и нужно было человеческое прикосновение. А у них у всех очень грубые руки.
эфиром. Скрывая брезгливое неодобрение" вызванное открытием, которое он
сделал в первые же секунды этого визита, доктор Шуман наклонился к больной.
внушительно заговорил он и легонько сжал ее запястье. - И уж во всяком
случае, вам не нужен эфир. - Он сурово нахмурился. - Что за недостойная
привычка для такой женщины! Зачем вы звали меня, отнимали у меня время?
Насколько я могу судить, вы нимало не больны, - выговаривал он строго. - У
вас завидное здоровье, никаких органических пороков. Сколько вам лет?
правоту, вы это заслужили. Итак, пятьдесят.
очень рад, если бы мне снова стало пятьдесят.
ужасной жизни не было такого дня, который мне хотелось бы пережить еще
раз... по крайней мере сейчас мне так кажется. Что мне делать? Куда
деваться? Что со мной будет? Меня выслали. - Тут она опять села и принялась
раскачиваться из стороны в сторону и размахивать руками. - Мой муж умер...
слава Богу, муж мой умер, - повторила она безрадостно, - но двое моих
сыновей, мои дети, - они бежали неизвестно куда... вот сейчас мы с вами
сидим и уютно разговариваем в безопасности... на этом дрянном пароходе, но
все-таки в безопасности! А в эти минуты мои сыновья... где они спят ночью,
кто им поможет, кто накормит, где они?.. Когда я опять их увижу? И мой дом
сгорел, - продолжала она тусклым, безжизненным голосом, будто читая по
скучной книге, - а эти скоты слуги разбежались и растащили все, чего им
хотелось, - деньги, серебро, платье, меха, - все похватали и кинулись вон из
ворот, стадо стадом. И у всех стали такие лица, сразу видно - никто не
считает меня человеком.
встать с постели и сбросила на пол черный чемоданчик с инструментами.
сразу замолчала и с обычным своим словно бы небрежно-рассеянным видом
следила за ним.
больше прибегать к эфиру. Где вы его прячете? Я заберу его с собой.
чемоданов:
вздрогнула.
что усыпляют. Всякие люблю. Вы бы меня похвалили, я ведь не все зелья беру,
какие хотелось бы. А это было бы легко, так легко...
она ему показала, и вытащил из этого хаоса склянку с эфиром.
слова. Отошел к умывальнику и опорожнил пузырек. И закашлялся - от паров
эфира перехватило горло.
следовало, - заметил он.
наркотиками или без наркотиков.
пожелать вам иметь достаточный и надежный доход и в какой-то мере
примириться с обществом. С вами ничего больше не случится.
обществом, которое презираю. Но ведь не я враждовала с этим обществом, это
мои сыновья... А я просто его презирала. Мои сыновья - вот кто отдал меня во
власть этого мира... Послушайте, вы говорите - у меня отменное здоровье. А
средств нет никаких. Я арестантка, и меня высылают на какой-то из этих
унылых Канарских островов...
сказал доктор.
и та достаточно скучна, а уж Санта-Крус! Нет, не старайтесь меня утешить...
Знаете что? Мне кажется, вы человек со сбережениями, ничем не связанный,
вольны делать, что хотите... а здоровье у вас как будто неважное? Права я?
стороны давать мне добрые советы, - сказала она, поглаживая его по руке,
оказавшейся совсем близко: доктор Шуман опять сел подле ее постели, руки
положил на колени. - Но все равно, советуйте еще. Не уходите. Мне нравятся
ваши добрые советы, нравится, когда вы меня браните и сердито смотрите мне в
глаза, точно и правда беспокоитесь обо мне... точно вам не все равно, что со
мной будет. Я не против, пускай мне пока будет скучно. Обещаю вам бросить
эфир - по крайней мере здесь, на корабле. Это я не ради себя, а ради вас. Я
знаю, потом я опять начну... Чего-чего я только не перепробовала, но эфир,
по-моему, лучше всего, хотя вы, кажется, считаете, что это недостойно! Такое
приятное возбуждение и ни малейшей боли. Вы когда-нибудь пробовали?
флакон в красном кожаном несессере.
и опустил на постель. - Сейчас я пришлю горничную, а завтра опять к вам
зайду.
медленно сомкнулись. - Не узнаю... что-нибудь новое?
посмотрела на него.
говорил с капризным ребенком.
смеетесь! Ну, ничего, я сама попробую догадаться, что это за наркотик, а
может быть, вы еще раз мне его дадите... Я вас обожаю, вы такой нелепый,
ужасно хороший и добродетельный, и скучный, и смешной, но вы прелесть,
прелесть!
груди - и лицо ее, особенно улыбка, по-настоящему ужаснули Шумана. С точно
рассчитанной резкостью он потряс ее за плечо.
прекратите это!
стоял и смотрел, как она погружается в сон, точно в бездонный колодец...
Легонько пощупал ее пульс, как-то даже страшновато было ее оставить. Собрал
свой черный чемоданчик, прикусил язык, чтобы не пожелать ей спокойной ночи,
и решительно пошел к двери.
коридоре ударил ему в лицо, точно свежий ветерок. Он дал наставления
горничной, которая ждала за дверью, и вернулся к себе, его одолевала
неприятная слабость, и вновь всколыхнулась тревога за себя. Он лег и,
перебирая четки, стал призывать сон - эту темноту, тишину. Богом данное
мимолетное перемирие между жизнью и смертью; он выбросил из головы, твердо
решил забыть навсегда последние слова жалкой, пропащей женщины, - крапивой,
отравленными стрелами, рыболовными крючками его безжалостно, коварно жгли и
терзали слова этого одержимого дьяволом, отверженного создания.
с лишним дней пути, корабельный импресарио начал понемножку занимать и
развлекать пассажиров, стараясь превратить их жизнь на борту в подобие
непрерывного детского праздника на суше. Был устроен "праздничный" ужин -
так возвещало меню, и на всех столах появились букеты свежих цветов. Возле
каждого прибора лежали поблескивающие фольгой хлопушки с маленькими
трещотками и свистульками внутри и потешные бумажные колпаки. Некоторые
женщины появились в вечерних платьях; в высоких глиняных кружках пенилось
пиво; официанты лихо крутили в ведерках со льдом бутылки рейнвейна.
дурацкие бумажные колпаки, неопределенно улыбаясь, поглядели вокруг и
встретили две-три столь же неопределенные ответные улыбки. А затем колпаками
украсились и еще головы; над столами плавали разноцветные воздушные шарики,
их перебрасывали друг к другу шлепком ладони, порой они лопались, подбавляя
шума к хору трещоток и жестяных свистулек. Оркестр заиграл "Сказки Венского
леса", и вальсы Штрауса уже не смолкали до конца вечера. Ужин этот следовало
считать общим праздником, на этом как будто сошлись все пассажиры, и между
ними установилось хотя бы временное единодушие. От стола к столу
перебрасывались шутками, провозглашали тосты, много было смеха, а испанские
танцоры всей компанией повернулись к столу капитана и подняли бокалы за его
здоровье; капитан с каменным лицом весьма светски склонил голову, поднял в
знак признательности свой бокал, сразу поставил его и, похоже, тотчас
выбросил все это из головы.
нацепил ее, затряс головой, замотал этой бороденкой, точно козел, к бурному,
неудержимому веселью двух малышей за соседним столом. До той минуты малыши -
Каменистый Артем
Лондон Джек
Корнев Павел
Курылев Олег
Сертаков Виталий
Рыбаков Вячеслав