святых, перед иконами на цепях свисала лампада, возле окна
высился письменный стол, заваленный книгами. Еще здесь
стояли два потрепанных стула и допотопный гардероб, пузатый,
тяжелый, смахивающий на носорога. Пахло в комнатушке чем-то
странным, но приятным.
Евдокия села на один стул и сказала:
- Прошу, рассказывайте, что за печаль вас привела сюда?
У матушки были странные глаза, прозрачные, словно леденцы, с
большими черными зрачками. Они пробежались по моему лицу, я
откашлялась и спросила:
- Вы давно видели Ежи Варфоломеевича?
- Не так давно заглядывал, - без тени удивления ответила
Евдокия, - привозил эскиз вышивки. У нас сестра Анна -
`c*.$%+l-(f , художественные работы делает, иконы,
благословясь, вышивает. Но надобно нам и денег заработать,
поэтому берем светские заказы. Белье шьем, постельное, вот
Ежи Варфоломеевич иногда и приводит клиентов, помогает нам.
Он в миру человек известный, с обширными связями.
- Ежи умер, - сказала я.
Глаза матушки из голубых сделались синими, зрачки сузились,
но лицо не дрогнуло. Она быстро перекрестилась и достаточно
равнодушно повторила:
- Умер? Что за беда случилась? Он ведь молод, хотя на все
божья воля.
- Ежи покончил с собой, повесился.
Евдокия моргнула, потом встала со стула, опустилась перед
иконами на колени и принялась тихо шептать молитвы, изредка
кланяясь и осеняя себя крестным знамением.
Неожиданно из моей души ушло напряжение и тревога, в груди
словно лопнул туго натянутый канат. В комнате было тепло,
незнакомый запах дурманил голову, мерный шепот Евдокии
убаюкивал, и я почувствовала, как сон начинает подбираться
ко мне на мягких лапах.
Наконец матушка перекрестилась последний раз и встала с
колен.
- Спасибо, что не посчитали за труд приехать и сообщить
скорбную весть.
- Где Ляля?
- Кто?
- Девочка, которую ваш брат велел спрятать в обители.
Евдокия опять перекрестилась.
- Тут детей нет.
- А приют?
- Какой?
- Разве вы не воспитываете сирот?
- Нет, нас не благословляли на призрение.
- Но как же так...
- Сюда приезжала женщина, - сказала монашка, - тоже искала
девочку.
- Ася Бабкина! Это моя подруга, она сейчас лежит в больнице.
Разрешите, я расскажу, что произошло?
- Сделайте одолжение, - кивнула матушка, - введите в курс
дела.
Выслушав мой сбивчивый рассказ, Евдокия покачала головой.
- Экое дело выдумал! Хотя он всегда был затейник, такое
творил! Иному человеку и в ум не придет, что Ежиремия делал.
- Кто?
- Полное имя моего брата Ежиремия.
- Странное очень.
- Просто редкое, теперь подобным образом детей не называют,
но наш отец был человек верующий, церковный староста, -
вздохнула Евдокия, - строгий, даже угрюмый. Вера у него была
не светлая, а мрачная, в доме у нас никогда не смеялись.
Настоятель местного прихода иногда пытался урезонить
Bарфоломея.
- Уж больно ты свиреп, - говорил он церковному старосте, -
вера дозволяет и радоваться, на то специальное время
отведено: Масленая неделя, Красная горка, Святки. Своди
своих в театр.
- Грех, - качал головой Варфоломей.
- Я разрешаю, - уговаривал его настоятель, - что ж у тебя
дети растут, ничего не повидав, неладно это.
- К чему их миром искушать, - бурчал Варфоломей, - им в
монастырь дорога!
Однажды священник не выдержал и брякнул:
- А ты ребяток своих спросил? Может, не чувствуют они в себе
сил идти по предложенному тобой пути? Нельзя человека
поперек воли в обитель. Сам-то ты женат, двух дочерей и сына
родил, зачем земных радостей их лишать? Не угодно господу
такое поведение.
Варфоломей покраснел, но спорить со святым отцом не
осмелился, только нехотя буркнул:
- У меня глаза поздно открылись, дурак в молодости был,
пусть дочери и сын грехи семьи отмаливают.
Пока была на ногах Анна, жена Варфоломея, детям жилось более
или менее сносно. Мать хоть как-то пыталась скрасить
существование ребят. Денег на игрушки отец не давал. Но Анна
шила кукол из тряпок и сделала из бычьего пузыря отличный
мячик для сына. Тайком от фанатика-мужа, запретившего дома
строго-настрого по постным дням, два раза в неделю, кроме
великих постов, есть скоромное, она поила детей молоком.
Корова стояла в сарайчике, там же кудахтали куры и хрюкали
поросята. Варфоломей приказывал Анне торговать сметаной,
творогом, мясом, но ставить эти продукты на стол в своем
доме не разрешал. И дочери и сын боялись отца панически, а
когда умерла мать, их страх перешел в ужас.
- Он бы и в школу нас не пустил, - грустно улыбалась
Евдокия, - только времена стояли социалистические. По домам
ходили всяческие комиссии, проверяющие от районов народного
образования.
Вот поэтому Варфоломей, скрипя зубами, смотрел, как дети
бегают на занятия, учат богопротивные науки: биологию,
химию, физику. Пришлось ему стерпеть и красные галстуки на
их шеях. Правда, вначале отец попытался было воспротивиться
приему ребят в пионеры, но его вызвали к директору школы.
Сухощавая, одетая в темный костюм Раиса Ивановна строго
сказала:
- Вы, Варфоломей Порфирьевич, не смеете детям препятствия
ставить, иначе я пойду в райком партии, пусть вам там про
ошибочность воспитания подрастающего поколения советских
детей расскажут!
Варфоломей испугался. В те годы повсеместно закрывались
церкви, люди, посещавшие службы, подвергались гонениям, а
отец Евдокии, Анисьи и Ежиремии не был готов к тому, чтобы
страдать за веру. Ему совсем не хотелось оказаться где-
нибудь в Коми и, отмахиваясь от мошки, валить лес.
Варфоломей притих. Евдокия и Анисья выросли робкими,
забитыми девочками. Хоть они и были погодки, но учились в
.$-., классе. Сидели вместе на самой последней парте, во
время перемен не бегали, а стояли у стены. С одной стороны,
мешали длинные юбки, с другой, носиться не хотелось. В
классе их считали придурочными и в компании не приглашали.
Учились девочки средне: литературу, русский и историю знали
великолепно, в естественных и точных науках не разбирались
совершенно, да и не тянуло их изучать математику с физикой,
намного интересней казалось читать жития святых и петь в
церковном хоре. Поэтому, отсидев положенные уроки, Дуся и
Анисья бежали в храм, где помогали служителям. В школе об
этом, естественно, знали и в комсомол девочек не приняли.
- Вот скажите прилюдно, что бога нет, - потребовала классная
руководительница, - тогда и дадим анкеты.
Более робкая Анисья, став красной как рак, опустила голову.
А Евдокия, прочитавшая недавно рассказ о первых христианах,
пострадавших за веру, гордо заявила:
- Господь наш отец, и он вас накажет за богохульство.
В прежние времена так разговаривать с педагогами было
невозможно. Классная, схватившись за сердце, побежала к
директору, не забыв прошипеть Дусе:
- Ну смотри, теперь тебя точно из школы в ПТУ отправят,
богомолка! Ты позоришь советских детей!
Евдокия осталась стоять у парты, а притихший класс уставился
на девочку. Ее не любили в детском коллективе, но смелый
ответ противной училке вызвал у одноклассников уважение.
- Влетит тебе по первое число, - вздохнул Костя Молотов, -
она за директором понеслась, уходи домой, а мы скажем, что
ты заболела, ветрянка. Ну температура вроде, бред начался,
сама не понимаешь, чего несешь. Давай ушмыгивай, авось