку есть все основания полагать, что в случае
поимки гонца мы получили бы много полезных сведений.
Необходимо поэтому издать приказы об аресте грабителей, иначе престиж
республики понесет урон в глазах ее друзей. В нашем списке есть немало лиц,
давно заслуживающих наказания в тех местах, где произошло все это, найдутся
люди, которым можно приписать подобный проступок.
очень важное. Правительство, равно как и частное лицо, пренебрегающее своей
репутацией, не может рассчитывать надолго сохранить уважение своих друзей.
воскликнул другой, с отвращением отбросив бумаги, которые перед этим
просматривал. - Клянусь святым Теодором! Сколь пагубно для нации желание
увеличить свои владения и распространить свою не праведную власть, перейдя
все границы разума и естества! Уже много веков никто не оспаривает наших
прав на владение провинциями, приспособленными к государственному устройству
Венеции, чьи нужды и желания они удовлетворяют, - провинциями, которые с
доблестью завоевали наши предки и которые неотъемлемы от нас так же, как
наши закоренелые привычки и все же они становятся предметом алчной зависти
нашего соседа, и мы своей все растущей слабостью потворствуем его тщеславной
политике. Синьоры, размышляя о нравах и страстях людей, я теряю всякое к ним
уважение, а когда я изучаю их склонности, то чувствую, что предпочел бы
родиться собакой. Кто станет спорить, что среди всех правителей на земле
австрийский император одержим самой неутолимой жаждой власти?
государя Кастилии? Тогда вы недооцениваете страстное желание испанского
короля присоединить Италию к своим владениям.
движет одна и та же неукротимая жажда власти и вот теперь, когда Венеции не
на что больше надеяться, кроме сохранения ее нынешних преимуществ,
ничтожнейшее из наших владений становится предметом завистливых вожделений
наших врагов. Это кипение страстей так изнурительно, что поневоле захочешь
покончить с правительственной деятельностью и удалиться в монастырь на
покаяние!
пришел! Поистине стремление чужеземцев ущемить наши права, обретенные - это
можно сказать с уверенностью - нашей кровью и нашими деньгами, со дня на
день становится все заметнее. Если оно вовремя не будет пресечено, у Святого
Марка не останется в конце концов и клочка земли, достаточного, чтобы к нему
могла причалить хоть одна гондола.
подобных вещей не случалось бы! Мы бессильны теперь убеждать или
приказывать, как в прежние времена, а в наших каналах вместо тяжело
груженных парусников и быстроходных фелукк плавают лишь скользкие водоросли.
открытий мы все еще могли бы держать в своих руках торговлю с Индией. Всем
сердцем ненавижу эту нечистую нацию, помесь готтов с маврами!
поступков, друзья мои, чтобы предубеждение не могло разжечь в моем сердце
чувства, неподобающие человеку и христианину. В чем дело, синьор Градениго,
о чем вы задумались?
не произнес ни слова, с тех пор как ушел обвиняемый теперь он медленно
поднял голову, выведенный этим обращением из состояния задумчивости.
оттенком искренности, какую редко можно было здесь услышать.
трудом подавляя зевоту.
озабоченность не вызвана никакой другой причиной, ибо я слышал, что ваш юный
наследник в последнее время проявил склонность к распущенности, и опасался,
не стало ли вам, как члену Совета, известно что-либо такое, о чем, как отец,
вы предпочли бы не знать.
украдкой недоверчиво и пытливо взглянул на собеседников, сидевших с
опущенными глазами, стремясь прочитать их тайные мысли, прежде чем рискнуть
обнаружить свои.
Беспокойство отца вам, конечно, понятно, и вы не будете скрывать от меня
правду.
становится известно им, доходит до членов Совета. Но даже в самом худшем
случае речь идет не о жизни или смерти. Легкомысленному юноше грозит всего
лишь вынужденная поездка в Далмацию или приказ провести лето у подножия
Альп.
Трубников Александр
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир