- А вы здорово собираетесь, Анна Андреевна?
Анна в ответ тоже усмехнулась.
- Чего здорово-то, Андрей Перфилыч?
- Ну, как говорится, выдавать?
- Кому и что?.. Извините, Андрей Перфилыч, но мы иногда хуже детей.
Самим себе, что ли? Неполадок много, но ведь все это наши неполадки. Что в
колхозе, то и в районе. Выдавать буду, да только самим себе!
- Ну, это вы полегче, - забеспокоился Поспелов. - Себе-то себе, да
только, когда шишки делят, себе лучше поменьше. На колхоз и без вас собак
навешают...
Анна давно уже собиралась выступить на районной конференции, у нее было
что предъявить райкому. В самом деле, стоит задержать сдачу мяса или молока,
к колхозу сразу приковывается внимание, а если все сдавать вовремя,
"Рассветом" никто и не поинтересуется. Ей иногда казалось, что коровами в
райкоме занимаются больше, чем людьми. В районе плохо налажен обмен опытом,
и если где и блеснет огонек, районная газета, конечно, отметит - передовая
доярка, передовая свинарка, но как человек добился успеха, об этом ни слова.
Да, она собиралась говорить, и говорить прямо...
Она хотела ответить и Донцову, и Поспелову, и Кучерову, - ответить, да
и посоветоваться, - как зазвонил телефон.
Поспелов взялся за трубку.
- Да... Да... - Суровые нотки в его голосе тут же сменились певучими
интонациями. - Слушаю, Иван Степанович... - Он прикрыл трубку ладонью. -
Тарабрин! Готовимся. Хорошо. Сейчас... - Он протянул трубку Анне: - Анна
Андреевна, вас...
Тарабрин просил Анну приехать в Сурож не утром с остальными делегатами,
а сейчас, есть важное дело, ее ждут.
- Вызывают, - объяснила она Поспелову.
- Знаю, знаю, - ответил тот. - Иван Степанович сказал.
На этот раз "газик" был на ходу, через полчаса Анна уже мчалась в
Сурож.
Теперь кабинет Тарабрина не был для нее заповедным местом, она привыкла
к кабинету и к самому Тарабрину. Они встречались в райкоме, в колхозе, Анна
научилась не только с ним говорить, но и спорить.
Она поднялась по лестнице, зашла в приемную. Клаша раскладывала по
столу листки с напечатанным на машинке текстом. "Должно быть, отчетный
доклад", - подумала Анна. Как всегда перед конференцией, в райкоме
чувствовалось оживление. Кто-то входил, выходил, то и дело звонил телефон.
Миловидное лицо Клаши выражало чрезвычайную, невыносимую занятость.
Не прекращая раскладывать листки, она кивнула на дверь.
- Заходите, заходите, Анна Андреевна, Иван Степанович сегодня вас
удивит!
Анна посмотрела на Клашу, но допытываться не стала я, несколько
обеспокоенная, вошла в тарабринский кабинет.
- Заходите, заходите, Анна Андреевна, - слово в слово повторил он, тоже
глядя на Анну смеющимися глазами. - Садитесь, будем сейчас разговаривать...
Особенно Анне тревожиться нечего, все в колхозе как будто в порядке.
"Рассвет" заканчивал год с неплохими показателями, за собой Анна тоже не
знала серьезных грехов. Лишь одно предположение тревожило: не собирается ли
райком перебросить ее в какой-нибудь отстающий колхоз, где опять придется
все начинать сызнова. О Гагановой она, конечно, читала, но самой ей не
хочется уходить из "Рассвета". Она свыклась с людьми, с землей. Да и
"Рассвет" не слишком-то вырвался вперед. Она не знала, удобно ли отказаться.
С Тарабриным шутки плохи, он умеет настоять на своем. И все же откажется,
если ей предложат перейти...
Вот он сидит перед ней, подтянутый, моложавый, спокойный, и испытующе
смотрит на нее. Похоже, что первый секретарь в отличном настроении.
- Ну, как у вас в колхозе дела?
- Да более или менее в порядке.
Что может она еще ответить? А если все в порядке, может последовать
предложение идти в другой колхоз и его привести в порядок...
- Подготовились выступать?
Нет, это что-то другое...
- Более или менее.
- Резко будете выступать?
Это не очень тактично - заранее справляться, как будет выступать тот
или иной делегат, на конференции основной объект критики все-таки прежде
всего райком и его секретари.
Анна улыбнулась.
- Тоже более или менее. Всех нас есть за что критиковать, Иван
Степанович.
Тарабрин тоже улыбнулся, но как-то уж очень многозначительно.
- А мы вам не дадим!
Анна слегка опешила. Странное заявление!
- Как так?
- Не придется вам критиковать райком... - Тарабрин посерьезнел. - Сами
не захотите. Не будете же вы подрубать сук, на котором придется сидеть
самой?
- Я не понимаю...
- Сейчас поймете. Видите ли, Анна Андреевна, мы тут обменялись
мнениями. Принято решение выдвинуть вас на работу в райком.
Анна растерялась.
- Кем принято, Иван Степанович? На какую работу?
- Такое мнение у бюро, советовались с обкомом. С вами еще будет
беседовать товарищ Подобедов. Знаете? Заведующий отделом пропаганды. Он
представитель обкома на конференции. Но в общем вопрос решен. Требуется лишь
ваше согласие.
Анна никак не ожидала...
- Но почему меня?
- У вас неплохо идут дела. Народ вас знает. Вы хорошо проявили себя как
депутат. Да и вообще полезно иметь на этой работе агронома...
- На какой работе?
- Да, я не сказал! Намечаем вас во вторые секретари.
Час от часу не легче!
- А Константин Яковлевич?
- Константин Яковлевич принят в Высшую партийную школу.
Нет, это что-то невероятное!
- Ну какой из меня, Иван Степанович, секретарь! Просто смешно! - с
дрожью в голосе сказала Анна.
- Ничего не смешно. Поверьте, все взвешено. Такие решения наобум не
принимаются. Пора выходить на арену пошире. Вас рекомендовали...
- Кто меня мог рекомендовать?
Тарабрин опять улыбнулся.
- Между прочим и я. Думаю, мы с вами сработаемся.
- Нет, нет, Иван Степанович. Я не подготовлена. К такой работе я
совершенно не подготовлена.
- Подождите, Анна Андреевна, - уже с досадой сказал Тарабрин. - Вы
партийный человек. Для вас работа должна быть на первом плане. Вы грамотный
человек. Впрочем, я не так выразился. Образованный человек. Причем у вас
есть знания, которые особенно ценны сейчас для райкома. Вас уважают. Вы
вполне будете на своем месте.
- Но ведь это же район... Район, Иван Степанович! Я не справлюсь...
- Поможем, поддержим. Себе-то я не враг? Ведь я себе беру вас в
помощники!
Анна была в смятении. Руководить районом! Шутка сказать! В колхозе она
теперь чувствует себя уверенно. А здесь... А ну как не справится? Как она
тогда будет смотреть людям в глаза? Неудобно отказываться, но следует
отказаться...
Тарабрин помрачнел.
- Не ждал я такого ответа, Анна Андреевна. Вам оказывают партийное
доверие, а вы... Неужели вы не чувствуете своей ответственности перед
людьми?
Перед людьми... Это он напрасно сказал. Для людей она готова пойти на
многое Для людей у нее ни в чем нет отказа. Живи для людей, тогда и сама жди
чего-нибудь от людей...
- Но я слаба, слаба, Иван Степанович! Мне лучше в колхозе...
Тарабрин вдруг как-то нехорошо прищурился. Он понял Анну так, что ей
выгоднее оставаться в колхозе.
- По-человечески я вас вполне понимаю, - насмешливо произнес он. -
Человеку свойственно беспокоиться о своем благополучии. Смущает разница в
окладах? Конечно, в райкоме оклад меньше, и никаких премий. Трое детей,
семья... По-человечески понятно... - Он посмотрел на нее холодными глазами и
жестко закончил: - Ошиблись мы. Вы действительно еще не созрели для
партийной работы.
Это было несправедливо и оскорбительно.
- Нет, нет! - воскликнула Анна. - Как вы могли, Иван Степанович...
Неужели Тарабрин и в самом деле думает, что заработок ей дороже работы?
Если бы это слышали Толя, ее товарищи по фронту, Петухов! Неужели она о
своем благополучии думала, когда надрывалась вместе со всеми девчатами,
сажая по весне кукурузу?
- Нет, Иван Степанович, - жестко повторила Анна. - Вы ошибаетесь...
- Значит, можно считать, что вы согласны?
У Анны замерло сердце.
- Да, - твердо сказала она. - Сейчас вы правильно меня поняли. Я
высказала доводы, которые всякий высказал бы на моем месте. Но, если это
нужно, если есть такое решение, я конечно... - Она с трудом заставила себя
выговорить: - Я, конечно, согласна.
- Ну и отлично... - Тарабрин сразу подобрел. - Я так и передам товарищу
Подобедову... - Он дружелюбно похлопал узкой ладонью по руке Анны. - Знаете,
как мы с вами еще поработаем... А теперь подумайте! - Он предостерегающе
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Аникина Наталья
Володихин Дмитрий
Корнев Павел