Чтение 34–й страницы книги ~Дорога скорби~

-- Эллис Квинт! Этим куском ты подавишься. И все лето мне надоедали
репортеры. Я полагаю, тебе это известно?

Я невольно кивнул.

-- Эта репортерша из "Памп", -- пожаловалась Дженни. -- Индия Кэт-
карт. Я не могла отвязаться от нее. Она хотела знать все о тебе и нашем
разводе. Ты знаешь, что она написала? Она написала, что я ей сказала, будто
бы, не говоря уж о том, что ты можешь покалечиться, ты - не тот мужчина,
которого мне хватало.

-- Я читал это, -- отрывисто сказал я. -- Ты читал? И тебе понрави-
лось? Тебе это понравилось, Сид?

Я не ответил.

-- Не надо, Дженни! -- яростно запротестовал Чарльз. Ее лицо вдруг
смягчилось, вся злость исчезла, открыв нежную девушку, на которой я ког-
да-то женился. Преображение совершилось мгновенно, как будто упали засовы
темницы. Ее освобождение, подумал я, наконецто произошло.

-- Я ничего этого не говорила, -- смущенно сказала мне Дженни. --
Правда не говорила. Она выдумала это.

Я вздохнул. Я обнаружил, что возвращение прежней Дженни тяжелее вы-
нести, чем ее презрение.

-- А что ты говорила? -- спросил я.

-- Ну...я...я...

-- Дженни, -- снова сказал Чарльз.

-- Я сказала ей, -- она повернулась к нему, -- что я не смогла жить в
суровом мире Сида. Я сказала ей, что она может писать все, что угодно, но
не сможет сокрушить его или уничтожить, потому что это никогда никому не
удавалось. Я сказала ей, что он не выказывает своих чувств, и что он тверже
стали, и что я не могла с этим жить.

Мы с Чарльзом много раз слышали это от нее раньше. А вот Энтони был
удивлен. Он с высоты своего роста изучают мою безобидную внешность и явно
думал, что она ошиблась во мне.

-- Индия Кэткарт тоже не поверила Дженни, -- утешил его я.

-- Что?

-- И мысли он тоже читает, -- сказала Дженни, поставив стакан и вста-
вая. -- Энтони, дорогой, нам пора.

Отцу она сказала:

-- Извини за такой короткий визит, -- а мне: -- Индия Кэткарт -- су-
ка.

Она взглянула мне в глаза.

-- Я не могла с этим жить. Я сказала ей правду.

-- Я знаю.

-- Не дай ей сломать тебя.

-- Не дам.

-- Ладно. -- Она говорила отрывисто, громко, улыбаясь. Когда птицы
вылетают из клетки, они поют и радуются. -- Прощай, Сид.

Она выглядела счастливой. Она смеялась. Я желал вернуться в то время,
когда мы встретились и она всегда была такой, но вернуться назад нельзя.

-- Прощай, Дженни, -- сказал я. В совершенном изумлении Чарльз вышел
проводить их и вернулся, нахмурившись.

-- Я просто не понимаю свою дочь, -- сказал он. -- А ты?

-- Я понимаю.

-- Она разрывает тебя на части. Я не могу этого вынести, даже если ты
можешь. Почему ты никогда не отвечаешь?

-- Посмотрите, что я с ней сделал.

-- Она знала, за кого выходила замуж.

-- Не думаю. Всегда нелегко быть замужем за жокеем.

-- Ты слишком многое ей прощаешь! И потом, ты знаешь, что она сказала
мне только что на прощание? Я ее не понимаю. Она обняла меня -- обняла, а
не просто клюнула в щеку -- и сказала: "Позаботься о Сиде".

Я почувствовал, как слезы подступают к глазам.

-- Сид...

Я тряхнул головой.

-- Мы заключили мир.

-- Когда?

-- Только что. Прежняя Дженни вернулась. Она освободилась от меня.
Она вдруг почувствовала себя совсем свободной... и ей не нужно будет боль-
ше... разрывать меня на части, как вы это называете. Думаю, что вся ее раз-
рушительная ярость наконец ушла. Она выпорхнула из клетки.

-- Надеюсь, -- неуверенно сказал Чарльз. -- Мне надо выпить.

Я улыбнулся и присоединился к нему, но, когда мы сели есть, я обнару-
жил, что чувствую не облегчение, а утрату -- пусть даже Дженни теперь не
будет мучить и презирать меня.

ГЛАВА 10

Утром в четверг, выехав из Эйнсфорда пораньше, я добрался до Лондона
и оставил машину, как обычно, в большом общественном подземном гараже возле
Пойнт-сквер. Оттуда я пешком пошел к прачечной, где стирал рубашки, и по-
дождал, пока дважды прогнали лоскут из Нортгемптона через сухую чистку. В
результате я получил нечто похожее на тесьму бирюзового цвета с зелено-ко-
ричнево-розовым узором. Черные пятна отстирать не удалось. Я уговорил ра-
ботников прогладить полосу, но единственным результатом этого было то, что
полоса из мятой стала гладкой.

-- Что, если постирать ее с порошком? -- спросил я у дородного чис-
тильщика, который заинтересовался этим делом.

-- Ей это уже не повредит, -- саркастически ответил он. Так что я
постирал тряпку и снова отгладил, но кончилось все тем же -- бирюзовая
тесьма, неопределенный узор, упрямые черные пятна.

При помощи "желтых страниц" я отыскал выставку известного дизайнера
по тканям. Неимоверно вежливый старик объяснил мне, что узор на моей тряпке
выткан, а он работает с тисненым рисунком. Разный рынок сбыта, сказал он и
направил меня в торговые фирмы, клиентами которых были толстосумы. Нужно
проконсультироваться с декоратором, сказал старик и любезно написал мне не-
большой список фирм.

Первые две не помогли мне ответить на вопрос. По третьему адресу я
наткнулся на не очень загруженного работой молодого человека лет двадцати,
который с интересом отнесся к моей проблеме. Он развернул бирюзовую ленту и
поднес ее к свету.

-- Это шелк, -- сказал он.

-- Настоящий шелк?

-- Несомненно. Это была дорогая ткань. Узор выткан. Вот посмотрите.
-- Он протянул мне лоскут, показывая изнаночную сторону. -- Это заметно.
Где вы ее взяли? Выглядит очень старой. Прекрасно. Красители органические,
не минеральные.

Я принял во внимание его явную молодость и спросил, не может ли он
поискать второго консультанта.

-- Потому что я только что из школы дизайна? -- предположил он, явно
не обидевшись. -- Но я изучал ткани. За это меня здесь и держат. Я знаю их.
Дизайнеры их не делают, они ими пользуются.

-- Ну тогда скажите мне, что же это такое.

Он ощупал бирюзовый лоскут, приложил его к губам и к щекам -- он об-
ращался с ним так, словно это был хрустальный шар.

-- Это современная копия, -- сказал он. -- Очень искусно сделанная.
Это лампасная ткань, сотканная на жаккардовом станке. Этого мало, чтобы су-
дить уверенно, но я думаю, что это копия шелковой портьеры, сделанной Фи-
липпом де Ласалем в 1760 году. Но фон оригинала не был сине-зеленым, он был
кремовым, с узором из лиан и листьев зеленого, красного и золотого цветов.
Это меня поразило.

-- Вы уверены?

-- Я просто провел три года за изучением этих вещей.

-- Ну а кто же сделал это сейчас? Или мне придется ехать во Францию?

-- Вы можете обратиться в пару английских фирм, но, знаете...

Его бесцеремонно прервала сурового вида женщина в черном платье, с
огромным ожерельем ацтекского стиля на груди -- она влетела в комнату и ос-
тановилась у стола, на котором лежала непрезентабельная тряпка.

-- Чем вы занимаетесь? -- спросила она. -- Я просила, чтобы вы соста-
вили каталог новой партии бисерной отделки. -- Да, миссис Лэйн.

-- Ну так займитесь этим, пожалуйста. Сейчас же.

-- Да, миссис Лэйн.

-- Чем могу вам помочь? -- живо спросила она у меня.

-- Мне нужны только имена некоторых ткачей.

По дороге к своей бисерной отделке мой источник знаний бросил через
плечо:

-- Похоже, это именно ткач, а не фирма. Спросите Саула Маркуса.

-- Где? -- воззвал я.

Он скрылся из виду. Под негостеприимным взглядом я забрал свою тряп-
ку, одарил миссис Лэйн плакатной улыбкой и вышел.

Я отыскал Саула Маркуса -- сначала его телефон в справочнике, а потом
и его самого в художественной студии поблизости от Чезвика, на западе от
Лондона, где он создавал свои узоры для тканей. Он с интересом посмотрел на
мою тряпку, но покачают головой.

-- Это может быть работой Патриции Хаксфорд, -- неуверенно предполо-
жил он наконец. -- Можете спросить у нее. Она иногда делает - или делала --
такие вещи. Больше я никого не знаю.

-- Где ее можно найти?

-- Суррей, Суссекс. Где-то там.

-- Большое спасибо.

Вернувшись на Пойнт-сквер, я стал искать Патрицию Хаксфорд по всем
телефонным книгам Суррея, Суссекса и граничащих с ними южных районов Кента
и Гемпшира, которые у меня только были. Среди имеющихся там Хаксфордов ни