Чтение 34–й страницы книги ~Вынос дела~

и не выяснилось: продает она апартаменты, меняет или просто подыскивает
жиличку.

- Хорошие собачки, - сказала я, поглаживая трех одышливых, толстых и
почти лысых болонок.

Олимпиада Евгеньевна улыбнулась.

- Это мои детки. Старые совсем стали. Вот только об одном господа прошу,
чтобы они умерли раньше меня, а то выбросят старушек на помойку... Да вы не
волнуйтесь, они тихие, не помешают, только на стук лают. Так какую комнатку
выбрали?

Я помялась.

- Подумаю еще...

- Конечно, душечка, - ласково ответила Олимпиада Евгеньевна, - только
долго не тяните.

- Вы одна живете? Старушка кивнула.

- Неужели никто не помогает?

- Некому. Муж давно умер, а дочка Леночка... ну да бог с ней!..

- Ужасно, - вполне искренне сказала я, - все-таки дети бывают так
жестоки! Воспитываешь их, растишь, во всем себе отказываешь, а когда
делаешься пожилой, никакой помощи не окажут!

- Ах, ангел мой, - вздохнула собеседница, - у меня-то все не так. Жизнь
была похожа на праздник. Там, в коридоре, на шкафу чемодан, если откроете,
ахнете. Весь забит любовными письмами. Какие только люди не признавались мне
в чувствах! Не поверите - писатели, поэты, композиторы, генералы. Знаете, я
была уникальной, удивительной красавицей. Хотите, фотографии покажу?

Не дожидаясь ответа, она распахнула резные дверки старинного фуфета, и на
свет явился кожаный альбом с блестящими заклепками.

Хозяйка указала на фото:

- Смотрите, это я.

И правда, хороша. Фотограф запечатлел молоденькую девушку с розой в руке.
Огромные глаза, море кудрей, упрямый подбородок и милые ямочки на щеках.

Рукой, покрытой старческой "гречкой", балерина перевернула страницу:

- Вот, это я и Корней Иванович Чуковский, здесь мы с Лилей Брик, а тут
Никита Богословский и Иосиф Прут...

Мелькали известные всей стране лица, преимущественно мужские. И со всеми
Олимпиада - кудрявая, веселая, стройная.

Потом появились снимки военных.

- Мой муж служил генералом, - пояснила дама.

Заканчивался альбом фотографией не слишком красивой, слегка угрюмой
женщины лет сорока. Сбоку был приколот черный бантик.

- Кто это? - бесцеремонно спросила я. Олимпиада Евгеньевна вздохнула:

- Ах, дорогуша, настоящая трагедия. На этом снимке вы видите мою дочь,
безумно талантливую актрису, к сожалению, ее, можно сказать, уже нет!

- Умерла? - спросила я, разглядывая траурную ленточку.

Хозяйка вытащила из недр платья кипенно белый кружевной платочек и
картинно всхлипнула.

- Хуже.

- Что может быть хуже смерти? - изумилась я.

- Леночка трагично заболела, - сказала Олимпиада Евгеньевна, - инсульт.
Ужасно. Молодая, здоровая и разом превратилась в бессловесное, лишенное
разума существо. Конечно, врачи виноваты. Я-то растерялась, когда утром к
ней в комнату вошла. Думаю, уж полдень, вставать пора! Раздергиваю шторы и
ну ее ругать: "Просыпайся, небось репетицию проспала!"

Но з ответ не раздалось ни звука. Мать повернулась к кровати и увидела,
что по щекам дочери льются слезы.

- А, у-а, - донеслось из перекошенного рта.

Перепуганная балерина вызвала "Скорую помощь". Леночку моментально
госпитализировали в 1247-ю больницу. Олимпиада Евгеньевна сначала немного
растерялась, и Лена оказалась в общей палате, среди десяти таких же
несчастных. Потом врачи говорили, что, если бы в первые часы провели
интенсивную терапию, Костина могла бы выкарабкаться из болячки. Так это или
нет, не знает никто, но время было упущено.

Через неделю балерина подключила все свои связи, и Леночку перевели в
"блатной" корпус, в одноместную палату, начали активно лечить, но, увы и ах!

- И где она сейчас?

- В Кащенко, - вздохнула Олимпиада Евгеньевна, - речь так и не вернулась,
более того, исчез рассудок. Навещаю иногда, но бесполезно - не узнает! Такой
вот крест послал господь!

- Когда же случилась эта страшная история?

- Почти три года тому назад, 15 июня, - пояснила хозяйка и спросила:

- Ну, так что, снимаете комнатку?

Я покачала головой:

- Пока не могу ответить. А у вашей дочери дети есть?

- Нет, ни мужа не было, ни деток, - сообщила балерина и прибавила:

- Даю срок до пятницы, а там не обессудьте, других пущу.

Мы церемонно раскланялись. Я села в "Вольво" и принялась барабанить
пальцами по рулю. Милейшая Олимпиада Евгеньевна врала как сивый мерин. Ее
дочь содержится не в государственной психиатрической лечебнице, а в частной
и страшно дорогой клинике Федотова. Это лечебное заведение явно не по
карману пенсионерке, несмотря на ее серьги, камею и дорогого парикмахера.
Кто же оплачивает пребывание Костиной? И потом, вчера видела, безусловно, не
совсем нормальную, но крайне говорливую даму. К тому же этот черный бантик в
альбоме!

Конечно, Олимпиада Евгеньевна, как все люди сцены, склонна к театральным
жестам, но прикреплять траурную ленточку на фотографию живого человека это
как-то уже слишком! К тому же лицо... Дама на фотографии была мало похожа на
женщину, плакавшую в кресле. Безусловно, болезнь меняет, но цвет радужки
недуг не изменит никогда. На снимке угрюмая тетка глядела на мир карими
очами, а Костина из клиники Федотова смотрела на меня голубыми, даже синими,
очень красивыми, необычными глазами.

Ладно, сейчас поеду домой, а завтра с раннего утра отправлюсь в 1247-ю
больницу. В столовой сидела Таня.

- Садись, садись, - радушно принялась она приглашать меня, - Емельян
пирожки испек, пальчики оближешь.

С трудом преодолев желание сказать ей какую-нибудь гадость, я мило
прочирикала:

- Обожаю выпечку, сейчас поем, только переоденусь.

В спальне я достала мягкие фланелевые брюки и тонкий свитер. Но не успела
стащить джинсы, как в комнату влетел Кеша.

- Мать, иди скорей!

- Погоди, - отбивалась я, - дай штаны натяну.

- Слушай, у нас несчастье, - выпалил сын и поволок меня к себе.

На большой кровати лежала, отвернувшись к стене, Зайка.

- Что случилось? - испугалась я. - Ольга, отвечай немедленно!

Невестка повернулась, и из ее рта вырвались нечленораздельные звуки:

- 0-у-у...

Я почувствовала, как у меня между лопаток зазмеилась струйка пота. Нет,
только не это! Ну за что ей такая страшная болезнь?

- Покажи язык, - велел муж.

Девушка покорно разинула рот, и я чуть не рухнула без чувств. У Зайки был
фиолетово-черно-синий язык.

- У-у-убью Машку, - кое-как пробормотала Ольга.

- При чем тут Маня? - оторопела я, лихорадочно соображая, в какую
больницу следует обращаться.

- Так она велела Ольге язык марганцовкой полоскать, - всплеснул руками
Кеша, - ты видишь результат?

- Так это от марганцовки? - с облегчением спросила я. - Какое счастье!

- Ничего себе радость! - зашипел Аркадий. - Просто Новый год. Знаешь,
какие порядки в этом бассейне с крокодилами!

- Где? - удивилась я.

- Да на ее телевидении, - пояснил сын, - сегодня вечером Зайку в эфире
заменит другая девушка, а завтра Ольга обязана выздороветь!

Внизу послышался бодрый голос Маруси.

- Ну, сейчас ей мало не покажется, - пообещал добрый брат и крикнул:

- Машка, сюда, бегом!

- Чего? - сунула Маруська в комнату растрепанную голову. - Очень
тороплюсь...

- Куда это? - тоном, не предвещавшим ничего хорошего, осведомился братец.

- В академию, - выпалила бесхитростная девочка.

- Ах, в академию, - протянул Аркадий и снова отдал приказание:

- Зайка, продемонстрируй!

Ольга покорно вывалила язык.

- Ох, ни фига себе, - взвизгнула Маня, - ну вылитая чау-чау! Мусик,
видела, какие у чау-чау синие языки?

- Меня уволят, - еле-еле пробормотала Зайка.

- Какого черта велела полоскать Ольге рот марганцовкой? - надвинулся брат
на сестру. Но ту не так-то легко сбить с толку.

- Покажи раствор, - спокойно попросила Маня.

Невестка ткнула пальцем в белую кружку, в которой плескалась
иссиня-черная жидкость.

- Идиотка! - завопила Маня, хватая емкость. - Дура рогатая! Ты себе все
сожгла! Раствор марганцовки следовало развести светло-розовым, ну кто
додумался высыпать в двести миллилитров воды полпачки кристаллов!

Ольга ткнула пальцем в Кешу.

- Ты? - изумилась я. - А, правда, зачем так крепко сделал?

Аркадий забормотал:

- Думал, лучше подействует, понадежней...

- Пожирней, погуще, - вздохнула я.

- Надо же быть таким кретином, - кипятилась Маруся, - если врач
прописывает таблетки, ты что, сразу сто штук глотаешь?

- Скажешь тоже, - принялся отбиваться Ке-ша, - то лекарство, а это дрянь