Чтение 34–й страницы книги ~Хранитель силы~

- Так... Еще что чувствуешь?

- Плохое место, - подумав, заключил старшина. - Что еще сказать? Лучше бы
уйти отсюда и не поганить душу...

- Терпи, Сыромятное, ты же дьякон, - проговорил Пронский. - Да еще и
солдат-разведчик.

- Поэтому меня и оставили в группе?

- Почему - поэтому?

- А чтоб я сказал, что в этом храме творится?

- Молодец, догадливый...

- А если бы я погиб? И не дошел?

- Куда бы ты делся? Над тобой же ангел-хранитель...

- Ну, а если язык не придет?

- У нашего языка сегодня последняя ночь. Уже сегодня вечером он загрузит
самолет и улетит из Германии, причем, в неизвестном направлении.

- Ничего себе информация... Потому и людей не жалели?

- Дорого яичко ко Христову дню...

- Кто хоть он такой?.. Или совсем нельзя?

- Нет, теперь можно. - Пронский послушал канонаду зенитных орудий и гул
разрывов. - Ты же один остался, некому рассказывать, а "смершовец" сейчас
далеко... Ждем мы с тобой, старшина, особо доверенную личность Третьего
рейха, генерала фон Вальдберга.

- Если фон, значит, аристократ?

- Из старых, роду лет пятьсот, барон...

- Интересно, - шепотом обронил Сыромятнов. - Наконец-то научились
улавливать нюансы. Князь барона берет, верующий верующего... И куда потом с
ним? Через линию фронта?

- Зачем?.. Здесь поговорим, может, поладим, напросимся к нему в
попутчикиСтаршина замолчал и пересел чуть подальше.

- Никому не расскажу?.. Да, пожалуй...

- Ты о чем?

- Если доверяете такое, значит, мне тоже не светит?.. Соболь правду
сказал, мы все смертники... Кроме вас.

- Под Богом ходим, старшина. Только каждый под своим.

По улице прошли двое полицейских в касках и с винтовками. На минуту
остановились и о чем-то заговорили, глядя то на костел, то в небо, откуда
падали искристые отблески разрывов. Пронский нащупал рукоятку ножа под
плащом, и те словно почувствовали опасность, двинулись своей дорогой. Потом
с тяжелым ревом пронеслись в темноте две пожарных машины и грузовик с
солдатами.

- Нет, я ничего, - прошептал Сыромятное, когда все стихло. - В Страстную
неделю убивать нельзя, нельзя приносить кровавые жертвы. А умирать можно.
Если мученической смертью, за веру, то вообще за Христом пойдешь...

- Ладно, христосик, сиди и молись, чтоб генерал пришел.

- Нельзя здесь молиться... Не могу... Уж не черная ли месса тут была...
Душа трепещет... Будто кровавые жертвы приносили...

Старшина затих и лишь изредка со всхлипом переводил дух, будто перед этим
долго плакал. И должно быть, даже в этом месте Господь услышал его: на улице
тихо заурчала легковая машина и скоро остановилась на противоположной
стороне.

- Пропускаем в костел, - шепнул Пронский. - Встань за дверь.

Шофер давно уже вышел из машины и открыл заднюю дверцу, но оттуда никто
не появлялся. Наконец вылезли ноги в сапогах, и затем из тесного
пространства выдавился толстый человек в шляпе и распахнутом пальто, из-под
которого поблескивали детали генеральского мундира. С собой он вытащил
угловатый чемоданчик, который не выпускал из руки.

Когда выбрался второй, никто не заметил - все заслоняла спина, однако
рядом с толстым очутился тонкий, в шинели и каске - этакий типичный
гитлерюгенд. Они подошли к стальному заборчику перед костелом и оказались в
пяти метрах от разведчиков.

- Я говорил тебе, - громко сказал маленький солдат ломким подростковым
голосом. - Костел разбит американской авиацией.

- Не имеет значения, Томас, - отозвался генерал. - Даже в разрушенном и
покинутом храме идет служба.

- И священника там, наверное, нет...

- В этом костеле мы с тобой можем молиться без него. Ты умеешь искренне
молиться?

- За нас молится фюрер. Генерал склонился и снял каску с головы мальчика,
повесил ее на прутья решетки.

- Господь нас всех лишил разума.

- О чем они говорят? - в ухо зашептал старшина. - Ни слова не пойму... Он
или нет? Вообще-то похож, но что за мальчик с ним?

Пронский сделал знак - молчать. В это время шофер развернул машину
поперек дороги и въехал в проезд между костелом и соседним домом: если
прятали автомобиль, значит, приехали тайно и не хотели попадать кому-либо на
глаза. Генерал начал подниматься по ступеням и прежде, чем наступить,
сдвигал сапогом битую черепицу. Мальчик ступал за ним след в след.

- Нужно оставить оружие у входа, - поднявшись к двери, сказал генерал и
достал из-под пальто пистолет. - У тебя есть оружие, Томас?

- Зачем оставить? Идет война, а мы солдаты. Что если в костеле
противник?

- Такого не может быть, сын, мы находимся в Берлине. Бог не допустит
русских в сердце Германии. Так что положи все, вплоть до ножа, вот здесь, на
ступенях.

- Не понимаю, мой генерал! Зачем вы бросили пистолет?

- В храм следует приносить только душу и сердце - то, что принадлежит
Господу.

- Сердце солдата принадлежит фюреру, мой генерал!

- Послушай меня, Томас, - генерал повернулся спиной ко входу. - То, что
ты сказал, нужно забыть. Я весьма огорчен, неужели мой сын так глуп, что
повторяет чужие слова? Повторяет, не вдумываясь в смысл. Тебе уже тринадцать
лет!

- Это вражеская пропаганда, мой генерал!

- Почему ты называешь меня по званию, Томас? Я твой отец!

- Да, вы отец, но вы генерал фюрера, а я его рядовой солдат.

- Хорошо, хорошо, - сдался тот. - Называй, как хочешь, но оружие не вноси
в костел. Покажи свои карманы. Я знаю, мальчики очень любят оружие и
набивают карманы пистолетами и гранатами.

- Мой пулемет остался в крепости. Он очень тяжелый, станковый... А почему
вы оставили нож? Он у вас на поясе...

- Он мне понадобится во время молитвы...

- А чего они базарят? - Сыромятное горячо задышал в ухо Пронскому.

- Ты что, вообще не знаешь немецкого? - зло спросил Пронский.

- Ну, так, хенде хох, шнель, шиссен... А когда было учить?.. Товарищ
полковник, кто они такие?

- Вроде бы, отец и сын... Молчать. Генерал погладил мальчика по голове.

- Все будет нормально, Томас... Я очень хотел привести тебя в этот
костел. Здесь излечиваются все недуги... Самые страшные недуги. Твоя мать
зачала тебя только после того, как молилась здесь сто двенадцать дней. И мы
так радовались...

- В костеле кто-то есть, я чувствую. Какая-то сила.... - гитлерюгенд
шагнул вперед, но отец удержал.

- Здесь только высшая сила - Божественная, Отца, Сына и Святого Духа. Это
замечательно, что ты чувствуешь ее, значит, еще не все потеряно. Идем,
когда-то надо войти в храм.

Они прошли сквозь распахнутые двери, и на Пронского пахнуло смесью
затхлости стареющей плоти и тяжелого одеколона. Генерал включил фонарик и
повел за собой мальчика в глубь костела. Они карабкались сквозь горы битого
кирпича и черепицы, пробирались через балки, гремели железом. В тонком луче,
за переплетением балок и железа высветился крест с распятием, абсолютно
целым и никак не пострадавшим от взрыва бомбы. Говорили негромко, но в храме
с разрушенной кровлей была странная акустика: любой звук усиливался и
становился вибрирующе-гулким, как в колодце, и невозможно было определить,
где находится его источник. Генерал добрался до креста, не торопясь, достал
из чемоданчика и зажег две свечи, после чего выключил фонарик.

- Иди займись шофером, - приказал Пронский старшине. - Без шума.

Сыромятнов прислонился к стене, стащил сапоги, аккуратно намотал портянки
на голенища и поставил за колонну. Выпавший нож сунул в рукав и тут же
беззвучно пропал в темноте. Пронский двинулся на свет свечей тем же
маршрутом, по которому прошли генерал с сыном, и, чтобы скрыть шорох щебня
под ногами, не раскрывая рта, горлом потянул тончайший, воющий звук. Два
маленьких огонька под распятием почти сливались, и мерцающего, приглушенного
света хватало на все пространство храма, кажущегося от этого огромным, и
звезды на небе горели ярче, словно приблизились к земле. По мере приближения
к молящимся, звук становился мощнее и ниже; отраженный от стен, он уносился
ввысь, и уже оттуда падал на головы, усиленный во много раз.

- Что это, мой генерал? - сквозь бормотанье отца, спросил сын. - Я слышу
голос... Нет, гул!

- Это глас неба, Томас... Нас услышал Господь! Молись!

- Нет... папа. Звук похож на вой самолета. Да, я много раз слышал! Это
русский пикирующий бомбардировщик!

- Не бойся, сын... Русские самолеты улетели. Нужно молиться, Томас.
Повторяй за мной... Мальчик зажал уши.

- Неужели ты не слышишь, папа! Это летит бомба! Это наша смерть!

- Сюда уже попадала бомба, Томас, - генерал обнял его. - Вторая уже
никогда не попадет. Поверь старому солдату... Ты умрешь не от бомбы. Я же
когда-то рассказывал тебе об Аврааме и его сыне Исааке? Помнишь эту
библейскую историю?

- Нет, я ничего не помню.

- Ты был уже взрослым, Томас, и должен помнить. Господь потребовал от
Авраама принести в жертву своего сына, отдать самое дорогое...