Чтение 34–й страницы книги ~Печать на сердце твоем~

- В спину! - Крюк скривился, махнул рукой. - Эти собаки убили его в спину! Слышишь, комит? Эти вентские собаки...

У городской стены уже собралась толпа. Тревожный свет факелов отражался в начищенных до блеска латах. "Катакиты" оцепили большой квадрат, в центре которого несколько человек в серых плащах возились вокруг чего-то непонятного, темного, недвижно застывшего в луже крови.

Згур не выдержал - подбежал, оттолкнул одного из "серых"...

...Чудик лежал на боку. На посиневшем мертвом лице застыла мучительная гримаса. Кинжал - тяжелый, с украшенной цветными камнями рукоятью, торчал из спины.

- Кто? - Во рту пересохло, и Згур с трудом повторил: - Кто... Кто его?..

- Разберемся!

Один из "серых" повернулся, и Згур узнал Щегла. Начальник стражи недовольно покачал головой:

- Значится так, комит! Следы не затаптывать, и без тебя наворотили... Шорох, пиши: кинжал румский, рукоять с каменьями цветными, тонкой работы, ширина лезвия - три пальца. Били, стало быть, сзади, прямиком в сердце, следов сопротивления не видать...

Шорох - невысокий парнишка с испуганным лицом быстро водил по куску бересты острым стилом. Еще один "серый" подсвечивал факелом.

- Погодите! - Згур, все еще не веря, склонился над недвижным телом. - Может... он еще жив? Щегол покачал головой:

- Умер почти сразу, тут бы и чаклун не помог. Ты, комит, не мешай, я свою справу добре знаю! А пока что скажи: не было ли у убиенного какой зазнобы в городе? Аль ворога, что на такое отважиться мог?

- Нет...

Чудика в Лучеве успели полюбить. Особенно в посадах, где бывший наместник бывал почти каждый день. Згур знал, что Чудик помогает ведать "людской казной", советует, как разобраться в мудреных делах городского управления. Долбило и Ярчук часто виделись с фрактарием. Венет его уважал, а бородатый кузнец часто повторял, что после войны быть Чудику над всеми посадами старшим. Вот только имя поменять следует - хотя бы на Чудислава...

- Ну, про зазнобу мы, понятно, еще поспрошаем, - Щегол нахмурился. - Но мыслю так: убиенный не в ладах с боярами был...

Згур горько усмехнулся - это уж точно! Бывший наместник немало рассказывал о том, за что поднял свой стяг покойный Катакит...

- Теперь кинжал. Вещь приметная, дорогая. По такому кинжалу мы убивца враз отыщем! И вот еще... Взгляни, комит!

Щегол отступил назад и кивнул, указывая на окровавленную землю. Згур подошел, наклонился. В черной грязи четко проступали контуры креста.

- Знак тож приметный, комит! Да только сумнения есть. Такой крест в укор рисуют тем, кто Вознесенному верен. А бывает иначе - вроде тавра ставят, чтоб знали: за Вознесенного мстят...

- Он не верил в Вознесенного...

Это Згур знал точно. Чудик часто посмеивался над теми, кто поклонился Богу на Кресте. И между своими, и в разговорах с лучевцами.

- Тогда искать будем. Стало быть, убивец кинжал с каменьями носит да Вознесенному поклоны бьет...

Лицо кнесны Горяйны было бело, как мел, и холодом дышала ее речь. На недвижном лице жили лишь глаза, и только тот, кто мог поймать ее взгляд, понял бы, что молодой женщине страшно.

- Известно всем, сколь много славного сотворил на службе нашей фрактарий Чудик Румиец. За то и почтен был благоволением нашим и любовью добрых горожан. Я скорблю вместе с иными, и рука моя будет тверда, когда настанет час покарать злодея...

Згур поглядел в узкое слюдяное окошко. Там, за стенами крома, шумела площадь. Народ не расходился с самого утра, требуя найти убийцу. Чудика любили...

- ...Однако же злодейство это уже породило немало иных. Бояр, верных слуг наших, беззаконно лают, оскорбляют ручно и даже грозят смертоубийством. В том есть и твоя вина, воевода Згур Иворович, ибо твои люди суть того зачинщики и заводчики. Сотники твои. Долбило да Вере-сай, да полусотники, да прочие меж народа ходят и поносные речи глаголят изрядно...

Глаза всех, кто был в горнице, обратились на Згура. Тот лишь пожал плечами. "Поносные речи" кузнецов да кожемяк - еще полбеды. Хвала Матери Болот, он смог сдержать "катакитов". Всю ночь Згур провел в лагере, уговаривая фрактариев не спешить с местью. Удержать горячего Крюка и его товарищей оказалось мудрено. Лишь боги знают, чем бы это кончилось, но час назад посланец пригласил комита в кром, сообщив, что убийца найден.

- Надо наказать убийцу, - наконец проговорил он. - Иначе я не отвечаю за город, кнесна!

Страх в глазах Горяйны сменился гневом. Голос дрогнул:

- Не забывайся, воевода! Не потребны мне твои вой, дабы город мой в порядке соблюдать! Однако же согласна я, что доле ждать не след. Старшой, говори!

Щегол, стоявший в углу, не спеша поклонился кнесне, вышел вперед. Згур уже знал, что убийцу нашли благодаря кинжалу и что виновный - какой-то холоп. Впрочем, важно не какой, важно - чей...

- Исполать! - Щегол вновь поклонился, на этот раз всем присутствующим, достал из-за пояса свиток, развернул: - Значится, так... Убивец - холоп Бабурка. Оного холопа опознал оружейник Рожик, что кинжал ему сторговал, да и следки приметные - набойка на левом сапоге отстает. Оный Бабурка взят под стражу и допрошен. Вот его сказка...

- Верно ли, что убивец Вознесенному поклоняется? - перебила Горяйна.

- Верно, кнесна. В том видоками уличен, да и сам не отпирается.

По горнице пробежал ропот. Большие бороды, собравшиеся здесь, облегченно вздыхали. Убивец Чужого Бога чтит, с единоверцев его и спрос. Нынче ночью боярам спать будет спокойнее.

- Чей же холоп сей Бабурка? - Маленькая рука ударила по широкому подлокотнику. - И ведал ли хозяин, что его человек задумал?

По лицу старшого пробежала короткая усмешка.

- Про то и скажу, кнесна! Бабурка сей о прошлом годе записался в холопы к боярину Вертю. Об том и запись кабальная имеется, и видоки подтверждают...

И вновь горница зашумела, Згур же не поверил своим ушам. Боярин Верть? Мать Болот, но почему? С того самого дня, как старик попросился в войско, у сотника Долби-лы не было лучшего помощника. Верть стал полусотником, и Згур уже подумывал дать под его начало сотню новиков.

- ...О злодействе же боярин ведал. Про то Бабурка показал, да и иные улики имеются...

- Слыхано ли дело! - Горяйна встала, вслед за ней поспешно начали приподниматься и бородачи в шубах. - Боярин Верть и батюшке моему, и мужу, и мне самой служил! Не сканды ли Бабурку-злодея подослали да на хозяина его поклеп возвести удумали?

Щегол покачал головой, рука скользнула за пазуху. Второй свиток - побольше, потолще...

- Нет, кнесна! Осмотрели мы дом боярский и в ларце его, что в месте потаенном хранился, нашли мы письмо. Писано боярину Вертю от Галида, что при боге Вознесенном иереем высшим служит. И велит сей Галид боярину, как верному бога Вознесенного сыну, совершить злодейство да большого воеводу Згура Иворовича извести вконец. А ежели не удастся, то кого из его помощников. Печать на письме верная, да и руку узнать можно. Сравнивал я с иными Галида посланиями и в том твердость имею...

- А боярин? Что он говорит? - не выдержал Згур.

- Боярин под стражу взят, однако же запирается во всем. Вели его, кнесна, с пристрастием поспрошать да и прочих домашних его...

Шум стих. Все понимали, что значит "поспрошать". Згур не знал, что делать. Вмешаться, запретить? Но Чудик убит, а те, что веруют в Вознесенного, уже признали своим владыкой конуга Лайва. И с чистым ли сердцем пошел Верть в его войско?

- Поспрошать! - крикнул кто-то, и ему ответил дружный хор:

- Поспрошать! На дыбу! Да клещами! Все гнездо извести!

В выпученных глазах плавал ужас. Большие бороды и высокие шапки были рады откупиться чужой головой. Згур отвернулся. Его бы воля, то "поспрошали" бы всех, кто сейчас кричал о клещах. Больно гладко все выходило. Вспомнилась ночь на Курьей горе, жестокая речь слепого мальчишки. "Франкским мечом черный низвергни крест!" Згур не хотел начинать эту войну. Не хотел - да, выходит, подтолкнули.

Крик стих, бояре, задыхаясь, медленно оседали на лавки. Один из них, быстро оглянувшись, неуверенно проговорил:

- Тех, кто в Вознесенного... Их тоже!

- Верно! - взвизгнул кто-то, и тут же дружный крик вновь ударил в расписные своды:

- Чужаков! Тех, кто кресту кланяется! На дыбу! На дыбу!

- Не сметь! - кнесна взмахнула рукой, подалась вперед. - Не бывало такого в Лучеве, чтобы людей невинных за их веру гнать! Опомнитесь, бояре! Кого пытать решили? Не у каждого ли из вас родич есть, что кресту кланяется? И в посаде, считай, каждый десятый Вознесенного чтит! Войну начать решили? На скандов меч поднять - рука коротка, так против народа ополчиться вздумали? Первого, кто на брата встанет, сама мечом разрублю, не побрезгую!

Крик стих. Бородачи прятали глаза, отворачивались. Згур невольно залюбовался кнесной. Хороша! Словно из железа кована! Наверно, такой была Велга, когда много лет назад поднимала народ против Рыжего Волка. Тогда Правительница еще не была седой...

- Тебе же, воевода, - Горяйна обернулась к Згуру, - велю за воями смотреть, дабы насильства не учинили! Розыск же продолжить, пока правда явлена не будет! Ясно ли говорю?

По горнице неуверенно пробежало: "Ясно... ясно..." Горяйна вновь повернулась к Згуру:

- К тебе же, Згур Иворович, особый разговор есть. Ты и останься!

Бояре, пятясь и кланяясь, поспешили к выходу. Кнесна, подождав, пока последняя борода не исчезла в дверях, быстро спустилась по ступеням.

- Подойди, воевода! Негоже нам громко беседу вести... Згур повиновался. Кнесна задумалась, пальцы сжали вышитый платок...

- Ведомо ли тебе, Згур Иворович, что кнес наш великий уже полгод, как мертв, что в державе нашей - нестроение и разор...

Она помолчала, словно не решаясь продолжить. Наконец вздохнула:

- Скажу... Хоть и чужак ты, но за Сурь воюешь честно, потому и знать тебе должно. Пишут мне кнесы городов ближних, что время, настало единого правителя избрать, пока вся Сурь нового хозяина не нашла. Боги лишь ведают, когда войдем мы в Белый Кром, пока же державе негоже

вдовствовать...

Згур кивнул. Об этом он как раз совсем недавно говорил с Чудиком. Бывший наместник называл имена. Вернее, одно имя...

- Есть человек, тебе известный. Богат он и знатен, и кнесу прежнему родич ближний. В Белом Кроме у него друзей много...

Догадаться было просто. Згур усмехнулся:

- О том ли человеке я подумал, кнесна? Борода у него черна, и душа не белее... Горяйна кивнула:

- Асмут Лутович давно о Венце мечтает. О том еще отец его, старый Луг, крепкую мысль имел. Не любят их семью, боятся - и не зря. Думаешь, не ведаю, что он с холопами творит? И не только с холопами...

- Не только, - согласился Згур. - Есть один человек. Весь его род слуги Луга вырезали, а его под землю, в цепи... Рука кнесны дрогнула, губы побледнели.

- Да... И я его знаю...

Горяйна отвернулась, помолчала. Згур изумился. Неужели она ведает о Ярчуке? Впрочем, переспрашивать он не стал.

- Асмуту Лутовичу кнесом быть негоже, - тихо, но твердо проговорила кнесна. - Согласен ли, воевода?

- Негоже...

- То я и узнать хотела...

Оставалось откланяться, но кнесна внезапно улыбнулась:

- А что ты мне баял, будто отец твой - из холопей? Можно было отшутиться, но Згур ответил серьезно:

- Он был холопом, кнесна!

- Странно...- Женщина задумалась, помолчала. - В вашей земле холоп... может стать кнесом? Теперь уже улыбнулся Згур.

...Ее тело пахло мятой, и Згур, не удержавшись, ткнулся лицом в пышные рыжие волосы. Ивица засмеялась, рука легко скользнула по спине, губы коснулись шеи - там, где в набухшей жилке отчаянно билась кровь...

- Мне пора...

- Погоди! - Згур привстал, но руки поймали пустоту. Ивица вновь засмеялась:

- Хочешь еще? Хочешь? Это потому, что ты сегодня говорил с кнесной! Ты лежишь со мной и думаешь, что я - это она...

- Прекрати!

Он наконец сумел схватить ее за руку, прижать к себе.

- Пусти! Мне действительно пора. Асмут велел ехать в Жирицы, он говорит, что в городе сейчас опасно...

- Опасно...

Великий боярин уехал в ту же ночь, когда убили Чудика. С дороги он написал Згуру, что направляется к своему отряду, который стоял у самой Певуши. Дивного в том и не было ничего, но уж очень все совпало. Оставалось лишь гадать, ведал ли боярин о случившемся - или просто поостерегся. Впрочем, в присутствии Ивицы думать о таком не хотелось.

- Асмут еще сказал, что через два месяца в Белом Кроме будут выбирать нового великого кнеса. И что к этому времени мы должны разбить Лайва...

Згур кивнул - разговор с кнесной не забылся. Наверно, и ему осталось жить два месяца - до Белого Крома.

- И ты ему позволишь?

Мягкие ладони коснулись его щек. Згур глубоко вдохнул знакомый аромат мяты.

- Нет...

Она негромко рассмеялась:

- Ты сейчас не думаешь о нем. Ты думаешь обо мне. Ты решаешь, как бы меня оставить здесь до утра.

- Конечно!

- Конечно... - девушка вздохнула. - Ты еще совсем мальчишка, Згур! Если Асмут победит, у тебя не останется ничего - ни меня, ни жизни... Ты должен сам стать кнесом!

- Что?! - от неожиданности он даже отступил на шаг,

нога зацепилась за брошенный на землю плащ, Згур пошатнулся, едва не упал. Вновь послышался смех.

- Я говорила тебе - ты просто не знаешь, чего хочешь. Асмут давно понял. Он боится тебя, Згур! Боится, что его опередишь. Если ты разобьешь Лайва, то править Сурью будешь либо ты, либо Хальг Олавсон.

Згур не знал, что и сказать. Единственно, о чем он мечтал, - закончить войну и поскорее вернуться. Он уже и так

слишком задержался.

- Я чужак, Ивица! В каждом городе правит свой кнес...

- ...И ни один из них не согласится уступить другому. Проще пригласить чужака - не так обидно. А если у чужака будет с собой тысяча воев... Асмут понимает, поэтому ты нужен ему только до Белого Крома...

Спорить не хотелось. Да и прежде, чем спорить с Иви-цей, нужно сначала убедить самого себя. Что ему обещали там, на Курьей горе? "Рыжую девушку и половину Венца"? Згур невольно усмехнулся. Половину! Все-таки полегче...

- Комита! Комита!

Полог палатки резко распахнулся. В глаза ударил свет факела, испуганно вскрикнула Ивица.

- Сажа?

Сотник взмахнул рукой, выпрямился:

- Моя просить прощения! Моя не хотеть мешать...

- Говори! - перебил Згур, понимая - зря не потревожат.

- Беда, комита! Город шибко горит! Режут... Всех, кто с

крестом, режут, однако! Из города людь прибегай, я тревогу поднимай...

Згур закрыл глаза, вдохнул, помедлил, резко выдохнул:

- Выводи сотни! Всех выводи!

Сажа подбросил руку к шлему, исчез. Згур повернулся к

Ивице:

- Останешься здесь! И носу не кажи...

- Но... - растерялась девушка. - Мне в Жирицы надо!

- Поздно!

Згур мгновение помедлил, не решаясь идти туда, в горящую пожарами ночь. Мать Болот! Как же ты допустила такое? Или Боги Сури сошли с ума?

Он вздохнул, поднял лежавший на полу пояс с мечом, накинул плащ и повторил:

- Поздно...

Посад горел. Запылало как-то сразу, с полуденной стороны, хотя ветра не было и воздух стоял недвижно, словно вода в старом болоте. Не иначе, чьи-то руки озаботились отворить дорогу огню. Сквозь пламя слышались отчаянные крики - там шла резня. Трудно было даже понять, что именно творится на гибнущих улицах. Огонь слепил глаза, а вокруг стояла черная ночь. Звезды - дочери пылающего Агни - скрылись за тяжелыми тучами, не желая смотреть на людское безумие.

Сотню Крюка пришлось оставить около крома. С остальными Згур двинулся к центру посада, через узкие улочки, полные полуголых, растерянных людей, пытавшихся спасти свое добро. Но были и другие - с ножами, секирами, некоторые - в полной броне. Увидев фрактариев, они спешили исчезнуть в темных переулках, и на земле оставались только недвижные, еще теплые тела.

Вначале Згуру показалось, что убивают и грабят всех, но вскоре он понял, что в безумии есть свой строгий порядок. Часть домов была отмечена белыми крестами - туда и врывались убийцы. Огонь подпустили тоже с умыслом. В полуденной части посада дома с белыми крестами встречались чаще, а посреди стояла высокая храмина с черным крестом на крыше. Теперь она пылала, а на пороге неподвижно застыли окровавленные раздетые тела. На обнаженных спинах чьи-то руки уже успели оставить кровавую крестовую метку.

Из темноты в "катакитов" полетели стрелы. Згур приказал выстроиться возле горящей храмины и сомкнуть щиты. Несколько десятков очумелых от ужаса людей поспешили спрятаться за линией фрактариев. Это было все, что мог сделать Згур. Оставалось надеяться, что не все в Лучеве сошли с ума.

Вскоре подоспела подмога. Сотни Долбилы и Вересая ворвались в посад и рассыпались по улицам, обратив в бегство сразу же потерявших всякую смелость убийц. В толпе Згур сразу же заметил Ярчука. Венет с огромной секирой в руке гнал перед собой целый десяток погромщиков. Другие не отставали, и Згур приказал трубить наступление. Фрак-тарии быстрым шагом двинулись вперед, гоня убийц к берегу реки. Сзади послышался топот - дюжина всадников мчалась со стороны крома. Впереди на сером коне ехала кнесна - светлые волосы развевались на ветру, маленькая рука крепко сжимала крыж меча...

Уйти довелось только с рассветом. Отогнать громил оказалось лишь полдела. Грабеж продолжался - грабили свои же, соседи и родичи. Нескольких довелось зарубить на месте. К изумлению подоспевшей стражи, среди убитых оказалось и несколько тех, кто веровал в Вознесенного. Жажда неправой наживы оказалась сильнее страха, сильнее жалости к единоверцам.

Наутро, когда огонь сгинул, обернувшись едким черным дымом, на площадь начали сносить убитых. Их оказалось больше сотни, раненых же и покалеченных даже не считали. Погорели дома и лавки, черным остовом торчала обратившаяся в угли храмина с крестом. Но беды на том не кончились. Мрачный Щегол сообщил, что ночью, воспользовавшись шумом и суматохой, убийцы ворвались в помещение стражи. Двери и замки не ломали, не иначе, кто-то из стражников помог. Труп боярина Вертя с выколотыми глазами и отрезанной кистью правой руки был брошен посреди двора. Бабурка же пропал, то ли бежав, то ли отправившись прямиком на речное дно.

Три дня над посадом стоял плач и вой.- уцелевшие хоронили погибших. Плакали не все. Схваченные громилы держались угрюмо, но каяться не спешили, заявляя, что "крестова людь" сама во всем виновата. Она, "людь", издавна богов истинных не почитает и над верой старой насмешки строит. Теперь "людь крестова" и вовсе стыд потеряла: скандов привечает да славным героям, что с "рогатыми" насмерть бьются, ножи в спину тычет. Жрец же Вознесенного, что в сгоревшей храмине служил, привсе-людно возглашать стал, что Чужой Бог открыть скандам городские ворота велит, а воеводу Згура указывает вервием повязать да конугу Лайву выдать. А уж того они, добрые лу-чевцы, стерпеть никак не могли.

Убийц осуждали, но, странное дело, осуждали и жертвы. Даже Долбило не без смущения твердил, что лучше бы "крестова людь" к истинной вере вернулась, тогда бы и соблазна не было. Так думал не он один. Вскоре Згур узнал, что многие из тех, кто верил в Вознесенного, не выдержав страха и угроз, привселюдно срывали с шеи кресты и отправлялись в ближайшее капище - петуха резать да муку с вином смешивать. "Крестову людь" начали выживать из городских сотен, кого из-за хвори, кого - по лености. Згур пробовал говорить с Долбилой и Вересаем, но те лишь разводили руками и чесали затылки.

"Катакиты" молчали, но глядели хмуро. Згур знал - многие из фрактариев верны Вознесенному. В румской земле черному кресту поклонялись уже много веков. Наемнику не пристало судить хозяев, и парни с перьями на шлемах могли лишь угрюмо ворчать, видя, как травят их единоверцев. Но однажды не выдержали и они. Растерянный Пила, заикаясь больше обычного, попросил комита срочно прийти на площадь, где кузнец Долбило собрал свою сотню. Згур, занятый чем-то иным, хотел отговориться, но Пила кликнул Гусака, тот - Сажу, а затем фрактарии подступили целой тучей. Згур понял - надо идти.

На площади у высокого помоста столпились лучевцы - и воины, и просто любопытствующая "людь". На помосте, возвышаясь над толпой, стоял могучий Долбило, рядом с ним - чаклун в дырявом плаще с кривым деревянным посохом, а перед ними, у толстых неструганых столбов, застыли двое худых, узкоплечих. Згур протиснулся вперед - и понял. Сом и Лещок, внуки Вертя.

Чаклун что-то сказал Долбиле, тот важно кивнул и повернулся к мальчишкам, рука указала куда-то вниз...

- Топтайте!

- Топтайте!!! - взревела толпа. Згур взбежал на помост. Прямо посередине лежал черный бронзовый крест.

- Топтайте! - повторил кузнец, и толпа вновь откликнулась дружным ревом.

Мальчики молчали. В глазах блестели слезы, но никто не двигался с места.

- Топтайте, ино зрадниками станете! Згур с трудом вспомнил. "Зрадники"- "предатели". Вот что здесь затеяли!

Он повернулся к толпе, но дружный крик ударил в уши:

- То наше дело, воевода!

- Зрадники они! Унуки зрадника!

- Пущай топтают! Ино запалим! Живцем запалим! Стало ясно, зачем на помосте столбы. Чаклун в дырявом плаще щерил редкие зубы. Долбило хмурился, а толпа

продолжала неистовствовать:

- Топтайте! Топтайте! Ино запалим! Долбило махнул рукой, и крик стих. Кузнец грузно шагнул вперед, прямо к внукам погибшего Вертя:

- В остатний раз говорю! Топтайте крест, ино смерть

примете, яко зрадники!

- Мы не зрадники! - отчаянно крикнул Лещок. -

И деда наш не зрадник! Мы земле верны!

- Мы земле верны! - подхватил его брат. - Но крест топтать не станем! В том вера наша, а веры не порушим! Чаклун зашипел, посох метнулся прямо к лицу одного