Чтение 34–й страницы книги ~Операция "Испаньола"~

достаточно одной гранаты!

Он был прав. Если в грузовой отсек транспортного самолета забросить хотя бы
одну осколочную гранату, будет такое... месиво. Но от этого крайнего во
всех смыслах поступка не выигрывал никто: ни боевики, засевшие в
транспорте, ни пираты. Патовая ситуация. Боевики, кажется, это прекрасно
понимали.

Владелец сильного голоса и Стриженый принялись переругиваться, поминая
матушек. Боевики с транспорта явно тянули время.

"Зачем им это?" - спросил себя Стуколин и вдруг понял зачем.

- Сиди здесь, - приказал он Жене Яровенко, - и не вздумай высовываться.
Понял меня?

- Так точно, старший, - по-прежнему весело откликнулся Женя.

- Смотри у меня, - утвердил напоследок серьезность своего приказа Алексей и
по-пластунски пополз туда, где лежал и ругался Стриженый.

Добравшись до него, старший лейтенант притянул Стриженого к себе и зашептал
ему на ухо:

- Это пора кончать. Они тянут время. Они ждут подмогу.

- Почему ты так решил? - спросил Стриженый тоже шепотом.

- В Заполярье у них есть свои агенты. Об этом нас предупреждали. Пилоты не
могли быть уверены в том, что их и во второй раз будут сажать на ту же
самую полосу. Но подготовиться к такому варианту они могли.

- Ты хочешь сказать, что сейчас сюда едут их бойцы? - Стриженый нахмурился.
- А сколько их будет? И чем они будут вооружены?

Стуколин пожал плечами:

- Этого я не знаю.

- У меня двадцать четыре пацана... точнее, двадцать два... - Стриженый
напряженно думал, движение мысли прямо-таки отражалось на его лице. - У
всех легкое стрелковое оружие... Мы не знаем, сколько бойцов в самолете и
сколько еще прибудет... Нужно уходить! - сделал он вывод.

- Уходить?! - Стуколин даже повысил голос. - Ты собираешься всђ бросить и
уйти?

- Да, - Стриженый опустил глаза, но от решения своего не отказался. - Они
перестреляют нас, как... как кроликов.

- Мы не имеем права отпустить их! - заявил Стуколин.

- За всех не выступай, - огрызнулся Стриженый, он продолжал прятать глаза и
говорил без свойственной ему уверенности, что, конечно, выдавало его
душевное смятение. - Меня подрядили забрать груз... Забрать груз, и только!
Я - перекупщик, понятно? Я - коммерсант...

- Коммерсант, - с невыразимым презрением произнес Стуколин. - То-то ты с
пушкой ходишь.

- В наше время коммерсанту без пушки нельзя, - охотно сменил тему
Стриженый. - В наше время без пушки тебя и за человека никто не примет.

Перевалившись на бок, Стуколин почесал кулак.

- Да тебя и с пушкой за человека никто не примет. Еще только стрелять
начали, он уже обгадился. Родину, говорит, люблю. О детях, говорит, думаю.
Защитник Отечества, блин.

Стриженый побагровел.

- Ты много о себе думаешь, лейтенант, - сказал он злым голосом. - Я ведь и
обидеться могу.

- Да плевать я хотел на твои обиды! Мы здесь треплемся, а время идет. Нужно
что-то делать, иначе нас и вправду всех перестреляют!

Стриженый задышал носом и сразу чихнул. Выругавшись, он посмотрел на
Стуколина более трезвым взглядом.

- Ты что-то придумал, лейтенант? Или, может, все-таки гранатой? Но у меня
гранат нет.

- Гранаты и у меня нет, - признался Стуколин. - Но граната нам не нужна. Мы
их выкурим без всякой гранаты.

- Это как?

- Дым. Хороший едкий дым. Мы их выкурим.

- Дымовой шашки у меня тоже нет.

- Узко мыслишь, Павел! - Стуколин был отходчив, а потому раздражение,
вызванное нерешительностью Стриженого, проявившейся в самый ответственный
момент, сразу прошло. - Для дыма шашка не нужна. Достаточно ветоши, сырых
веток, бутылки автомобильного масла и канистры бензина.

- Идея! - одобрил Стриженый с горячим энтузиазмом; он уже улыбался. - Ох
как они побегут!

Повернувшись, он свистнул и замахал рукой, призывая своих "пацанов". Те
зашевелились и поползли со всех сторон. Боевики, засевшие в грузовом отсеке
"Геркулеса", обнаружив активность в стане противника, открыли беспорядочную
стрельбу. Это, впрочем, не помешало Стриженому провести военный совет и
отдать подчиненным соответствующие распоряжения. Когда парни отправились
готовить наполнители для дымовых шашек, Стриженый снова обратился к
Стуколину:

- Минут пятнадцать, лейтенант, у нас на это уйдет. А потом... как "груз"
доставлять будем? Мелкими порциями? Или одной большой?

- Мелкими удобнее. Но есть риск, что кого-нибудь подстрелят...

- Кого-нибудь подстрелят в любом случае, - пообещал Стриженый.

- Понятно, но риск можно свести к минимуму, - ответил Стуколин и изложил
свой план.

- А кто в кузов полезет? - уточнил Стриженый, выслушав старшего лейтенанта.

- Я полезу, - браво отвечал Стуколин. - Я предложил, я и полезу.

- Что ж, - резюмировал Стриженый, помолчав, - никто тебя за язык не тянул.

Ветки валежника, сырые от дождя, обмотали ветошью, обильно политую машинным
маслом и бензином. Получившуюся "куклу" укрепили куском бечевки. Работы
велись в кузове "ЗИЛа", принадлежащего воинской части 461-13 "бис". Затем
"куклу" прислонили к заднему борту, поставив на попа, а в специально
проделанную в ветоши дыру впихнули бутылку с бензином, в горлышко которой
насовали сухой бумаги - это запал. Поджечь его и собирался старший
лейтенант Стуколин, расположившийся на полу кузова таким образом, чтобы не
попасть под обстрел и не пострадать при ударе. Каблуками сапог старший
лейтенант упирался в скамейку по правому борту, в левой руке он держал
зажигалку, которую ему отдал Стриженый, правая была свободна, но в любой
момент могла выхватить пистолет "ТТ", засунутый в карман куртки.

- Готов, старший? - спросил Женя, показав над задним бортом свое чумазое от
грязи лицо.

- Всегда готов, - буркнул Стуколин; он немного нервничал.

Яровенко занял место в кабине, развернулся и врубил передачу заднего хода.
Как и следовало ожидать, боевики на транспорте, едва завидев приближающийся
грузовик, открыли по нему беглый огонь. "Пацаны" Стриженого не остались в
долгу, но, по настоянию Стуколина, они стреляли в воздух: Алексей опасался,
что какая-нибудь шальная пуля нанесет непоправимый вред "Геркулесу" и он
загорится или не сможет потом взлететь.

Старший лейтенант лежал на полу кузова и наблюдал, как пули рвут натянутый
брезент над его головой. В этот момент он старался ни о чем не думать;