Чтение 34–й страницы книги ~Идеальная мишень~

— У вас ко мне дело? — Она берет со столика длинную пачку сигарет.

Предлагает мне, но я качаю головой — уже откурил свое.

Сибилла щелкает зажигалкой, затягивается. Внимательно смотрит на меня.

Сложно начинать разговор именно здесь. Париж… Картины постмодернистов на стенах, причудливый дизайн и эта женщина… Какое ей дело до моей судьбы, до моей дочери, до моей жизни? Как я могу ей объяснить, что произошло? Могу ли я надеяться, что она захочет мне помочь? Какое ей дело до моего горя? — Извините, что беспокою вас так поздно, — говорю я, покашливая, — но у меня очень важное дело. Я не посмел бы даже позвонить вам, если бы речь не шла о самом дорогом для меня человеке, о моей дочери.

Она смотрит на меня с удивлением. Смотрит и курит, изящным движением стряхивая пепел в стоящую на столике пепельницу в виде головы льва, раскрывающего пасть.

— Я вас не совсем понимаю, — говорит она. — При чем тут ваша дочь?

Какое я имею к ней отношение? Вы сказали, что вы друг Дмитрия Труфилова, и только поэтому я согласилась вас принять. Я действительно знала мистера Труфилова, недолго, но знала. Однако я не совсем понимаю, что именно вы от меня хотите.

— Мне нужно срочно увидеться с мистером Труфиловым. Я должен его увидеть, — говорю я, глядя в ее равнодушное лицо.

— Это даже… неприлично, — замечает Сибилла. — Вы врываетесь ко мне ночью, требуете найти человека, которого я не видела уже несколько лет, и при этом рассказываете о своей дочери. Я ничего не понимаю…

— Сейчас объясню.

Очевидно, я не совсем правильно начал разговор, моя сумбурная речь, вероятно, смутила хозяйку. Впрочем, трудно было бы требовать от меня четкости изложения в такой момент.

— Дело в том, что мне нужно срочно найти Труфилова. Я знаю, что он сейчас в Париже. Речь идет не только о судьбе моей дочери. Речь идет и о его судьбе. Я приехал его предупредить. Может так получиться, что завтра его убьют.

Она улыбается. Вежливо улыбается. Хваленая европейская вежливость.

— Вы говорите страшные вещи. — Сибилла докуривает сигарету и небрежно тушит ее в пепельнице.

— И тем не менее я говорю правду.

Кажется, мне нужно успокоиться и перевести разговор в русло неторопливой беседы с перечислением фактов. Но как рассказать этой особе обо всем, что случилось? Как рассказать о моей болезни, о пославшем меня полковнике Кочиевском, о нашедшем меня в Голландии Самаре Хашимове? Как ей все объяснить?

Но я просто обязан найти доводы, которые ее убедят.

— Мадемуазель Дюверже, понимаю, вам трудно довериться незнакомцу, появившемуся у вас среди ночи. — Я снова закашлялся. — Мне понятны ваши сомнения. Поэтому я вынужден сообщить вам кое-что неприятное…

— Любопытно. — Она снова закуривает. А ведь ей действительно просто любопытно…

— Я узнал ваш адрес у друга Дмитрия Труфилова, у которого он был несколько месяцев назад. Это его знакомый Игорь Ржевкин, проживавший до вчерашнего дня в Антверпене. Именно Игорь сообщил мне, что я могу найти мистера Труфилова у вас.

— Он ошибся. — Сибилла пожимает плечами. — Как, вы сказали, его фамилия? Мистер Ржевкин? Я никогда не знала такого человека. Не понимаю, почему он дал вам мой адрес. Это очевидная ошибка. В последний раз мы встречались с мистером Труфиловым… очень давно, и я не видела его в Париже.

— Понимаю, что вы мне не верите, — говорю я этой равнодушной стерве. — Понимаю, как нелепо я выгляжу. Но поверьте, мне не до смеха. Дело очень серьезное. Очень. В Москве похитили мою дочь. Если вы мне сейчас не поверите, то завтра, возможно, будет уже поздно. И вы не знаете, с кем вам придется иметь дело. Никакая полиция вас не защитит. Возможно, они уже завтра заявятся сюда.

Они убьют и вас, и вашего консьержа. Убьют всех, кто встанет на их пути.

Главное для них — найти Дмитрия Труфилова. Найти и убить. И никто не сможет их остановить.

Кажется, моя речь произвела на хозяйку некоторое впечатление. Она в задумчивости смотрит на меня. Тушит сигарету и спрашивает:

— Кто вы такой? Я никогда не знала о таком друге Дмитрия.

— Меня зовут Эдгар Вейдеманис. Могу показать вам свой паспорт. Я бывший подполковник КГБ. Поверьте мне, если бы не отчаянное положение, я бы к вам не пришел.

— При чем тут ваша дочь? — спрашивает Сибилла. — Вы сказали, что похитили вашу дочь?

— Похитили, чтобы заставить меня работать на них.

Я понимаю: сейчас не время объяснять, почему я согласился работать на Кочиевского и почему Хашимов решил похитить мою дочь. Тогда пришлось бы рассказать, как я подставил двоих бандитов Хашимова, пришлось бы признаться в том, что на моей совести — человеческие жизни. Пусть даже жизни подонков. А я не имею права рассчитывать на то, что ангел Божий явится мне помогать.

Вероятно, около отеля я видел девушку, случайно оказавшуюся у телефонной будки.

Эта мысль приводит меня в отчаяние, и я снова начинаю кашлять. Достаю платок.

Кашель сотрясает меня. Наконец приступ проходит. Я утираю губы и смотрю на хозяйку.

Сибилла же смотрит на меня с некоторой брезгливостью. Впрочем, я ее понимаю. Как еще можно смотреть на человека, который ворвался к вам за полночь, угрожает вам, рассказывает кошмарные вещи и, наконец, кашляет так, словно вот-вот отправится к праотцам. Конечно, мое состояние с каждым днем ухудшается.

Лихорадочный блеск в глазах, жуткий кашель, хриплый голос, запавшие Щеки… То есть со мной все ясно.

— Я не знаю, где сейчас находится мистер Труфилов, — говорит Сибилла, очевидно, что-то решая для себя. — Очень сожалею, что не могу вам помочь.

После этих слов мне нужно встать и уйти. Но я по-прежнему сижу на голубом диване. На что я рассчитываю? Что она меня поймет? Зачем вообще я сюда пришел? В конце концов, деньги я получил. И честно их отработал. Если найдем Труфилова, то можно считать, что я выполнил задание. Не могу я отвечать еще и за киллеров, упускающих Труфилова в последний момент. Тогда мне останется только одно — подставить Труфилова людям Хашимова, которым он для чего-то нужен. И подставить убийц Кочиевского, которые давно заслужили смерть, а потом заставить Хашимова отпустить мою дочь и спокойно уехать обратно в Москву.

Конечно, Кочиевский быстро все поймет. Конечно, в Москве меня найдут и ликвидируют. Но это потом. Все будет потом. Самое главное, что к тому времени Илзе будет уже в другом месте. Вот что самое главное. Но я все еще остаюсь порядочным человеком.

Мне жаль эту надменную стерву, которая смотрит на меня с таким равнодушием. Мне действительно жаль ее. Ведь она наверняка скоро умрет — таких свидетелей, как она, в живых не оставляют. Если убрали Кребберса и Ржевкина, то наверняка уберут и ее.

— Жаль, — говорю я, поднимаясь с дивана. — Очень жаль, что вы меня не поняли. Оставлю вам свой телефон. Я остановился в отеле. Возможно, до утра объявится Дмитрий Труфилов, и тогда вы сможете меня найти.

— Он не объявится, — с уверенностью заявляет Сибилла. — Вы напрасно оставляете мне эту карточку.

— Все может быть.

Я кладу карточку на столик, киваю хозяйке на прощание. Завтра здесь появятся другие. Да, мне жаль эту несчастную женщину — она так ничего и не поняла. Я подхожу к входной двери и уже протягиваю руку чтобы открыть.

— Остановитесь, Вейдеманис, — раздается за моей спиной резкий мужской голос.

Может быть, на это я и рассчитывал. А может, чувствовал, что здесь появится Дмитрий Труфилов. Я оборачиваюсь и вижу стоящего в комнате человека. С пистолетом в руках. Но это не Труфилов. Незнакомцу лет двадцать пять, у него черные вьющиеся волосы. Выражение лица — решительное, злобное. Круглые темные глаза и плохие зубы — это я замечаю, когда он говорит.

— Остановитесь, — снова приказывает этот тип.

Я замираю у двери. Может быть, я опять допустил ошибку. Возможно, это спланированная засада, ловушка? Я смотрю на незнакомца и ничего не понимаю.

Амстердам. 13 апреля

Он сидел в кабинете комиссара полиции. Хозяин кабинета, долговязый светловолосый голландец с несколько вытянутым лицом и усталыми глазами навыкате, курил трубку, то и дело поглядывая на назойливого посетителя.

Комиссара трудно было вывести из равновесия, хотя он провел в аэропорту бессонную ночь. Формально считалось, что убийство произошло на чужой территории, поэтому голландская полиция не должна была вмешиваться.

Действительно, убийство совершено в лайнере российской компании «Аэрофлот — международные авиалинии», значит, расследовать его могли только российские следователи. Но после того, как многие пассажиры потребовали выпустить их в Голландии — а среди них оказалось много транзитных пассажиров, — голландская полиция была вынуждена уступить.

В данном случае полиция могла лишь тщательно проверить документы всех пассажиров, а также проверить каждого из прибывших по информационному блоку Интерпола. При этом удалось обнаружить кое-какие нарушения. Например, двоих студентов из Нигерии задержали в аэропорту — их решили депортировать обратно в Москву. Кроме того, документы одного из прибывших вызывали подозрение; после тщательной проверки удалось установить, что это турецкий гражданин, находящийся в розыске за мошенничество. Мошенник, переправив две буквы в своем паспорте, пытался попасть в Шенгенскую зону и улететь затем в Латинскую Америку, но его арестовали, и на следующий день ему предстояло отправиться в Стамбул, где его уже поджидала турецкая полиция.

Однако арестованный мошенник никак не мог оказаться убийцей пассажира, найденного в самолете. Турецкий гражданин был небольшого роста, с изящными руками карманника или шулера, но никак не убийцы. Трудно было поверить, что такой щуплый человек мог всадить в жертву нож чуть ли не по самую рукоятку. Тем не менее формально комиссар мог бы удовлетвориться проделанной работой. Двое депортированных, один арестованный и еще несколько задержанных до выяснения всех обстоятельств — вроде бы неплохо. Неплохо — но все же слабое утешение, своего рода «победа по очкам», то есть как бы и не победа вовсе. Ведь убийцу найти не удалось, пусть даже это и не его, комиссара, дело…

Убитый оказался бизнесменом из Нальчика, Асхатом Короповым.

Загранпаспорт бизнесмен получал в Москве, там же была выдана и голландская виза. Выяснилось, что Коропов летел в Голландию за автомобилями и имел шенгенскую визу всего лишь на семь дней. В карманах были две «золотые» карты, не тронутые убийцей, и скромная сумма — около двух тысяч долларов. Обращало на себя внимание и то обстоятельство, что обратный билет у бизнесмена был с открытой датой. Запрос в Нальчик ничего не дал. Телефон, который Коропов сообщил при оформлении документов, принадлежал другим людям, а почтовый адрес фирмы, где якобы трудился покойный, оказался адресом обычной средней школы.

Комиссар полиции Дирк Вестерген ждал прибытия следователей из Москвы.

Они действительно прилетели первым дневным рейсом и сразу же приступили к работе с задержанными. Однако вместе со следователями прилетел этот странный высокий мужчина, надоедавший комиссару своими непонятными вопросами.

— Я уже вам все сказал, — терпеливо объяснял Вестерген, в очередной раз раскуривая трубку. — Всех, кто вызывал у нас хоть малейшее подозрение, мы задержали. Остальных отпустили. Мы не имели права задерживать людей без веских на то оснований.

— Но вы могли дождаться прибытия российских следователей, — возразил Дронго. — Возможно, среди отпущенных вами находился убийца.

— Возможно, — с невозмутимым видом кивнул комиссар. — Но мы все равно не имели права арестовывать людей. В нашей стране так не принято.

— Я не говорил, что вы должны были их «арестовывать». — Дронго явно нервничал. — Но вы могли бы оцепить самолет и задержать их хотя бы на день, для проверки. Поселили бы всех пассажиров в одном из отелей, рядом с аэропортом.

— А вы знаете, в какую сумму это обошлось бы голландским налогоплательщикам? — поинтересовался комиссар. — Семьдесят из них были транзитными пассажирами, и у них на руках имелись билеты. Кто оплатил бы возможные убытки? Кто компенсировал бы транзитным пассажирам стоимость их билетов? Кто оплатил бы оставшимся Пребывание в отеле и питание? У Аэрофлота нет таких денег, — улыбнулся Вестерген, — а Нидерланды — демократическая страна.

Говорили по-английски, и комиссар тщательно выговаривал каждое слово, отчего казалось, что он поучает собеседника.

— Все ясно. — Дронго поднялся. — Вы не могли бы дать мне хотя бы список всех пассажиров?

— Мой помощник уже выдал такой список вашим представителям, — сообщил флегматичный комиссар. — У вас еще есть какие-нибудь вопросы?

— Никаких, — вздохнул Дронго. — Благодарю за помощь.

Он вышел из кабинета и увидел стоявшего в коридоре Лукина. За одну ночь удалось получить визы только для нескольких сотрудников прокуратуры и милиции, вылетевших в Амстердам. Среди них оказался и Захар Лукин. У самого Дронго имелась многоразовая виза, разрешавшая ему въезжать в страны Шенгенской зоны в течение трех лет.

— Мне нужны списки всех пассажиров, — сказал Дронго. — Проследи, чтобы дали полный список. Не только российских граждан. Мне нужен список всех прилетевших вчера в Амстердам.

— Ясно. — Лукин быстро зашагал по коридору. Дронго со вздохом опустился на стул. Пять минут спустя появился Захар со списками в руке. Дронго внимательно изучил их. Затем вернул списки Лукину.

— Надеюсь, ты не забыл свой «ноутбук»?

— Он у меня всегда с собой, — ответил Лукин.

— Проверь по своим спискам, — предложил Дронго. — Может, отыщешь совпадения. Если совпадет хоть одна фамилия, если кто-то из прилетевших пассажиров хоть где-то упоминался рядом с Кочиевским или Ахметовым, сразу докладывай мне. Ты понял?

— Понял, — кивнул Лукин. — Сейчас все проверю.

Дронго вышел из коридора и направился в просторную «общую комнату». За стойками стояли предупредительные полицейские в отутюженных униформах. Дронго медленно проходил мимо блюстителей порядка; он думал о том, как отличаются условия их работы от условий работы в Москве или в Киеве, в Баку или в Ташкенте. В аэропорту работа правоохранительных служб всегда специфична — и в то же время имеет ярко выраженный национальный колорит.

Он прошел еще дальше. Где-то плакала женщина, кто-то рассказывал об украденном чемодане. На одной из скамеек спал пожилой человек лет шестидесяти.