Чтение 34–й страницы книги ~Автономный рейд~

сигнализации во дворе -- ничего. Надел рубашку, шлепанцы и пошел в туалет.
Зажег свет, проверил обоймы, потом, пардон, оправился, как по утрам
положено.

Благодаря отдыху и, видимо, квалифицированной медицинской помощи я
вновь был способен соображать здраво. Отличная у меня в этом смысле
профессия: инстинкт самосохранения обостряется до паранойи. Даже сейчас,
когда я млел от близости божественной женщины, мозг одновременно просчитывал
на всякий случай варианты, при которых известные мне факты сплетались в
самом прискорбном для меня сочетании. Если она позвонила, сообщая адрес,
Девке и К°, то налет возможен в любой момент. Наверняка им очень хочется
вернуть все, что я у них уволок. И меня самого. Кстати, я еще не знаю, что
именно уволок. Если она звонила кому-то другому, то, возможно, сначала она
меня расспросит, а уж потом решит давать сигнал, чтобы меня брали, или пасти
еще какое-то время.

То есть я любил ее совершенно безумно, но одновременно помнил, что
ей-то испытывать ко мне аналогичные чувства не с чего.

Следуя советам недремлющего внутреннего голоса, мне бы следовало
быстренько связать Иру и с помощью любых способов и предметов расколоть,
выясняя, на кого и зачем она работает и чем это грозит мне в ближайшее
время. О том, что работает, двух мнений быть не могло. То, как она
проверялась на мосту, как играючи образумливала хамоватых солдат
правопорядка, словно сдавая экзамен на надежную боевую подругу, как
приводила в порядок мое тело, выдавало выучку и опыт, которых не получишь в
обычном вузе. А подобный комплект навыков непременно включает в себя и
дисциплинированное стремление докладывать о любой новой информации.

Опять же, рассуждал я, если наблюдение и допросы разных степеней не
дали эффекта, самое разумное -- подсунуть объекту якобы влюбленную в него
бабу. Это беспроигрышный вариант даже без всякой химии.

Любой мужик априори уверен, что есть красавицы, способные сходить по
нему с ума. Только оттого, что он -- это он. А стоит человеку хоть чуть-чуть
поверить в любовь к себе, как включается мощный механизм ответного чувства:
наслаждать, защищать и поучать. Если она -- враг, со мной этот номер уже
прошел. И это при том, что я уже достаточно хорошо обмят жизнью и помню, что
мои главные достижения -- пронырливость, цинизм и хладнокровная жестокость
-- не из тех, что вызывают трепетную привязанность. Да и Она маловато
походит на сдвинутую по фазе самочку, способную воспылать страстью от
тошнотворного насилия. И тем не менее я купился. Притащил ее на самую
надежную и удобную свою квартиру, идиот.

К счастью, в отличие от многих других мужиков в меня вбито: даже и
влюбившись, надо прежде всего помнить о своей безопасности и защите. В том
числе и от предмета вожделения. Потому что любить, как я это понимаю, могут
только живые.

Так что надо бы мне Ирину допросить. Но!

Под всем подписуюсь, все понимаю, но пытать то божественное существо,
которое сопит в моей постели, не способен. По крайней мере пока.

Оправдал эту отсрочку тем, что жрать очень хотелось.

Плотно притворив двери комнаты и кухни, я задернул толстые шторы и
зажег свет на кухне. Потом достал с антресолей запасную экипировку --
костюм, сооруженный по-спецназовским ноу-хау, но внешне довольно цивильный.
Он и в хорошем кабаке не привлечет внимания. Опять поблагодарил Судьбу за
свою худосочность. Благодаря ей бронежилет ни в малейшей степени под одеждой
не угадывается. А ведь в училище ВДВ, помнится, я плакать был готов по
молодости из-за того, что никак не мог накачать красивую мускулатуру. Ел за
троих, пробежками, турником и гирями выматывал себя больше, чем кто-либо
другой, и все бесполезно. Мой организм все перерабатывал в жилы и
выносливость, что внешне никак на мне не отражалось, благодаря чему никто не
видит во мне серьезной опасности.

Если б не это, фиг бы я подманил неудачливого Серегиного напарника.

Упокой, Господи, его душу.

Надев на себя все, что надо, кроме куртки и рюкзака, я разложил по
кобурам и карманам оружие из своих тайников в туалете и на кухне.

Набил свой рюкзак всем, что могло потребоваться в ближайшее время.

Трофеи -- магнитофонные и видеокассеты, бумаги -- сунул, не сортируя,
до кучи в надежде разобраться позже. И только подготовившись к мгновенному
бегству или прорыву с боем, мысленно подвывая от сосущей нутро пустоты,
позволил себе поставить чайник на плиту и залезть в холодильник. Но пока не
за едой. Пятнадцать минут гонял во рту подсолнечное масло, вымывая остатки
той химии, которой пичкали в подземелье. У нас под языком особое место,
оттуда легче всего высосать накопившуюся в организме отраву. И только
выплюнув в унитаз образовавшуюся в итоге этого полоскания ядовитую пену,
тщательно прополоскав рот горячей водой и почистив зубы, я занялся едой.

Брал лишь то, что клал в холодильник сам, и то после тщательной
проверки упаковок. Жевал, как перед боем: медленно, тщательно, давая слюне
пропитать каждый кусочек. Параллельно, погасив свет, осматривал из окна
двор. Когда за сорок минут не выявилось ничего подозрительного, проверил
сумку. Сразу понял, что Ирина ее не открывала. Странно. Наверное, вымоталась
с моими болячками.

Потом пришел черед моего напичканного самыми разнообразными добавками
приемничка "Филипс". С его помощью я, насколько смог достоверно, убедился,
что в захваченном мной из Михуилиного подполья барахле радиомаяков нет. В
предвидении некоторых дальнейших шагов я, помаявшись немного с проводками и
кабелечками, соединил свой "Филипс" с выводом от датчика, установленного на
косяке входной двери.

Занудство, верно? Не жизнь, а сплошные предосторожности. Но она именно
такова, если хочешь ее иметь долгой и счастливой. Это, между прочим, не
только ко мне относится, но и вообще ко всем.

Я не говорю о тех липовых сиротах и инвалидах, выпрашивающих деньги в
метро и электричках, о тех мамашах с папашами, клянчащих на улицах и в
газетах деньги на тысячедолларовые операции, которые являются участниками
большого и серьезного бизнеса. Но! Ведь и в самом деле есть инвалиды --
обуза для себя и близких. Ведь и в самом деле есть люди, которые не могут
оплатить операции, жизненно важные их детям. Полно погорельцев, которые
оказались на улице голышом. Полно родителей, которым армия вернула их детей
искалеченными. Почему же почти никто не страхуется? Хотя бы, к примеру,
заведя в доме огнетушитель. Или позаботившись о приобретении профессии до
ухода в армию. Или обзаведясь элементарным полисом страховой компании. Не
знаю. Сам я предпочитаю быть занудой. Поэтому, помимо трех страховок,
купленных, конечно, не только у российских компаний, я стараюсь ежеминутно
страховать себя сам. А сейчас, когда у меня появилась внезапная надежда на
любовь, буду особенно дотошен. Считаю за лучшее полагать, что все отпущенные
мне лимиты глупостей и везения я уже исчерпал вчера, размякнув от встречи с
Ириной.

Есть и чисто меркантильный резон.

Поиски вот этой квартиры с хорошим путем отхода, оснащение ее и
содержание, словом, все то, что способно спасти мне жизнь, как таковую,
обошлось мне не в одну тысячу баксов. Одни мои ботинки -- боевой вариант,
увеличивающий для маскировки мой рост на двенадцать сантиметров, -- стоили
больше четырехсот баксов. Да, мне очень хочется знать, что же я увел у
Девки. Могу, конечно, прямо сейчас открыть сумку и поковыряться в ее
содержимом, а через час по выламывающим дверь ударам понять, что мое лежбище
таки засекли.

Вот и получается, что если я сейчас поспешу удовлетворить свое
нетерпеливое любопытство, то рискну всем, что затрачено на эту квартиру. И
выходит, всю ее потенциальную пользу я выброшу на ветер только потому, что
поленюсь чуть-чуть поработать и проявить терпение. Ну уж нет! Достаточно и
того, что я притащил сюда Ирину. Поэтому я написал записку, что скоро приду
и чтобы Она ни в коем случае никуда не выходила, надел свою куртку, рюкзак,
прихватил сумку и вышел на улицу. Обойдя весь микрорайон, я понял, что
искал. Пролез сквозь пролом в бетонном заборе на территорию разграбленной в
процессе приватизации автобазы, раскопал лаз, ведущий под все еще
действующую подстанцию. Там, в натуральной берлоге, оборудованной когда-то
совершенно сбрендившим позже алкашом, я и припрятал и сумку, и рюкзак,
активизировав перед уходом некое сигнальное и некое пиротехническое
устройства.

Когда я медленно обходил двор по периметру, высматривая непонятки, в
кармане запикал многофункциональный пейджер: ну вот и сработал мой "Филипс",
подал сигнал, что Ирочка решила-таки выйти из квартиры. Не удержалась,
милая.

Два из трех висевших рядом с моим домом телефона-автомата раскурочила
шантрапа, а третий -- надеюсь, что Бог простит мне это вынужденное
варварство, -- временно вывел из строя я сам. Пришлось Ей идти к универсаму,
но тут уж и я подоспел. Дождался, пока она приблизит пальчик к последней
цифре и нажмет ее, дернул вниз рычаг трубки и потянул свою прелесть за
локоток:

-- Пошли, милая. Не надо сейчас звонить.

-- Ой, Олежек! Ты такой хорошенький в бронежилете... Ты зря мне не
веришь. Давай я позвоню, а когда вернемся, все тебе объясню... Куда ты так
спешишь? Давай пройдемся, подышим?

-- Наоборот.

-- Что -- наоборот?

-- Сначала вернемся, ты объяснишь, а потом, может быть, позвонишь.
Скажи мне, только быстро: кому и о чем ты звонила вчера?

-- Ой, да не могу я за минуту все рассказать... Не получится. Ты все не
так поймешь!

-- Кому. Звонила. Вчера. Что. Сказала. -- Со спокойной, но вполне
очевидной угрозой повторил я.

-- Неужели ты мне совсем -- ни вот столечко -- не веришь? -- Похоже,
она и в самом деле расстроилась из-за моей подозрительности.

-- Тебе я верю.

-- Правда? Так дай мне позвонить, и я...