обязанность, как преданной жены, - шепнул он ей на ухо. - Он обожает вас, и
вы станете его женушкой, предсказываю вам. Итак, - произнес он громко, - они
заслужили всеобщее уважение, жили счастливо и народили много деток. Так
кончаются все любовные романы. Ну, мамаша, - добавил он, обернувшись и
обнимая вдову Воке, - надевайте шляпку, парадное платье с цветочками и шарф
графини. Я самолично иду за извозчиком для вас. - И он вышел, напевая:
голубятне. Папаша Горио, и тот напился, - продолжала она, оборачиваясь в
сторону вермишельщика. - Этот старый скряга ни разу и не подумал свести меня
куда-нибудь. Господи! да он сейчас упадет на пол! Пожилому человеку
непристойно пить до потери рассудка. Да и то сказать, чего нет, того не
потеряешь. Сильвия, отведите апашу к нему в комнату.
прямо в одежде поперек кровати.
ему на глаза, - совсем как девушка: он не привык к излишествам.
как говорится, через мои руки, - сказала вдова Воке, - но никогда не
попадался мне такой милый, такой воспитанный, как господин Эжен. Как он
красив во сне! Госпожа Кутюр, положите его голову себе на плечо. Э, да она
клонится на плечо к мадмуазель Викторине! Детей хранит сам бог: еще
немножко, и он разбил бы себе лоб о шишку на стуле. Какая бы из них вышла
парочка!
вещи...
надену высокий корсет.
- Нет, поищите кого другого вас затягивать; мне не пристало быть вашей
убийцей. От этакого неразумия и помереть недолго.
спавшим на ее плече. Храп Кристофа разносился в затихшем доме, оттеняя
безмятежный, прелестный, как у ребенка, сон Эжена. Викторина была счастлива:
она могла отдаться делу милосердия, в котором изливаются все лучшие чувства
женщины, могла, не совершая тяжкого греха, ощущать у своего сердца биение
сердца юноши, и что-то матерински покровительственное запечатлелось на ее
лице, какая-то гордость этим чувством. Сквозь сонм всяких мыслей, роившихся
в ее душе, пробивались бурные порывы страсти, разбуженной теплым и чистым
дыханием молодого человека.
лицо, озаренное в эту минуту сиянием счастья. Викторина походила на
старинную икону, где живописец, не заботясь о подробностях, все волшебство
спокойной, величавой кисти приберег для лика - желтоватого по тону, но в
желтизне своей как будто отражающего золотистые оттенки неба.
Викторина, проводя рукой по волосам Эжена.
и другие, - ответила г-жа Кутюр. - Его опьянение служит ему к чести.
хочется, чтобы этот человек застал меня в таком виде: он употребляет
выражения, которые грязнят душу, да и в его взгляде есть что-то тягостное
для женщины, точно он раздевает ее глазами.
человек, отчасти в том же духе, что и мой покойный муж: грубоватый, но
добрый, благодушный медведь.
двух детей, точно ласкаемых светом лампы.
милого Бернардена де Сен-Пьера, автора "Павла и Виргинии"[166], и он написал
бы великолепные страницы. Как прекрасна юность, госпожа Кутюр! Спи, милый
мальчик, - произнес он, глядя на Эжена, - хорошее приходит иногда во время
сна. Сударыня, - обратился он к вдове, - в этом юноше меня влечет и трогает
гармония между его душевной красотой и красотой его лица. Взгляните: да ведь
это херувим, склонивший голову на плечо ангелу! Он достоин любви! Будь я
женщина, я бы с наслаждением умер... (нет, я не так глуп!) жил бы для него.
Любуясь ими, - шопотом продолжал он, наклонившись к уху вдовы, - я не могу
отрешиться от мысли, что бог создал их друг для друга. У провидения свои
тайные пути, оно испытует сердца и чресла, - сказал он уже громко. - Глядя
на вас, детей, столь близких друг другу чистотой души и всеми человеческими
чувствами, я говорю себе: для вас и в будущем разлука невозможна. Бог
справедлив. Да-а! - обратился он к девушке. - Мне помнится, как-то я заметил
у вас линии счастливой жизни. Мадмуазель Викторина, дайте-ка мне вашу руку.
Я смыслю в хиромантии, мне приходилось гадать не один раз. Ну же, не
бойтесь! О, что я вижу? Честное слово, вы очень скоро будете одной из самых
богатых наследниц во всем Париже. Вы осчастливите своего милого превыше
головы... Отец возвращает вас к себе. Вы выходите замуж за молодого
человека, титулованного, красивого, который обожает вас.
пророчества Вотрена.
Мы чуточку себя не душим? - спросил он ее, пощупав планшетку корсета. - Под
ложечкой-то, маменька, здорово перетянуто. Не дай бог, расплачемся,
произойдет взрыв; конечно, я подберу осколки со всей заботливостью
антиквара.
г-же Кутюр.
Благословляю вас, - сказал он, возлагая руки на их головы. - Поверьте мне,
мадмуазель, добрые пожелания честного человека что-нибудь да значат, они
принесут счастье. Бог внемлет им.
ли вы, - прибавила она шопотом, - что у господина Вотрена серьезные
намерения в отношении меня?
произнесла со вздохом:
с лошади, - ответила старая дама.
- Что делать, покаюсь в этом на духу! А я, по правде говоря, от чистого
сердца снесу цветы на его могилу. Гадкая душа! У него нет мужества замолвить
слово за свою мать, а ведь он присвоил ее наследство всякими каверзами в
ущерб тебе. У моей кузины было хорошее состояние. На твое горе, никто даже
не заикнулся о том, чтобы оговорить его в брачном контракте.
было бы тяжело им пользоваться, - сказала Викторина. - Раз для моего счастья
необходимо, чтобы брат мой умер, я предпочту навсегда остаться здесь.
религиозный, - отвечала г-жа Кутюр, - и мне было очень приятно убедиться,
что он не безбожник, как другие, которые рассуждают о боге с меньшим
уважением, чем о дьяволе. И вот господин Вотрен говорит: кто может знать,
какими путями ведет нас провидение?
уложить на кровать; кухарка расстегнула на нем одежду, чтобы ему было
удобнее. Перед уходом, когда г-жа Кутюр отвернулась, Викторина запечатлела
на лбу Эжена поцелуй, вкусив всю сладость счастья в этом преступном
лобзанье. Она окинула взглядом его комнату, можно сказать, объединила в
одной мысли свои блаженные переживания за этот день, создала из них целую
картину, долго ею любовалась и уснула в этот вечер, чувствуя себя самым
счастливым существом во всем Париже.
примесью снотворного, но она принесла гибель самому Вотрену. Полупьяный
Бьяншон забыл расспросить мадмуазель Мишоно про Обмани-смерть. Упомяни
Бьяншон такое прозвище, оно, несомненно, заставило бы насторожиться Вотрена,
или - назовем его настоящим именем - Жака Коллена, одну из каторжных
знаменитостей. В довершение всего, когда мадмуазель Мишоно, надеясь на
щедрость Коллена, подумывала, не выгоднее ли будет предупредить его, чтобы
он скрылся ночью, в эту минуту Вотрен прозвал ее кладбищенской Венерой, и
старая дева решила выдать его полиции. Она сейчас же вышла в сопровождении
Пуаре и направилась в переулок Сент-Анн, к знаменитому начальнику сыскной
полиции, воображая, что ей опять придется иметь дело просто с чиновником по
имени Гондюро; начальник сыскной полиции принял ее очень любезно. В беседе с
ним, оговорив все точно, мадмуазель Мишоно попросила дать ей обещанные
капли, с помощью которых надо было проверить, есть ли следы клейма, или их
нет. В то время как этот великий человек в маленьком переулке Сент-Анн искал
пузырек в ящике письменного стола, мадмуазель Мишоно догадалась по выражению
удовольствия на его лице, что захват Вотрена представлял собою нечто более
важное, чем арест простого каторжника. Пошевелив мозгами, она стала