А что касается газеты - убогие листочки, на дрянной бумаге, тираж в лучшем
случае тысяча, а то и пара сотен. Краска мажется, печать ужасная, тексты с
орфографическими ошибками.
него сваливать все неприятности, чтобы им детей пугать, если не слушаются.
несерьезно?
идет, - вздохнул полковник.
околесицу?
тяжело откинулся в кресле, прикрыл глаза.
дебютом.
Глава 17
в десятилетнем возрасте она чуть не утонула в Черном море. Она качалась на
сильных волнах, ее накрыло с головой, завертело, проволокло по острым
камням. Папа вытащил ее на берег в полуобморочном состоянии, коленки были в
крови, в ушах стоял тяжелый звон.
неприятности, ей снилось, что она тонет в тяжелом горько-соленом море, дна
нет, и волны швыряют ее, словно щепку. Она просыпалась с головной болью, с
ощущением, что все в ее жизни ужасно и ничего исправить нельзя.
есть в каждом человеке и проявляется по-разному, но особенно остро в
переходном возрасте.
море одна, без родителей. Она заснула в самолете Москва-Адлер, ей в
очередной раз приснился знакомый, привычный кошмар. Отчаянно выдергивая себя
из тяжелого горько-соленого сна, цепляясь сознанием за радиоголос
("Приведите ваши кресла в вертикальное положение, пристегните ремни..."),
она подумала, что надо наконец научиться плавать. И перестать бояться воды.
студенческий лагерь "Спутник", было всего сорок пять километров, однако
хитрый таксист повез двадцатилетнюю дурочку окольным путем, сложным и
долгим. Они ехали по серпантину. Таксист кого-то подсаживал, высаживал,
загружал в багажник то корзинки с фруктами, то огромные, опле-, тенные
цветной сеткой бутыли с домашним вином, то отчаянно визжащий фанерный ящик с
живым поросенком.
сиреневом платье, с огромным клетчатым чемоданом, с круглыми голубыми
растерянными глазами. Быстро, чтобы не перехватили дурочку, взялся за
чемодан, поволок его к своей машине и только потом спросил:
мелко цокая высокими каблучками.
личико вытянулось. - Мне говорили, это близко, полчаса езды.
пока она забьется на заднее сиденье, захлопнул дверцу, но сам не сел за
руль, побежал к зданию аэропорта, чтобы прихватить еще кого-нибудь с
московского рейса. Вернулся минут через десять, бросил в багажник еще один
чемодан, усадил б салон пожилую тетку с двумя мальчиками-близнецами. Им надо
было совсем в другую сторону, но голубоглазую можно катать до ночи. Ясно,
такая права качать не станет, местности совсем не знает и со своим пудовым
чемоданом никуда теперь из машины не денется.
хитрой далекой дорогой, подсаживая всех, кто голосовал.
мелькали атласные стволы эвкалиптов, бархатный кустарник карабкался на
пепельно-розовые камни, ленивое вечернее солнце лежало на тонком облаке и
долго не решалось скатиться вниз, в чистое неподвижное море.
Шофер уехал. Она осталась стоять у ворот со своим дурацким тяжеленным
чемоданом. И зачем она набрала столько барахла? Зачем надела в дорогу
босоножки на тонких высоких каблучках? Почему позволила так надуть себя
пройдохе-таксисту? Ладно, в следующий раз надо быть умнее.
крошечные, как куклы, вьетнамки, целыми днями сидели на полу, вязали что-то
длинное, широкое из одинаковых красных ниток, включали радио на полную мощь
и подпевали тоненькими голосами, когда звучала какая-нибудь популярная
песня. Никуда, кроме столовой, они не ходили. Даже на пляж. И каждый вечер
жарили селедку на электроплитке.
подальше, на дикий пляж, где не было ни души, лежала с книжкой на горячих
камнях. Днем отправлялась в горы, карабкалась по осыпающемуся светлому
гравию к маленькому водопаду. Царапая ноги сухой колючкой дикого шиповника,
залезала в темную лесную глушь, долго сидела на траве, слушая мерный гул
ледяной воды.
зелень пробивались разноцветные огни. В номере пахло жареной селедкой и
дешевым мылом. Тихо щебетали вьетнамки у электроплитки. Алиса читала, лежа
на своей койке, или просто закрывала глаза, отворачивалась к стенке, думала
о маме с папой.
решила вторую половину жизни прожить для себя, ни о ком не заботясь. Но дело
было даже не в этом. Отец, высококлассный нейрохирург, двадцать лет
простоявший у операционного стола в клинике Бурденко, стал крепко пить к
старости.
операций. Так делали все. Сначала пятьдесят грамм, потом сто, а дальше
поллитра за вечер. Он являлся домой с глупой улыбкой на красном, потном
лице, сообщал заплетающимся языком, что сегодня не совсем удачно поковырялся
в чьих-то мозгах, иногда сразу засыпал, но случалось, начинал каяться,
проклинать себя, просить прощения у жены и дочки, плакать, шмыгая носом и
размазывая слезы по небритым щекам. Потом потихоньку доставал из портфеля
очередную склянку со спиртом либо бутылку дорогого коньяка. Утром
опохмелялся.
говорила:
Заведующий отделением отстранил его от операций. Начались запои. Он все еще
числился в клинике, но почти не работал.
бороться, ибо считала, что у каждого свой путь, и если человек сам не
понимает, ему ничего не втолкуешь, особенно в пятьдесят лет.
вечера, дома общалась только с дочерью, а мужа перестала замечать. Он как
будто умер для нее.
спирт и дорогой коньяк, потом просто плакала, умоляла, пробовала поговорить
с мамой, сама нашла хорошего нарколога.
сознательный выбор. Но он не хочет. Ему все равно. У него уже начались
необратимые изменения в мозгу. Ваш отец - хронический алкоголик, - сказал
нарколог.
не желал. Привычный, надежный, теплый мир медленно, но верно рушился,
разваливался на глазах. Никто не был виноват, и никто ничего не мог
поделать.
разменом квартиры, Алиса предприняла последнюю отчаянную попытку повлиять на
родителей. Она ушла из дома, шарахнув дверью, и сказала, что не вернется,
пока они не помирятся.
своих иногородних сокурсниц. Был июнь, летняя сессия. Ни мама, ни папа даже
не пытались ее разыскать. Позже оказалось, мама просто позвонила в институт,
узнала, что дочь жива-здорова, сдает экзамены вполне успешно, и на этом
успокоилась.
когда Алиса вернулась домой, - с меня хватит. Он себя угробит, и я не желаю,
чтобы это происходило у меня на глазах. Я не буду с ним жить даже ради тебя.
Знаешь, я и так слишком многим жертвовала ради тебя. Бессонные ночи,
пеленки. В первый год ты кричала так, что у меня лопалась голова. Каждый
новый зуб резался с высокой температурой. Я потеряла год в институте,
пришлось взять академку. Я спала на ходу, когда везла коляску. Потом - твои
истерики по дороге в детский сад, твои дикие выходки в школе... Прости,
детка, ты уже выросла. Я хочу пожить для себя.