смеются. Меня это чисто очень угнетает.
что мне нелегко выдумывать и выговаривать всю эту пошлятину. А я выдумываю и
громко выкрикиваю. И чем глупее у меня выходит - тем я больше радуюсь. Тут,
может быть, примешивается и некоторая радость мести,- и им, господам нашего
сегодня, и моей ненужной науке, моим лишним знаниям, моему напрасному уму.
Философ Астафьев все пытается вложить в уста товарища Смехачева настоящую
сатиру, подлинное остроумие, какой-то смысл художественный. Он, Астафьев,
стыдится Смехачева,- а это совершенно излишне, это доказывает, что сам
Астафьев, философ и профессор, еще не поднялся на подлинную философскую
высоту, еще не отрешился от ученого кокетства, еще не стоек и еще не стоик,-
простите за дешевый каламбур присяжному раешнику. Это, очевидно, очень
трудно. Жить как Диоген, в бочке,- легко; а вот избавиться от нищего
кокетства - трудно. Фраза "отойди и не засти мне солнца",- фраза, которую
повторяют века,- в сущности, только дешевое кокетство. Настоящий циник
должен бы сказать просто: "убирайся к черту" или, еще лучше, промолчать
совсем, зевнуть, заснуть, почесать спину,- вот еще принесла нелегкая
Александра Македонского, когда и без него скучно, и без него толпа идиотов
глазеет на бочку и ее обитателя. А вместо этого Диоген ляпает историческую
фразу - и сам доволен, и все довольны. Именно такая философическая дешевка и
нравится обывателю.
вам от нее не легче. И мне очень неприятно.
лицо и заглянула в глаза. Лицо Астафьева было серым, усталым, и в глазах
стояла тоска.
Просто "нет" - не было бы настоящим ответом.
Тоже - невольное кокетство.
не как все. Сейчас боюсь меньше: пожалуй, даже совсем не боюсь.
стала жить работой, как стала видать много людей, совсем для меня новых.
Как-то я подумала, что все мы - испуганные дети, и я, и вы, и дедушка, и
рабочие, и товарищ Брауде,- все. Все говорим и думаем о странных мелочах - о
селедке, о революции, о международном положении,- а важно совсем не это. Не
знаю что, а только не это. Что вам важно, Алексей Дмитрич?
Татьяна Михайловна, и говорить с вами вот так, как сейчас. И чтобы вы меня в
разговоре нашем побеждали. А что вам важно?
видеть рядом простого и здорового духом человека, по возможности не
философа, но и не раешника.
какой-то беспросветной тюрьмы, куда вас всех тянет и куда вы меня тоже
хотите упрятать.
слышать панихидное нытье, злые слова? И, главное, все время о себе, все -
вокруг себя и для себя, и все такие, даже самые лучшие. Дедушка, правда,
думает обо мне,- но это все равно что о себе. А вы, Алексей Дмитрич, о
ком-нибудь, кроме себя, думаете?
мысль. Вы мой поток слов прервали отличным замечанием и сразу сбили меня с
позиции. А затем - вы сами увлеклись кокетством мыслей и слов, и я опять
спасен, по крайней мере, не чувствую больше смущения. Ужасная нелепость этот
наш интеллигентский язык. Что вы, собственно, хотите сказать? О чем меня
спрашиваете? Существует ли для меня кто-нибудь, кроме меня самого? Я могу
вам ответить просто: да, еще существуете вы. Иначе я вас не провожал бы и не
боялся бы за вас так. Вот вы уже и не совсем правы.
сказать было трудно или когда в словах своих не был уверен, Астафьев сказал:
я... что вы, кажется, начинаете слишком существовать для меня. Да, это
именно то, о чем вы сейчас подумали: начало некоторого признания.
Дальнейшего признания сегодня не может быть, во-первых, потому, что мы
дошли, а во-вторых, потому, что во мне все-таки не угасла какая-то досада на
вас. Вероятно,- задето мужское самолюбие. Ну, будьте здровы, кланяйтесь
профессору.
дверь в дворницкой, и, резко повернувшись, зашагал по Сивцеву Вражку.
признанья бывают такими холодными? И почему я не взволнована?"
В ЛЕСНОЙ ЧАЩЕ
Вражке.
забудьте захватить корзиночки. У меня большой мешок и достаточно хлеба.
на случай.
Танюше, и на фоне окна она такая беленькая, ясная, приветливая. Как вообще
хорошо жить... иногда.
довольно новых сандалиях на босу ногу и в русской рубашке навыпуск, с
кожаным поясом. Шляпы Вася не носил как из соображений гигиенических (надо,
чтобы волосы дышали свободно!), так и потому, что шляпа его совершенно
просалилась и протерлась, а новой добыть сейчас и негде и не на что.
заштопанной одежде,- как бы ни был фантастичен костюм. За отсутствием
материи, пуговиц, отделок, прежние франты ухитрялись сооружать костюмы из
портьер, белье из скатертей, а дамы носили шляпы из зеленого и красного
сукна, содранного с ломберных столов дома и с письменных столов в советских
учреждениях. Пробовали за это преследовать, но бросили: трудно доказать.
Брюки с заглаженной складкой были уже не только буржуазным предрассудком, но
и некоторым вызовом новой идеологии.
она - в чистом и проглаженном стареньком белом платье в талию, оба без шляп
и без чулок - были вполне элегантной молодой парочкой. Корзинки в руках и
пустой холщовый мешок на плече у Васи впечатления не портили: без мешка кто
же выходил из дому!
провести целый день в лесу. Что, если не это, называется счастьем?
особнячок, потемневший от старости, сегодня сиял и бодрился на солнце.
Танюша, обычно серьезная и
которыми сыпал Вася, чувствовавший себя мальчишкой и гимназистом. Ноги
бежали сами - приходилось сдерживать их торопливость. Что же, что - если не
это - называется счастьем?
образом, молочницы, возвращавшиеся с пустыми бидонами. Было только два
утренних и два вечерних поезда на дачной линии. Зато не требовалось никаких
особых разрешений на посадку,- как это было на поездах дальних.
стоял на трех остановках. Танюша и Вася сошли на станции Немчинов Пост.
начнется чудесный лес, и тянется он вплоть до Москва-реки. Хотите?
полуразрушенный и заброшенный. Дачи были на учете местного Совдепа, получать
можно было только после ряда хлопот, ходатайства, хитростей и лишь на имя
организаций, при знакомстве - можно и фантастических. Последней зимой много
домиков было растаскано на топливо, хотя рядом был лес.
золотая волна бежала по ржаному полю, среди хлебов мелькали синие глаза
васильков, в небе пел невидимый жаворонок. Упряма была природа: жила сама и
звала жить.
Маккефри Энн
Афанасьев Роман
Панов Вадим
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Орлов Алекс