дворцов, герб, титул, дают этой идее олицетворение и у нас. На Западе
учреждается регулярное войско: Иоанн также устраивает полки. Я сказал уже об
основании почты. Мы увидим также, что дух умственной пытливости, давший XV
веку Виклефа, Гусса и наконец Лютера, сообщился и нашей Руси под видом
жидовской ереси. Одним словом: тогдашняя жизнь Европы, хотя и под формами
грубыми, доходила и до нас. Не мое дело объяснять здесь, почему эта жизнь
после Иоанна III не получила у нас такого отчетистого, последовательного
развития.
отделяла его от северных областей: он решил правдою и неправдою уничтожить
эту преграду и соединить сердце Руси с ее севером. Приготовив заранее
ревностных себе доброжелателей в Твери и, как мы видели в первой части
романа, причину к объявлению войны ее князю, Иван Васильевич кликнул рать,
чтобы докончить одним ударом то, что подрывал так долго хитростью.
при Иване Васильевиче вкусили уже ратной чести не однажды; было и ныне много
охотников искать ее. Огнестрельными орудиями управлял Аристотель,
отторгнутый от великого труда своего; художник снова преобразился в
розмысла.
знаменитого воеводу, служебного князя Даниила Дмитриевича Холмского.
Болезнь, мнимая или настоящая, задержала его в дальнем поместье. Мнимая,
сказал я: и то не мудрено, потому что он родом тверчанин, потомок тверских
князей, должен был неохотно повиноваться приказу своего владыки, идти против
родины своей.
сопутствовать великому князю, который собирался сам идти с войском. Иван
Васильевич, под щитом военачальника своего, безопасно хотел заслужить имя
покорителя Твери. С удовольствием получил Эренштейн этот приказ, дававший
ему способы рассеять хоть несколько свои чувства к Анастасии и обещавший ему
возможность показать свои услуги человечеству. В этих надеждах проявлялся и
врожденный дух рыцарства, который смирить не могло ни воспитание, ни
скромное, мирное звание лекаря. Природа невольно тянула его к тому
назначению, с которого совратило мщение Фиоравенти. Надежды его питал и
Аристотель, желавший воспитаннику своего брата новых почестей, нового
возвышения.
спать; но заснуть не мог, волнуемый ли мыслью об Анастасии, мелькнувшей
перед ним, как прекрасное, волшебное видение, или мыслью о походе, который
представлялся пламенному воображению его, его благородному сердцу, в
очаровательной картине. Вдруг, посреди этих мечтаний, не дававших ему
уснуть, слышит он на улице странные крики. Кричат: "Лови! лови! здесь, сюда!
к палатам Образца! головой за него отвечаем!"
под сводом земным; предметы слились в одну черную массу. Едва может он
различить движение нескольких фигур, то перескакивающих через решетки (или
рогатки), то исчезающих во мраке. Он следит их более слухом, нежели глазами.
перед ним высокая, необыкновенно высокая фигура, загородившая собой почти
все окно. Надобна нечеловеческая сила и ловкость, чтобы взобраться по стене
на такую высоту. Эта мысль, внезапность чрезвычайного явления заставили
Антона в первую минуту испуга отодвинуться назад.
дожидаясь ответа, вскакивает в окно так быстро и сильно, что едва не
сваливает лекаря с ног, потом осторожно запирает окно.
Высокая фигура стоит перед ним будто на ходулях, ощупывает его, берет его за
руку, жмет ее и, запыхавшись, говорит вполголоса:
заковать в железа. Друже мой, ты ли это или Иван Хабар?
несчастный, убегая от преследований, ищет скрыться у своего друга, Образца.
"Друг воеводы, - думает он, - не может быть злодей".
отвечает ему по-русски, как умеет:
божьей матери.
видишь, я - воевода, князь Холмский. Может быть, слыхал обо мне.
в железа, в тюрьму...
московскую, которая идет на Тверь.
отказался идти... Но слышишь? стучат в ворота, будто бьют в набат. Избавь от
желез, от черного позора...
по мертвому телу моему дойдут до тебя.
Кричали:
выбьем вон!
боярин, боярышня и дворчане: псари, сокольники, птичники, бражничие, повара,
конюшие, истопники, огородники, сенные девушки и проч. и проч., что
составляло тогда дворню боярина. Мужчины кидались в ужасе, кто куда попал,
будто на пожаре, спрашивали друг друга о причине тревоги, зажигали светочи,
толкали друг друга. Слышалось имя великого князя, и думали, не сам ли он по
каким-нибудь наговорам приехал забирать их господина. Боярин испугался,
ожидая чего-то чрезвычайного, и прибегнул с молитвой к небесной заступнице.
Анастасия была ни жива ни мертва. Брата ее не было дома; он где-то проводил
разгульную ночь.
туда.
колена.
таком-то унизительном положении поместился правнук князя Всеволода
Андреевича Тверского {Прим. стр. 146}, вождь знаменитый, герой шелонский,
победитель Новгорода и Казани, лучший самоцвет в венце Иоанна, слава и честь
Руси. Тот, который заставлял бежать от себя тысячи воинов, неприятелей его
отечества, который, стоя с полками перед страшным Ахматом, в роковую для
Руси минуту, не послушался повеления грозного владыки отступить {Прим. стр.
146}, теперь так испугался гнева Ивана Васильевича, что спрятался у немчина
в шкапе.
экспедиции. Он везде, где только есть выполнение жестокой воли, где злобной
душе его есть упражнение, достойное ее; везде он, особенно где может найти
случай мстить врагу своему. Предводя недельщиками, боярскими детьми, он
объявляет дворчанам Образца, что, по приказу Ивана Васильевича, велено им
поймать служебного князя Даниила Дмитриевича Холмского, что они гнались за
ним из дома его до палат боярина и что ему негде укрыться, как в этих
палатах. В руках одного недельщика и железа, в которые должно сковать
беглеца. Мамон требует именем великого князя, чтобы дозволили ему сделать
осмотр во всем доме.
который держит это имя по старине, по наказу родительскому, который блюдет
его в сердце, как завет бога?
вторгаются в палаты словно неприятели, вырывают светочи из рук холопов,
шумят, голосят, гремят железами, всюду проникают в клети и подклети, в
божницу и повалушу, на дворы, в сады, в жилые и нежилые строения, везде
шарят, тычут мечами, все переворачивают вверх дном. И до светлицы Анастасии
доходит отчаянная ватага. Но здесь она встречает преграду - девическую
стыдливость, охраняемую любовью отца и брата; здесь, у дверей светлицы,
ожидают Мамона сам старик Образец и сын его, успевший прибежать домой по
первому известию верного служителя. Оба вооружены. Их окружают несколько
молодцов с топорами, с дубинами, готовых по первому взгляду господина
послать в другой мир без покаяния того, кого укажет им этот взгляд. В виду
этой живой твердыни запнулись шаги Мамона; он остановился перед ней с своею
дружиной.
нет и не может быть князя Холмского. Но сделаешь шаг вперед, Мамон, и
(старик затрясся) не введи в грех кровавый.
устремились на врага и, казалось, проницали его насквозь; исполинскою,
жилистою рукой сжал он судорожно меч, грудь его поднялась, как разъяренный
вал, и, издав какой-то глухой звук, опустилась. Боярина смирила мысль, что