и к драке. Высшим проявлением доверия со стороны мальчика было показать
своему другу хранящиеся у него в шкатулке сувениры и безделушки, однако
бывали случаи, что даже закадычные друзья на протяжении всех лет
совместного обучения ни разу не показывали друг другу своих шкатулок.
фамилию; даже если ничего интересного в этой шкатулке не хранилось, все
равно она была его собственной священной и неприкосновенной
драгоценностью. Замков в дверях ребячьих комнат не было, поэтому наличие
шкатулки предоставляло мальчикам единственную возможность (кроме
возможности совершить самостоятельную прогулку по берегу озера) уединяться
на какое-то время от школьных товарищей и воспитателей. Мальчик,
вскрывавший чужую шкатулку, не только напрашивался на драку с потерпевшим,
но и рисковал быть побитым друзьями этого потерпевшего.
предметов первой необходимости - сапожного крема, щеток, расчесок, носовых
платков, - превратилась в школе св.Варфоломея в уставный предмет,
освященный традицией. Выпускники всегда увозили шкатулки домой и иногда
пользовались ими даже в университетах. Среди учащихся уже были такие,
которые пользовались шкатулками отцов. И вот тут-то Фрэнсису Хомстеду и
Стерлингу Даунсу, чувствовавшим себя достаточно уверенно в родном городе,
пришлось довольно скоро узнать, что такое унижение: кое-кто напомнил им,
что у них-то шкатулки новые, а не отцовские.
подвергались тайному и скрупулезному исследованию воспитателей, особенно
новеньких, более молодых по возрасту, начитавшихся Артура Конан Дойля. Но
когда какой-нибудь мальчик, охваченный чувством одиночества и грусти,
удалялся от людей в укромный уголок читального зала и, вскрыв шкатулку,
любовно перебирал свои сокровища, то они не могли при этом присутствовать.
Неведомо им было и то, что среди их подопечных встречались мальчики,
которым, в каком бы настроении они ни пребывали, общение со шкатулкой и ее
содержимым никогда не заменяло общение с людьми. Некоторые ребята
пользовались шкатулками только для хранения вещей.
каминной кочерги инициалами и фамилией, была, пожалуй, единственной в
своем роде. В отличие от других шкатулок, она не походила на свалку
множества разных вещей, а была разделена на четыре отделения, в каждом из
которых аккуратно складывались более или менее однородные предметы. Для
этого Джордж велел вырезать в длинных стенках шкатулки поперечные пазы, в
которые были вставлены три перегородки, образовавшие четыре отделения. В
первом отделении помещались его серебряные часы с цепочкой, воротничок,
запонки и булавки, во втором - платки и галстуки, в третьем - деньги и
почтовые марки и в четвертом - письма от родных, мыло и одеколон. Если не
считать перегородок, шкатулка и ее содержимое не открывали ничего
необычного взору любопытных учителей. Несколько мелких монет - вот и вся
контрабанда. Взглянув на все это, учитель тотчас захлопывал крышку.
перегородки не только делили ее на отсеки, но и скрывали секрет. Их можно
было вынуть из пазов, выложить вещи на стол и, перевернув шкатулку вверх
дном, слегка постучать по ней - "внутреннее дно" вылетало, а вместе с ним
и тайные сокровища Джорджа: две золотые монеты достоинством по пять
долларов каждая и десятидолларовая бумажка. Обладание такой большой суммой
могло бы привести к исключению из школы, и никакое объяснение не
удовлетворило бы ни учителей, ни ректора.
никакого прозвища) получил свою шкатулку во время общей раздачи через
неделю после прибытия. Первые четыре месяца он прятал в ней то, что
некоторые мальчики имели обыкновение брать у других: мыло, расчески, крем
для обуви и так далее. Зная, что в шкатулке нет ничего интересного, он не
искал в ней утешения в минуты меланхолии и, поскольку помнил наперечет
все, что в ней находилось, развлекался лишь тем, что, уединившись от
людей, запирал и отпирал замочек. Но спустя две-три недели он выяснил, что
учителя иногда открывают шкатулки без ведома владельцев; это вторжение в
личную жизнь возмутило его настолько, что, внимательно присмотревшись к
своей шкатулке, он придумал план борьбы. На рождество он взял шкатулку
домой и попросил местного столяра за пятьдесят центов соорудить в ней
перегородки и второе дно. Столяр был мастером своего дела. Он соорудил уже
немало таких тайников в письменных столах, комодах и сундуках своих
заказчиков, так что заказ Джорджа пришелся ему весьма по душе ("Што вы
дершите там, Шорши? Любофные письма, да?"). Джордж положил в свой тайник
рождественские подарки деда и бабушки Хоффнер (золотые монеты) и отца
(десятидолларовую бумажку) и с чувством ликования возвратился в школу
св.Варфоломея. Это был вызов ищейкам-учителям. Раз в неделю он открывал
свою шкатулку и иногда замечал, что его вещи просматривали. Но недаром
столяр славился своим мастерством: за все четыре года, что Джордж учился в
школе, спрятанные деньги так и не были обнаружены.
друзей было много. И переменил он их столько же, сколько сменилось
товарищей по комнате. Школьникам разрешалось подбирать себе товарищей по
комнате только с переходом в последний класс, и, хотя по правилам можно
было выбрать двоих, Джордж выбрал только одного, предоставив выбор другого
старшему наставнику. Он же выбрал Стерлинга Даунса, который и принял
приглашение. Вначале Джордж относился к Стерлингу не лучше, чем тот
относился к нему, но во втором классе они несколько сблизились. А на
третий год Джордж пожалел Стерлинга, как жалели его все ученики. В том
году отец Стерлинга покончил с собой.
Авраама Локвуда их общий капитал, участвовавший в спекулятивных сделках,
вырос с десяти до шестисот тысяч долларов. Этого удалось добиться в
значительной степени (но не исключительно) путем купли-продажи акции, за
курсами которых следил Даунс. Время от времени Авраам Локвуд предлагал
ликвидировать те или иные акции, забирал свою часть прибыли, вкладывал
деньги в другие ценные бумаги или в недвижимость, а потом ждал, когда
Даунс придет к нему с новым предложением. Авраам Локвуд никогда не
отказывался вступать с Даунсом в партнерство, но не всегда давал столько
денег, сколько тот просил: иногда ему не хотелось рисковать, а иногда у
него просто не было свободных денег. Однако вряд ли у него возникали
сомнения в том, что Даунс - опытный спекулянт. Десять тысяч долларов, а
потом - шестьсот тысяч долларов составляли лишь основной капитал; весь же
капитал, принадлежавший партнерам, был гораздо больше. За годы совместной
деятельности каждый из них заработал на биржевых операциях более миллиона
долларов.
в последние годы, когда отношения между ними стали более прохладными, чем
прежде. Даунс не знал, чем объяснить такую перемену, никак не предполагая,
что его друг Локи обиделся на грубый выпад Стерлинга против Джорджа.
Потом, подумав, решил, что холодно-равнодушное отношение Локвуда
объясняется его занятостью другими финансовыми делами, но коль скоро
Локвуд продолжал вкладывать в их спекуляции свои шестьдесят процентов,
Даунс мог обойтись и без любезностей. Не то чтобы Локвуд был груб, но в
последнее время он вел себя не по-приятельски и реже стал встречаться с
Даунсом за обедом или ужином. Однажды Даунс решил было сделать дружеский
жест и попробовать сойтись с Локвудами ближе (его жена не была знакома с
Аделаидой, а сам он видел ее только на свадьбе), но вынужден был
отказаться от своего намерения; Марта Стерлинг Даунс и вообще-то не
жаловала гостей, а женщину из северной части штата, не умеющую правильно
произносить английские слова и, наверно, не знающую, что такое
Филадельфийская Ассамблея, тем более встретила бы без восторга. Так что
Даунсу пришлось отказаться от мысли об установлении с Локвудом более
коротких отношений, и он продолжал встречаться с ним в конторе - либо у
себя в Филадельфии, либо у него в Шведской Гавани.
финансовых дел. "Ты заработал тридцать тысяч, я - двадцать, - сообщал он.
- Давай снимем прибыль". Прежде, когда Даунс предлагал подержать акции еще
немного, Локвуд, как правило, уступал. Но бывали и исключения: Локвуд мог
заупрямиться. В таких случаях Даунс соглашался с ним. До весны 1890 года
острых разногласий между ними не возникало.
сказал:
куш, Локи. Такого выгодного дела у нас еще не бывало.
Хавемейере?
лопнувших банках, не говоря уже о филадельфийской компании страхования
жизни. Я хочу на время выйти из игры. Сам ты можешь поступать как хочешь,
но мою долю отдай. Сто двадцать тысяч.
покупал. Очень не вовремя ты просишь денег.
Каргалов Вадим
Куликов Роман
Бажанов Олег
Каргалов Вадим
Корнев Павел
Майер Стефани