на стыдливость. По слухам, Овидий Сергеевич в прошлом был чиновником в
Министерстве внешней торговли, а теперь управлял крупным столичным банком,
владел контрольным пакетом акций бывшего оборонного завода в одном из
подмосковных городов, о чем он сам никогда не говорил и под любым предлогом
уходил от прямых ответов.
стали иконами. Он любил эту женщину, в прямом смысле молился на нее и в день
Рождества Богородицы и ее Успения зажигал лампадки. Это была своеобразная
религия, сектантство, однако он чувствовал внутреннюю потребность и, как
всякий неоцерковленный, тянулся за внутренним позывом и придумывал ритуалы.
Например, прежде чем срубить липу в заповеднике (что делать категорически
запрещалось по закону), Ярослав не постился, а вообще ничего не ел целую
неделю и пил только воду из своего источника. На седьмой день он брал топор,
валил дерево на восходе солнца, затем кряжевал его и уносил на плечах в
терем. Там раскалывал кряжи на доски и укладывал их под каменный гнет сушить
на три летних месяца. Потом осенью заносил в дом, выстрагивал вручную,
склеивал и снова просушивал. И только к декабрю накладывал левкас, а писать
очередной "портрет" начинал только на Рождество Богородицы. Можно было
сказать, что это заморочки одиноко живущего человека, желание сделать жизнь
размеренной или убить время, но иначе икона не получалась! Внутренняя суть
женщины с каштановыми волосами улетучивалась, и получалась просто красотка,
так что приходилось либо соскребать и состругивать краску, либо сжигать
доску целиком.
за тот интерес и ошеломление, которые он испытывал в мансарде. Ярослав
покрыл икону холстом, вынес из дома и вручил соседу. И тут произошло
невероятное: Овидий Сергеевич откинул холст, увидел лик Богородицы, бережно
поставил "портрет" и замахал руками:
решив, что это приехали за водой, сразу не вышел. А когда лодка пошла назад,
выглянул на улицу и обнаружил, что на берегу стоит женщина со знакомой
большой корзиной.
к озеру.
принадлежности своего ремесла.
а лишь загадочно и понимающе улыбалась. Короткая стрижка под мальчика,
слегка вздернутый, но правильный носик, чуть впалые щеки, приоткрытые яркие
и страстные губы, высокие, округло-тяжелые груди под коротенькой, до пупка,
маечкой - с такими данными щи не варят и комнат не убирают. Ярослав уже
привык глядеть на женщин и угадывать - Она или не Она, тут даже гадать не
стал, зная, зачем и почему кухарка приехала.
позорно, и он находил в себе силы не искушаться самообманом. Но удержать
бунтующую плоть молодого одинокого самца он не мог, потому что мужская тоска
по женщине душила хуже грудной жабы и затмевала разум. Чаще всего тоска
случалась, когда Ярослав, измучив себя голодом, брался писать икону. Когда
ему начинали сниться сексуальные сны, он не ложился спать; когда вид
обнаженной женщины грезился наяву, он боролся с искушениями тем, что ворочал
камни, выкладывая ступени от озера к терему; без смысла, только чтобы
выметать из себя умопомрачающую энергию, ходил через горный кряж на Ледяное
озеро, одолевая путь в сорок километров за день, тащил на себе доски и
рубероид, а там снова ворочал камни, выстраивая саклю
возводил стены, делал крышу, а потом обустраивал внутренности и фасады, не
знал нужды и горя.
пока тело не теряло чувствительности. Холодный поток снимал все, заживлял
самые ноющие раны..
воображение, приехавшая сюда, чтобы манить и притягивать, он, как
пилот-камикадзе, пошел на цель и не нашел в себе сил, чтобы встать под
душ...
руки. У нее сразу же задрожали губы и помутнел взгляд; она почувствовала в
нем эту бунтующую, звериную силу и мгновенно заразилась ею, поскольку сама
искала ее и, видимо, не находила в Дворянском Гнезде, хотя там было много
стриженых мужчин с накачанными мышцами и золотыми цепями. Он положил ее на
густую траву, встал на колени и стал целовать лицо, оголенный живот, руки и
ноги...
неожиданным и резким движением...
холодная роса, и, когда вновь начало светлеть, они словно устыдились
времени, оторвались друг от друга и раскатились всяк в свою сторону.
водой еще не хватало сил, но уже ощущалась иная сильнейшая жажда.
прихватив нераспакованную корзину. Она сделала слабое движение, дескать, а
как же все остальное - щи, стирка и уборка? Он отрицательно помотал Головой,
посадил ее в свою лодку и повез домой.
заповедника: большой каменный дом стоял почти у отвесной стены, опускающейся
к Летнему озеру, а по периметру был обнесен трехметровой стальной решеткой
на кирпичных столбах. Территория в четыре гектара с лесом, частью речки,
водопадом стекающей в озеро, и скалой-останцем принадлежала Закомарному на
правах частной собственности, впрочем, как и дорога, поверх изгороди стояли
сигнализация и видеокамеры. Кроме того, на ночь спускали с цепи черного
немецкого овчара. Как Овидию Сергеевичу удалось купить этот санаторий в
охранной зоне заповедника, оставалось тайной, администрация только руками
разводила. Лишь от бывшей уволенной обслуги стало известно, что сменился
владелец и вместо генералов в Дворянском Гнезде обитают энергичные молодые
люди, причем двух сортов - светски элегантные либо со стрижеными затылками и
цепями на шее. Сам Овидий Сергеевич появлялся здесь нечасто, наведывались
компании деловых людей на дорогих автомобилях, они скрывались за забором и
выезжали оттуда через два-три дня. Народная молва отнесла новых обитателей
санатория сначала к "новым русским", а затем к членам правительства, которые
якобы ведут здесь важные государственные переговоры, и будто бы сюда тайно
наведывался сам президент, потому что кто-то прилетает и улетает на
вертолете. Несколько мужчин и две женщины жили в Гнезде постоянно, выполняя
обязанности охраны, прислуги и еще бог весть какие.
расположение хозяина, Ярослав тоже не получал приглашений. Закомарный
стремился к добрососедству, но не к сближению и подарками как бы завоевывал
доверие или попросту откупался. С обитателями бывшего санатория Ярослав
изредка встречался на дороге или Летнем озере, но всегда мимоходом - ни с
кем словом не обмолвился, разве что посылалось приветствие взмахом руки.
познакомился близко, однако не спросил даже ее имени. С рассветом наступило
отрезвление, и теперь было невыносимо стыдно перед этой женщиной, перед
Закомарным и всем миром, так что хоть камень на шею и за борт. Он не мог
поднять глаз и чувствовал полное опустошение; она видела это, также виновато
молчала и лишь держала его руку в своих руках, изредка утыкаясь в нее
покаянным лбом. Ярославу хотелось проводить ее в дом, помочь донести тяжелую
корзину, однако женщина чего-то испугалась и заявила, что ей строго-настрого
заказано приглашать его в дворянскую усадьбу либо приводить тайно. В Скиту
она могла делать все, что потребует Ярослав, могла даже остаться там
насовсем, но только никаких разговоров о жизни Гнезда и его обитателях и
никаких ответных визитов! Чуть ли не под страхом смерти!
карман, давая понять, что эта встреча не последняя. Однако он, едва отчалив
от берега в обратный путь, швырнул трубку в белую кильватерную струю...
Сергеевич хотел поколебать его веру, разрушить образ скитнической жизни,
приземлить и поставить его рядом с собой, чтобы не чувствовать своей
ущербности. Или, напротив, возвыситься, сохранить целомудрие своей жизни -
не зря доходили слухи о пуританстве в Дворянском Гнезде, что вообще не
вязалось с образом жизни "новых русских".
общаться с научным сотрудником заповедника и его охраной, поскольку егеря
тоже не вступали в контакт. Лишь однажды случился конфликт, когда на озере
появился катер, прогулки на котором строго запрещались - в северных разливах
были гнездовья лебедей, и охрана на первый случай предупредила людей
Закомарного. К удивлению, они тут же убрали катер с воды и если отъезжали от
своего берега, то только на резиновых лодках и в пределах, установленных
охранной зоной.
Ярослав стонал по ночам, жалея, что выбросил радиотелефон, и, пересиливая
себя, лез под душ, чтобы укротить плоть. Это было какое-то наваждение: вода
снимала боль тоскующей плоти, но через какое-то время становилось еще хуже,
и он, словно наркоман, все увеличивал дозу купания.
Корнев Павел
Дальский Алекс
Махров Алексей
Роллинс Джеймс
Трубников Александр
Шилова Юлия