Чтение 34–й страницы книги ~Петля~

тщательно закрытая и перевязанная. Судя по тому, как Полина Ивановна ее
искала, это единственная баночка. Но старушка так обрадована моим
приходом, что непременно хочет его чем-то отметить.
И я энергично протестую:
- Не надо, не надо, Полина Ивановна. Я варенье не люблю.
После всяческих уговоров она со вздохом убирает банку, которую я так и не
дал открыть, и снова подсаживается к столу.
А я украдкой поглядываю на часы и спрашиваю:
- Так где же все-таки эта школа? За каким углом?
Старушка принимается довольно сбивчиво объяснять, и я хоть и с трудом, но
все же постепенно начинаю разбираться в местной географии.
Потом я прощаюсь.
В последний момент, уже в передней, надев пальто, я вспоминаю о Нине.
Полина Ивановна сообщает, что та сегодня утром, после опознания Вериных
вещей, уехала к себе в Подольск. Муж приехал за ней на грузовой машине, и
они уложили туда все, что было в Вериной комнате. Только диван не вошел,
за ним они отдельно приедут, и дверь по этому случаю заперли.
- Хоть бы мне чего на память о Верочке оставили, - с обидой вздыхает
старушка. - Хоть какую-нибудь безделицу. Все забрали. Подчистую. И ложечку
с кухни. Веник Верочкин и тот увезли. Сам все углы обшаривал.
Да, милые люди, ничего не скажешь. Прав был старый доктор. Конечно же в
папочку эта Нина пошла, не в мать же. В мать пошла Вера. Вот они, гены,
никуда от них пока что не денешься, ни от плохих, ни от хороших.
Переделывать характеры удается, как известно, редко, и то уж когда
навалимся, если что-то особо опасное появляется на свет божий. Да и в этом
случае не всегда получается. Это тоже известно.
Полина Ивановна провожает меня до двери. И я слышу, как запирает она за
мной все замки и еще цепочку накидывает, видимо напуганная событиями
последних дней.
Я выхожу на улицу и останавливаюсь, чтобы сориентироваться и прикинуть "на
местность" путаные старушкины объяснения, затем решительно направляюсь в
сторону большого гастронома, указанного мне в качестве одного из
ориентиров. Следуя дальнейшим указаниям Полины Ивановны, я уверенно
сворачиваю за угол, прохожу весь переулок до самого конца, но никакой
школы не обнаруживаю.
Зато мне неожиданно попадается ватага ребятишек с портфелями. Вот эти-то
юные граждане охотно указывают мне проходной двор, через который, по их
словам, я и попаду в соседний переулок, где находится школа.
Дальше я следую уже куда уверенней, хотя на пути у меня неожиданно
возникает массивная ограда из бетонных секций, в которой, однако,
энергичные школьники умудрились все же выломать пару солидных стоек и тем
обеспечить себе кратчайший путь в храм познаний.
Вскоре я оказываюсь перед четырехэтажным, потемневшим от времени зданием с
огромными и замысловатыми арками окон и массивной резной дверью. Наверное,
в незапамятные времена тут размещалась еще гимназия, не иначе.
Я попадаю в просторный высокий вестибюль, по сторонам которого
полукружьями тянутся гардеробы, отделенные от самого вестибюля красивыми
мраморными барьерами. Широкая, тоже мраморная лестница ведет наверх. А
возле нее на одной из высоких массивных дверей вполне современная
табличка: "Канцелярия". Мне сюда.
В большой комнате несколько столов. За каждым что-то пишут и читают
пожилые, на вид суровые женщины. Однако на мои вопросы они отвечают
охотно, к тому же весьма обстоятельно и не торопясь, словно для того,
чтобы я успел все за ними записать.
Наконец я подсаживаюсь к одному из столов, и очень полная седая женщина
начинает вместе со мной перелистывать большую книгу с записями. Здесь все
выпускники школы того года, когда заканчивала учебу в ней Вера Топилина.
- Верочку я помню, - улыбается женщина. - Ах, какая прелестная девочка
была! На выпускном вечере у нас был в гостях тогда маршал. И Верочка
преподнесла ему цветы от класса. А он ее поцеловал и цветы отдал ей. Вы
помните, Анна Львовна? - обращается она к одной из женщин и получив
утвердительный кивок, снова поворачивается ко мне: - И Верочкину сестру
помню. И маму. Я ведь здесь скоро двадцать пять лет. Всех детей помню.
Можете меня о ком хотите спросить. А как Верочка живет, не знаете?
У меня не поворачивается язык сказать ей правду. Но и утаивать случившееся
тоже ведь глупо. И все же я довольно невнятно бормочу:
- Не знаю. Мне вот Катю надо отыскать.
- Сейчас, сейчас, - говорит женщина, перелистывая страницы. - Давайте
смотреть. У них ведь там, кажется, не одна Катя была.
Да, Катей в этом выпуске оказывается целых четыре. Но в классе, где
училась Вера, всего одна - Катя Стрелецкая. Скорей всего, это и есть
Верина закадычная подружка.
- Тоже очень славная девочка, - говорит женщина и улыбается каким-то своим
воспоминаниям. - Заводилой была и баловницей немыслимой.
Я выписываю адрес Кати Стрелецкой.
Это совсем недалеко, в том самом переулке, который мне указала Полина
Ивановна. И я снова бреду уже известным мне проходным двором,
протискиваюсь через пролом в ограде. Интересно, почему бы тут не сделать
калитку? Хотя бы потому, что ребятам так ближе в школу. Мы не приучены
обращать внимание на такие пустяки.
Дом, где живет Катя Стрелецкая, оказывается стареньким, двухэтажным,
вросшим в землю в самой глубине большого двора, и деревья упираются в
серое небо черными, безлистыми уже сучьями высоко над его крышей. Первый
этаж дома кирпичный, а второй бревенчатый, это легко заметить, потому что
штукатурка во многих местах отвалилась и из-под нее выступает внизу
кирпичная, осыпающаяся кладка, а наверху - потемневшие от времени и
непогод бревна. Уцелел этот древний старичок, наверное, только потому, что
уж очень далеко спрятался от глаз людей. Даже попав во двор, его не сразу
увидишь за деревьями и путаницей кустарника. И дорогу-то не найдешь -
приходится шагать прямо по грязи, через кусты. Но уж летом в этом домике,
наверное, благодать, ничего, кроме деревьев, из окон не видно, как в лесу
люди живут.
Катина квартира на втором этаже, туда ведет скрипучая полутемная лестница
с расшатанными перилами.
Пока я добирался до этого дома, меня не переставало глодать сомнение: а
по-прежнему ли живет здесь Катя? Адрес в школе все-таки пятилетней
давности, за это время она могла уже сто раз куда-нибудь переехать.
Вселяли надежду только слова Полины Ивановны, что Катя после телефонного
звонка через пять минут уже оказывалась у подруги. Значит, она по-прежнему
живет где-то недалеко от Веры.
Ну, а уже около самого дома, возле низенькой и облупленной двустворчатой
двери, я встречаю какую-то девушку, и та мне подтверждает, что Катя
Стрелецкая живет здесь и квартира ее на втором этаже и что сама она,
кажется, сейчас дома, во всяком случае, час назад эта девушка одалживала у
нее соль. Очень словоохотливая девушка попалась мне, как видите.
Вот после этого я уже уверенно поднимаюсь по скрипучей лестнице, чувствую,
как пружинят под ногами старые доски ступенек, и я невольно держусь рукой
за расшатанные перила. На лестнице царит холодный сумрак, и только верхняя
площадка слабо освещена. Там окошко.
На площадку выходят две двери, обитые войлоком, одна напротив другой,
между ними как раз и расположено окошко. На каждой двери самодельные
таблички со списком жильцов и количеством звонков к каждому из них. Обе
двери, кроме того, увешаны почтовыми ящиками. Да, давненько же я не видел
таких квартир. Они уже кажутся прямо какими-то доисторическими. Я звоню,
согласно указанию на табличке, четыре раза и терпеливо жду. С каждой
секундой надежда, что Катя дома, тает. В самом деле, сейчас как раз
середина дня, Катя прибежала пообедать и снова уехала на работу. Прождав
минуты две, я звоню опять, уже только для очистки совести. К сожалению,
встреченная мною девушка оказалась не слишком-то наблюдательной. Я решаю
про себя, что если не откроют и сейчас, то я позвоню к соседям,
последовательно по всему списку вплоть до семи звонков семейству со
странной фамилией Холобабовы. Кто-нибудь из соседей должен ведь знать,
когда Катя будет дома.
Внезапно я слышу за дверью быстрый топот каблучков, щелкает замок, дверь
порывисто распахивается, и на пороге появляется высокая тоненькая девушка
в потертых джинсах, с накрученным на голове полотенцем.
Увидев меня, девушка восклицает:
- Ой, извините! Голову мыла и ваши звонки сразу не услышала! Вы ко мне?
- Наверное, - улыбаюсь я. - Вы Катя Стрелецкая?
- Ага. Проходите. Вон, третья дверь налево. Я сейчас.
Она, повернувшись, стремительно исчезает в глубине коридора, а я еще
секунду стою, оглядываясь и соображая, какая именно дверь мне указана.
Темный и длинный коридор заставлен вещами. Какие-то столы, коляски,
чемоданы, корзины громоздятся вдоль стен чуть не до потолка, свободное
пространство между ними занято подвешенными на гвоздях велосипедами,
санями и даже лыжами. Найти в этом хаосе указанную мне дверь
представляется в первый момент немыслимой задачей.
И все же в конце концов я добираюсь до Катиной комнаты. Она оказывается
неожиданно большой, светлой и просторной.
Я осторожно опускаюсь на диван, расстегиваю пальто, снимаю шапку и,
оглядываясь по сторонам, Поджидаю хозяйку.
Через минуту она появляется все с тем же белым тюрбаном из полотенца на
голове, но уже в какой-то другой, как мне кажется, кофточке, энергичная,
оживленная и слегка сконфуженная.
- За вид мой покорнейше прошу извинить, - объявляет она с некоторым даже
вызовом. - Гостей не ждала. Утром только из командировки вернулась. Итак,
какое у вас ко мне дело, выкладывайте. И не забудьте сказать, откуда вы
сами.
Она устраивается в уголке дивана, ставит между нами пепельницу и, свободно
перекинув ногу на ногу, со вкусом закуривает. Ужасно она какая-то длинная,