нищей и обездоленной сироте, испытавшей столько несправедливостей, не
спускал с Жюстины глаз.
- тебе не подобает разыгрывать из себя недотрогу, и, как мне кажется, я имею
какое-то право рассчитывать на твое понимание. Но это не важно: я не хочу
расставаться с тобой из-за такой, пусть и досадной, мелочи, я рад, что в
моем доме живет умная девушка, потому что все остальные умом не отличаются.
Если ты проявляешь столько добродетельности в этом случае, надеюсь, ты
такова во всем, и мои интересы только выиграют от этого. Моя дочь тебя
любит, она постоянно умоляет меня, чтобы я уговорил тебя остаться здесь
навсегда, вот об этом я тебя и прошу сейчас.
будут смотреть с завистью, и мне все равно придется уйти.
подчиняться тебе, что же до сестры, то я знаю, что она к тебе расположена.
Поэтому не сомневайся, что тебе всегда будут обеспечены моя защита и мое
доверие, но чтобы заслужить их, ты должна понять, что самое первое, что от
тебя требуется, - абсолютная преданность. Здесь, в этом доме, происходит
много такого, что противоречит твоим принципам, но ты должна все видеть и
все слышать и не позволять себе никаких размышлений. Да, да, Жюстина, - с
жаром продолжал Роден, - если ты на это согласна, оставайся с нами; посреди
многочисленных пороков, к которым меня толкает мой бешеный темперамент, мое
испорченное сердце, я, по крайней мере, смогу утешиться тем, что рядом со
мной находится добродетельное существо, которое поможет мне припасть к
стопам Господа, когда я насытюсь развратом.
необходима, все-таки нужна человеку, раз уж этот закоренелый злодей
утешается ею". Наша добрая героиня вспомнила о просьбе Розали не покидать
ее, ей показалось, что в Родене осталось что-то хорошее, и она решилась
принять его предложение.
дочерью, а не с остальными женщинами, и я назначаю тебе четыреста ливров
жалованья.
желанием привести Розали к добру, а может быть, и ее отца заодно, если она
приобретет над ним какую-то власть, Жюстина не пожалела о своем решении, и
Роден привел ее к своей дочери.
Жюстины с твоей, а сейчас это намерение стало радостью и утешением моей
жизни, и соизволь принять из моих рук такой подарок.
качестве.
над осуществлением своего благородного плана, однако закоренелость Родена
сводила на нет все ее старания. Однажды он такими словами ответил на
разумные советы этого добродетельного создания:
означает, что я готов принять ее или предпочесть ее пороку: нет, Жюстина,
совсем не так, и не заблуждайся на сей счет. Тот, кто станет утверждать, что
мое отношение к тебе доказывает либо верность, либо необходимость
добродетели, глубоко ошибается, и я буду очень огорчен, если ты так думаешь.
Хижина, которая служит мне убежищем на охоте, когда нещадно палит солнце,
конечно же не является монументом полезности, она полезна лишь в случае
необходимости. Скажем, подвергаясь какой-то опасности, я встречаю ничтожный
предмет, который гарантирует мне безопасность, и пользуюсь им. Так разве не
полезен данный предмет? Стоит ли презирать его за ничтожность? В обществе,
целиком порочном, добродетель была бы не нужна, но поскольку мы живем не в
такой среде, совершенно необходимо или изображать добродетель, или ею
пользоваться, чтобы уберечься от тех, кто ее проповедует. Если же никто ее
не принимает, она бесполезна: выходит, я прав, утверждая, что ее
необходимость вызывается либо убеждениями, либо обстоятельствами.
Добродетель - и не надо здесь обманываться! - не имеет бесспорной ценности,
это лишь образ поведения, который меняется в зависимости от климата и,
следовательно, не более реален, чем нравы, принятые в одной стране и не
принятые в другой. Значит только то, что полезно для любого возраста, для
любого народа, во всех странах, можно назвать по-настоящему хорошим; то, что
не отличается неоспоримой полезностью и непрерывно изменяется, не может
претендовать на такое звание. Вот почему теисты, создавая свою химеру,
возводят незыблемость в число достоинств Бога. Но добродетель совершенно
лишена такого свойства. Существуют добродетели не только религии, моды,
обстоятельств, темперамента, климата, но и зависящие of режима правления.
Например, добродетели революции весьма далеки от того, что дорого народу
спокойному. Брут, величайший из мужей в условиях республики, был бы
колесован в монархической стране;
распятия}, казненный при Людовике XV, возможно заслужил бы великих почестей
несколько лет спустя. Вообще нет на земле двух народов, которые были бы
добродетельны на один манер, выходит, за добродетелью не стоит ничего
реального, ничего изначально хорошего, и она не заслуживает нашего
поклонения. Ею надо пользоваться как простым инструментом, притворно
принимать добродетель страны, в которой живешь, чтобы те, кто практикует ее
по убеждению или по государственной необходимости, оставили тебя в покое, и
чтобы эта добродетель в силу своего могущества предохраняла тебя от
покусительства людей, проповедующих порок. Но повторяю еще раз: все это
зависит от обстоятельств и не свидетельствует в пользу непререкаемости.
Впрочем, есть добродетели непереносимые для некоторых людей. Порекомендуйте
целомудрие распутнику, воздержанность - пьянице, благодушие - жестокому
злодею, и вы увидите, как природа, более могущественная, чем ваши советы и
ваши законы, сломает все оковы, которые вы хотите навязать, и вам придется
признать, что та добродетель, которая противоречит страстям или клеймит их,
может сделаться очень опасной. Такое произойдет с людьми, которых я
упомянул, и они конечно предпочтут пороки, ибо это единственные способы или
состояния, лучше всего соответствующие их физической или моральной
конституции. Согласно этой гипотезе полезными можно назвать пороки. Иначе
как может быть полезной добродетель, если вы считаете таковым какой-нибудь
порок? Вам внушили, что добродетель полезна для других и в этой связи она
хороша, так как если я делаю только то, что хорошо для других, в свою
очередь я должен получить от них только хорошее, то есть доброе. Берегись,
Жюстина: это элементарный софизм. За малую толику добра, которое я получаю
от других по той причине, что они практикуют добродетель в ответ на мое
вынужденное добро, я лишаю себя тысячи нужных мне вещей: стало быть, -
отдавая много и получая мало, я проигрываю; я испытываю много зла от
лишений, которые терплю, чтобы оставаться добродетельным, оттого, что не
получаю соответствующего вознаграждения. А раз договор несправедливый,
почему я должен подписать его? И не разумнее ли прекратить давать людям
благо, которое приносит мне столько зла? Рассмотрим теперь неприятности,
которые я могу доставить другим, если буду порочен, и зло, которое в свою
очередь испытаю от них, если все будут похожи на меня. Принимая всеобщность
порока, я, разумеется, рискую, с этим я согласен, но этот риск, вернее,
связанные с ним переживания компенсируются удовольствием, испытываемым мною
оттого, что я подвергаю риску и других людей. В таком случае все
приблизительно в одинаковой мере счастливы, но такого быть не может в
обществе, где одни люди добрые, другие - злые, потому что подобное смешение
порождает бесконечные ловушки, которых просто-напросто не бывает в
противоположном случае. В обществе смешанном все интересы противоречат друг
другу, вот вам и источник бесчисленных несчастий; в среде, полностью
порочной, все интересы одинаковы, каждый индивид имеет одинаковые вкусы и
наклонности, все идут к одной цели, и все счастливы. Глупцы могут возразить,
что зло не делает человека счастливым... Согласен, если только все
договорятся творить одно добро. Но попробуйте пренебречь тем, что вы
называете добром, и уважать только то, что зовется у вас злом, тогда все с
удовольствием будут творить последнее и не потому, что это будет позволено
(очень часто дозволенное, напротив, теряет свою привлекательность), но
потому, что страх запретов уменьшает удовольствие от порока, внушенное
природой. Возьмем к примеру общество, в котором инцест рассматривается как
преступление. Подверженные такой страсти будут несчастливы, так как
общественное мнение, законы, религиозный культ - все это испортит им всякое
удовольствие; тот, кто хочет предаваться этому пороку, но боится законов,
также несчастен, таким образом закон, запрещающий инцест, будет порождать
недовольство. А в соседнем обществе, где инцест не является преступлением,
его противники не будут несчастными, зато его сторонники наверняка будут
счастливы, следовательно, закон, разрешающий это занятие, лучше служит благу
людей, нежели запреты. То же самое можно сказать о всех других вещах,
называемых по глупости порочными. Если посмотреть на наш мир под этим углом
зрения, мы увидим толпу несчастных: там, где все разрешено, никто не
жалуется, потому что тот, кто любит необычные удовольствия, наслаждается ими
без страха, тот, кто к ним равнодушен, нисколько от них не страдает. В
преступном обществе все люди либо довольны, либо пребывают в безразличном
состоянии, в котором нет ничего обременительного, следовательно, не может
ваша хваленая добродетель дать счастье всем членам общества; так пусть ее
поклонники не гордятся почитанием, которое им оказывается по причине
несовершенного устройства общества - это лишь дело случая, но в сущности
этот культ нелеп и надуман и не делает добродетель привлекательнее. Напротив
того, порок всегда сопряжен с приятными моментами, только в нем можно
обрести счастье, он один воспламеняет и поддерживает страсти, и тот, кто
подобно мне избрал его своей привычкой, не в состоянии от него отказаться. Я
знаю, что предрассудки его побеждают, что иногда над ним торжествует людское
мнение, но на свете нет ничего отвратительнее предрассудков и ничего,
заслуживающего большего осуждения, чем общественное мнение. Как сказал
Вольтер, это мнение правит миром, так не признать ли, что оно, как и все
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Березин Федор
Акунин Борис
Сапковский Анджей
Роллинс Джеймс