Чтение 34–й страницы книги ~Ночной Дозор~

Стоит так подумать -- и ты уже проиграл.

Кто виноват, скажи-ка, брат,

Один женат, другой богат,

Один смешон, другой влюблен,

Один дурак, другой твой враг.

И чья вина, что там и тут

Друг друга ждут, и тем живут,

Но скучен день, и ночь пуста

Забиты теплые места...

И меркнет свет, и молкнут звуки,

И новой муки ищут руки,

И если боль твоя стихает --

Значит, будет новая беда...

Кто виноват, и в чем секрет,

Что горя нет и счастья нет,

Без поражений нет побед

И равен счет удач и бед.

И чья вина, что ты один,

И жизнь одна, и так длинна,

И так скучна, а ты все ждешь

Что ты когда-нибудь умрешь...

-- Вот уж нет, -- прошептал я, стаскивая наушники. -- Не дождетесь.

Нас так долго учили -- отдавать и ничего не брать взамен. Жертвовать собой ради других. Каждый шаг -- как на пулеметы, каждый взгляд -- благороден и мудр, ни одной пустой мысли, ни одного греховного помысла. Ведь мы -- Иные. Мы встали над толпой, развернули свои безупречно чистые знамена, надраили хромовые сапоги, натянули белые перчатки. О, да, в своем маленьком мирке мы позволяем себе все, что угодно. Любому поступку найдется оправдание, честное и возвышенное. Уникальный номер... впервые на арене... мы -- в белом, а все вокруг -- в дерьме.

Надоело!

Горячее сердце, чистые руки, холодная голова... не случайно же во время революции и гражданской войны Светлые почти в полном составе прибились к ЧК? А те кто не прибился... большей частью сгинули. От рук Темных, а еще больше -- от рук тех, кого защищали. От человеческих рук. От человеческой глупости, подлости, трусости, ханжества, зависти. Горячее сердце, чистые руки... Голова пусть остается холодной. Иначе нельзя. А вот с остальным не согласен. Пусть сердце будет чистым, а руки горячими. Мне -- так больше нравится!

-- Не хочу вас защищать, -- сказал я в тишину лесного утра. -- Не хочу! Детей и женщин, стариков и юродивых... никого... живите, как вам хочется. Получайте то, чего достойны! Бегайте от вампиров, поклоняйтесь темным магам, целуйте козла под хвост! Если заслужили -- получайте! Если моя любовь -- меньше, чем ваша счастливая жизнь... я не хочу вам счастья!

Они могут и должны стать лучше... они наши корни... они наше будущее... они наши подопечные... Маленькие и большие люди, дворники и президенты, преступники и полицейские. В них теплится свет, что может разгореться животворящим теплом или смертоносным пламенем...

Не верю!

Я видел вас всех. Дворников и президентов, бандитов и ментов. Видел, как матери избивают сыновей, а отцы насилуют дочерей. Видел, как сыновья выгоняют матерей из дома, а дочери подсыпают отцам мышьяк. Видел, как едва закрывая за гостями дверь, не прекращающий улыбаться муж бьет по лицу беременную жену. Видел, как закрывая дверь за пьяненьким мужем, выбежавшим в магазин за добавкой, жена обнимает и жадно целует его лучшего друга. Это очень просто -- видеть. Надо лишь уметь смотреть. Потому нас и учат... раньше, чем учить смотреть сквозь сумрак -- нас учат не смотреть...

Но мы все равно смотрим.

Они слабые, они мало живут, они всего боятся. Их нельзя презирать и преступно ненавидеть. Их можно только любить, жалеть и оберегать. Это наша работа и долг. Мы -- Дозор.

Не верю!

Никто, никогда, никого -- не заставлял и не заставит совершить подлость. В грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь вокруг, оправданий нет и не предвидится. Но оправдания ищут и находят. Всех их так учили, и все они оказались лучшими учениками.

А мы, наверное, лишь лучшие из лучших.

Да, наверное, да, конечно, были, есть и будут те, кто не стал Иным, но ухитрился остаться человеком. Вот только их мало... так мало... А может быть, просто, мы боимся посмотреть на них пристальнее? Боимся увидеть то, что может открыться?

-- Ради вас -- жить? -- спросил я. Лес молчал, он был заранее согласен с любыми моими словами.

Почему мы должны жертвовать всем? Собой, и теми, кого любим?

Ради тех, кто не никогда не узнает, и никогда не оценит?

А если даже узнает... единственное, что мы заслужим -- удивленное покачивание головы и возглас: "Лохи!"

Может быть стоит однажды показать человечеству, что это такое -- Иные? Что может один-единственный Иной... не скованный Договором и вырвавшийся из-под контроля Дозоров?

Я даже улыбнулся, представив себе всю картину. Картину в общем, а не себя в ней -- меня-то остановят быстро. Любого великого мага или великую волшебницу, что решат нарушить Договор и откроют перед миром мир Иных.

То-то будет шума...

Никакие инопланетяне, высадившиеся в Кремле и Белом Доме одновременно, такого не натворят...

Нет, конечно.

Не мой это путь.

И в первую очередь потому, что не нужна мне власть над миром или всеобщий переполох.

Я одного хочу -- чтобы женщину, которую люблю, не заставляли жертвовать собой. Потому что путь Великих -- это именно жертва. Те чудовищные силы, которые они обретают, меняют их без остатка.

Мы все -- не совсем люди. Но мы, хотя бы, помним, что были людьми. И можем еще радоваться и грустить, любить и ненавидеть. Великие маги и волшебницы уходят за пределы человеческих эмоций. Наверное, они испытывают какие-то свои, вот только нам их не понять. Даже Гесер, маг вне классификации, не Великий. Ольга так и не смогла стать Великой.

Что-то они напортачили. Не вытянули грандиозную операцию по борьбе с Тьмой.

И теперь готовы кинуть в прорыв новую кандидатку.

Ради людей, которым плевать на Свет и Тьму.

Ее прогоняют по всем кругам, что положено пройти Иному. Ее уже подняли до третьей ступени по силе, теперь подтягивают вслед сознание. В очень-очень быстром темпе.

Наверняка, в этой бешенной гонке к неведомой цели есть место и мне. Гесер использует все, что только подворачивается под руку, включая меня. Что бы я не делал -- охотился на вампиров, гонялся за Дикарем, в облике Ольги общался со Светой... все это играло лишь на шефа.

Что бы я ни сделал сейчас -- это тоже предусмотрено, наверняка. Единственная надежда, что даже Гесеру не дано предугадать все.

Что я найду тот единственный поступок, который сломает его план. Великий план сил Света.

И при этом не принесет зла. Потому что тогда... тогда меня ждет сумрак.

А Светлану, все равно, -- великое служение...

Я поймал себя на том, что стою, прижимаясь лицом к стволу тощей сосенки. Стою, и молочу кулаком по дереву. То ли в ярости, то ли в горе. Остановил руку, уже исцарапанную в кровь. Но звук не прекратился. Он шел из леса, с самой границы магического барьера. Такие же ритмичные удары, нервная дробь.

Пригибаясь -- будто недоигравший в войну пэйнтболист, я побежал между деревьями. В общем-то, я догадывался, что увижу.

На маленькой полянке прыгал тигр. Тигрица, точнее. Черно-оранжевая шкура лоснилась в лучах восходящего солнца. Тигрица не видела меня, она никого и ничего сейчас не замечала. Носилась между деревьями, и острые кинжалы когтей рвали кору. Белые шрамы вскипали на соснах. Иногда тигрица замирала, вставала на задние лапы, и принималась молотить по стволам когтями.

Я медленно двинулся назад.

Каждый из нас отдыхает, как может. Каждый из нас ведет борьбу не только с Тьмой, но и со Светом. Потому что тот порой ослепляет.

Только не надо нас жалеть -- мы очень, очень гордые. Солдаты мировой войны добра и зла, вечные волонтеры.

Глава 4

Парень вошел в ресторан так уверенно, будто каждый день заходил сюда завтракать. Но это было не так.

Он сразу направился к столику, за которым сидел невысокий смуглый мужчина, как будто они давно были знакомы. Впрочем, это тоже не было правдой.

На последнем шаге он плавно опустился на колени. Не рухнул, не бросился ниц -- опустился спокойно, не теряя достоинства и не сгибая спины.

Официант, проходивший мимо, сглотнул и отвернулся. Он повидал всякое, а не просто такие мелочи, как мафиозную шестерку, раболепствующую перед боссом. Вот только парень не походил на шестерку, а мужчина на босса.

И неприятности, запах которых он почувствовал, грозили быть посерьезнее, чем бандитская разборка. Он не знал, но ощутил... потому что сам был Иным, хотя и неинициированным.

Впрочем, через мгновение он начисто забыл об увиденной сцене. Что-то смутно давило ему на сердце, но что -- он уже не помнил.

-- Встань, Алишер, -- тихо сказал Гесер. -- Встань. У нас это не принято.

Парень поднялся с колен и сел напротив главы Ночного Дозора. Кивнул:

-- У нас -- тоже. Теперь не принято. Но отец просил упасть пред тобой на колени, Гесер. Он был старых правил. Он бы стал на колени. Но он -- уже не сможет.

-- Ты знаешь, как он погиб?

-- Да. Я видел его глазами, слышал его ушами, страдал его болью.

-- Дай и мне его боль, Алишер, сын девоны и человеческой женщины.

-- Прими то, что просишь, Гесер, искоренитель зла, равный богам, которых нет.

Они посмотрели друг другу в глаза. Потом Гесер кивнул.

-- Я знаю убийц. Твой отец будет отомщен.

-- Это должен сделать я.

-- Нет. Ты не сможешь, и ты не в праве. Вы приехали в Москву нелегально.

-- Возьми меня в свой Дозор, Гесер.

Шеф Ночного Дозора покачал головой.

-- Я был лучшим в Самарканде, Гесер, -- парень пристально посмотрел на него. -- Не улыбайся, я знаю, что здесь стану последним. Возьми меня в Дозор. Учеником учеников. Цепным псом. Памятью отца прошу -- возьми меня в Дозор.

-- Ты просишь слишком много, Алишер. Ты просишь, чтобы я подарил тебе твою смерть.

-- Я уже умирал, Гесер. Когда у отца выпили душу -- я умер вместе с ним. Я шел, улыбаясь, а он отвлекал Темных. Я спустился в метро, а его прах топтали ногами. Гесер, я прошу по праву.

Гесер кивнул.

-- Да будет так. Ты в моем Дозоре, Алишер.

На лице юноши не отразилось никаких эмоций. Он кивнул, и на мгновение прижал ладонь к груди.

-- Где то, что вы везли, Алишер?

-- Со мной, господин.

Гесер молча протянул через стол руку.

Алишер расстегнул сумочку на поясе. Достал, очень бережно, маленький прямоугольный сверток из грубой ткани.

-- Прими ее, Гесер, сними с меня долг.

Ладонь Гесера накрыла ладонь юноши, пальцы сомкнулись. Через миг, когда он убрал руку, в ней уже ничего не было.

-- Твое служение окончено, Алишер. Теперь мы просто отдохнем. Будем есть, пить и вспоминать твоего отца. Я расскажу тебе все, что смогу вспомнить.

Алишер кивнул. Непонятно было, приятны ему слова Гесера, или он просто подчиняется любым его желаниям.

-- У нас будет полчаса, -- мимоходом заметил Гесер. -- Потом сюда придут Темные. Они все-таки взяли твой след. Слишком поздно, но взяли.

-- Будет бой, господин?

-- Не знаю, -- Гесер пожал плечами. -- Какая разница? Завулон далеко. Остальные мне не страшны.

-- Будет бой, -- задумчиво сказал Алишер. Обвел взглядом зал.

-- Разгони всех посетителей, -- посоветовал Гесер. -- Мягко, неназойливо. Я хочу увидеть твою технику. А потом будем отдыхать и ждать гостей.

К одиннадцати народ стал просыпаться.

Я ждал на террасе, разлегшись в шезлонге, вытянув ноги, временами посасывая джин-тоник из высокого стакана. Мне было хорошо -- сладкой болью мазохиста. Когда кто-то появлялся из дверей, я приветствовал их дружелюбным взмахом руки и маленькой радугой, срывающейся в небо с растопыренных пальцев. Забава была детская, и все улыбались. Позевывающая Юля, увидев такое приветствие, взвизгнула и запустила ответную радугу. Пару минут мы соревновались, потом выстроили дугу на двоих, довольно большую, уходящую в лес. Юля сообщила, что пойдет искать горшочек с золотом, и гордо зашагала под разноцветной аркой. Один из терьеров смирно бежал у ее ног.

Я ждал.

Первой из тех, кого я ждал, вышла Лена. Веселая, бодрая, в одном купальнике. Увидев меня, на миг смутилась, но тут же кивнула и побежала к воротам. Приятно было смотреть, как она двигается -- стройная, пластичная, полная жизни. Сейчас окунется в прохладную воду, порезвится в одиночестве, и с проснувшимся аппетитом вернется завтракать...

Следом появился Игнат. В купальных трусах и резиновых шлепанцах.

-- Привет, Антон! -- радостно крикнул он. Подошел, подтянул соседний шезлонг, плюхнулся в него. -- Как настроение?

-- Боевое! -- приподняв стакан сообщил я.

-- Молодец, -- Игнат поискал взглядом бутылки, не нашел, потянулся губами к трубочке и по-свойски глотнул из моего стакана. -- Слишком слабый мешаешь.

-- Я вчера уже накушался.

-- Это верно, тогда поберегись, -- посоветовал Игнат. -- А мы вчера весь вечер шампанское хлестали. Потом еще ночью коньяком добавили. Боялся, голова разболится, но ничего. Обошлось.

На

него даже обижаться было нельзя.

Игнат, ты кем в детстве хотел стать? -- спросил я.

Санитаром.

Чего?

Ну, мне сказали, что медсестрами мальчики не работают, а я хотел

людей лечить. Я и решил, что вырасту -- буду санитаром.

-- Здорово, -- восхитился я. -- А почему не врачом?

-- Ответственность слишком большая, -- самокритично признал Игнат. -- И учиться надо слишком долго.

-- Стал?

-- Да. На скорой помощи ездил, в психиатрической бригаде. Со мной все врачи любили работать.

-- Почему?

-- Во-первых, я очень обаятельный, -- объяснил Игнат, с тем же простодушием нахваливая себя. -- Я могу и с мужчиной, и с женщиной так поговорить, что они успокоятся, и сами согласятся в больницу ехать. А во-вторых, я видел, когда человек на самом деле больной, а когда видит невидимое. Иногда можно было пошептаться, объяснить, что все нормально, и никаких уколов не требуется.

-- Медицина многое потеряла.

-- Да, -- Игнат вздохнул. -- Но шеф меня убедил, что в Дозоре я больше пользы принесу. Ведь так?

-- Наверное.

-- Скучно стало, -- задумчиво произнес Игнат. -- Тебе не скучно? Я уже на работу хочу.

-- Я тоже, пожалуй. Игнат, а у тебя хобби есть? Вот... помимо работы.

-- А что ты меня пытаешь? -- удивился маг.

-- Интересно. Или это секрет?

-- Какие у нас секреты? -- Игнат пожал плечами. -- Я бабочек собираю. У меня одна из лучших коллекций в мире. Две комнаты занимает.

-- Достойно, -- согласился я.

-- Заходи как-нибудь, посмотришь, -- предложил Игнат. -- Со Светой заходите, она говорит, ей тоже бабочки нравятся.

Я смеялся так долго, что даже его проняло. Игнат поднялся, неуверенно улыбаясь, пробормотал:

-- Пойду, помогу завтрак готовить...

-- Удачи, -- только и выдавил я. Но все-таки не удержался, и когда наш светоносный ловелас подошел к двери, еще раз окликнул его: -- Слушай, шеф не зря о Светке беспокоится?

Игнат картинным жестом подпер подбородок. Подумал:

-- Ты знаешь, не зря. Она действительно напряженная какая-то, все никак не расслабится. А ей ведь предстоят великие дела, не то что нам.

-- Но ты старался?

-- Спрашиваешь! -- обиделся Игнат. -- Вы заходите, честное слово, рад буду видеть!

Джин стал теплым, лед в стакане растаял. На трубочке остался легкий отпечаток губной помады. Я покачал головой, и отставил стакан.

Гесер, ты не можешь предусмотреть все.

Но чтобы сразиться с тобой... не в магическом поединке, конечно, об этом и думать смешно... сразиться на единственно доступном поле из слов и поступков, я должен знать, чего ты хочешь. Должен знать расклад карт в колоде. И то, что у тебя на руках.

Кто в игре?

Гесер -- организатор и вдохновитель. Ольга -- его любовница, проштрафившаяся волшебница, консультант. Светлана -- старательно пестуемый исполнитель. Я -- одно из орудий ее воспитания. Игната, Тигренка, Семена, всех остальных Светлых можно в расчет не брать. Это тоже орудия, но второго плана. И рассчитывать на них я не могу.

Темные?

Разумеется, они участвуют, но не в явном виде. И Завулон, и все его подручные обеспокоены появлением в нашем лагере Светланы. Но впрямую они ничего сделать не могут. Либо пакостить исподтишка, либо готовить сокрушительный удар... который поставит Дозоры на грань войны.

Что еще?

Инквизиция?