живыми были только глаза, - она завораживала именно глазами:
в них был огонь Христовых страстей и спокойный фанатизм.
палящим солнцем, пропалывать монастырский огород, заниматься
пасекой и ухаживать за коровами.
тяпке. Но самым тяжелым было не это - самым тяжелым были
всенощные и литургии в обрамлении тонких нечадящих свечей, -
я безропотно отстаивала их, совершая и совершая грех
неучастия в таинстве.
время остановилось. Его беспокоили только молотки
реставраторов, перекрывающих купола маленького,
растрескавшегося от натиска веков собора. Реставраторы,
,.+.$k% парни, искушали послушниц дерзкими, раздевающими
взглядами и грубыми голосами, в которых ощущалось
превосходство иной, плотской, жизни. Но дальше взглядов дело
не шло, и ничто не нарушало покой обители, затерянной в
глуши тверских лесов, на самой кромке бледного, высокого
неба.
все произошедшее со мной существовало совсем в другом
измерении, и исподволь возникало искушение остаться здесь
навсегда, забыться, раствориться, спастись, слепо довериться
Богу, как когда-то я слепо доверилась людям, которых любила.
войти в него - я так и не научилась верить.
что я удивлялась, почему эти приближенные, эти избранные
Богом женщины не замечают ничего. Я приходила после
всенощной и часами сидела, тупо уставившись на свой светский
рюкзак, хранивший совсем другие тайны, - я должна, я должна
была уехать. , И я уеду.
истончились, кожа рук огрубела; в маленькой баньке я с
удивлением разглядывала свой плоский живот и натирала
кусочком пемзы пятки, привыкшие ходить без обуви. Солнце -
нежаркое, непохожее на солнце юга - придало моему лицу
рассеянный загар. Иногда, украдкой, сгорая от стыда, я
часами рассматривала его в осколок зеркальца. Ева полностью
утвердилась в своих правах, она уже не могла подвести меня:
я могла улыбаться и хмурить брови без оглядки, без боязни,
что лицо поплывет, не удержит форму и скажет всему
остальному миру: что-то здесь не так.
сказала мне однажды в самом конце лета:
почему?
картошку, - и ждала продолжения.
обманывать, это грех.
ее университетским психологическим образованием; она
ненавидела меня ненавистью новообращенной, снобистской
ненавистью приближенной к Богу.
кто ищет спасения?
себя.
знала, есть ли оно. Но то, что оно не здесь, - это точно. И
мне стало горько оттого, что я не могу поверить - искренне и
безоглядно - так, как верили они... Так горько, что я
заплакала, прямо на картофельном поле.
Dаже не приняв веру, я уже была отступницей.
вместе с платьем послушницы; она осталась в тверских лесах,
чтобы больше никогда не вернуться ко мне.
знала, какой она будет. Это незнание - и еще больше
предвкушение - покалывало кончики пальцев.
существовании которого я даже не подозревала. Добравшись до
города, я купила себе на окраине дешевенькую куртку: у меня
почти не было вещей, а в летнем джемпере я выглядела нелепо.
Спрятавшись под курткой, я наконец перевела дух и
осмотрелась.
образом жизни, в Питере же господствовали состояния, сильно
зависевшие от воды над головой, под ногами и - для
разнообразия - в реках и каналах.
машин. От меня еще пахло картофельным полем, прелью лесов и
землей - и потому я легко затерялась в толпе дачников и
грибников в резиновых сапогах: такое количество людей со
старыми рюкзаками и в непромокаемых китайских куртках даже
не снилось респектабельной Москве.
оттепель сменялась мгновенными морозами и город насквозь
продувался ветрами. Тогда он сильно мне не понравился, за
что я была бита любителем большой воды пустынным азиатом
Нимотси, обожавшим Питер до самозабвения.
ниточкой, которая вытянула прошлое и заставила подумать о
будущем, отрешившись от созерцания серых домов и серых
людей.
спустя полчаса стала обладательницей ключа от маленькой
квартирки на Васильевском острове, о котором знала только
то, что там собирался умереть Иосиф Бродский.
произвели на старуху неизгладимое впечатление, которое даже
не понадобилось подкреплять документами. После завершения
сделки я отправилась на Приморскую, в свою временную
обитель.
наличия ванной. По дороге, ошалев от цивилизации, я накупила
кремов и шампуней, чтобы смыть с себя монастырскую ложь во
спасение и подготовить тело к будущей жизни. Я выбирала
самые дорогие кремы и самые дорогие шампуни, я вдруг
чертовски захотела хорошо выглядеть и хорошо пахнуть.
мне голову. Едва добравшись до квартиры, я успела ответить
- телефонный звонок - звонила моя старуха: хорошо ли
устроились?
провалялась в горячей воде до вечера под рев радиоприемника:
жизнь, от которой я так долго была отлучена, агрессивно
напомнила о себе.
самых потаенных уголков, оно неожиданно показалось мне
совершенным в теплой темноте чужого старого трюмо. Высокая
грудь, подобранный живот, сухие щиколотки...
приобретенная в монастыре, показалась мне милой. Я вообще
пребывала в каком-то приподнятом расположении духа.
Задуманная авантюра с Аленой казалась мне симпатичным
приключением, я жаждала помериться силами и с ней, и со всем
миром - почему бы и нет?..
выстроить стратегию.
набрала Аленин номер. Только бы он не изменился - ведь со
времени наших ночных бдений во вгиковском общежитии прошло
уже семь лет. Я понятия не имела, чем занимается Алена, она
тоже не давала знать о себе, я всегда была для нее пустым
местом; но по отдаленным отзвукам, когда-то услышанным,
когда-то подслушанным, я знала, что из Питера она никуда не