Чтение 34–й страницы книги ~Звезды

автобус, в котором нас должны были доставить к старту. Но Данилов,
помахав рукой группке людей у автобуса, повел нас в сторону, к
старенькой "Волге" с надписью "Специальная" на дверцах. У машины стоял
незнакомый мне человек в штатском.

-- Как договорились, -- здороваясь с ним сказал Данилов.

-- Я прошу письменного распоряжения, товарищ полковник.

Это явно был кто-то из службы безопасности. Обязанный подчиняться
Данилову -- и сейчас не испытывающий от этой необходимости восторга.

-- Конечно.

Данилов достал и вручил ему лист бумаги. Я успел заметить жирную
шапку: "Для служебного пользования. Совершенно секретно."

Водитель внимательно прочитал приказ.

-- Выполняйте, -- сказал Данилов.

-- Есть, товарищ полковник, -- без энтузиазма ответил водитель.

Я помог Маше поместить сумки на заднее сиденье и забраться самой. Мой
бывший дед уселся рядом с водителем, прежде чем закрыть дверцу помедлил,
и спросил:

-- Петр, что с тобой?

Я промолчал. Не время.

"Волга" отъехала сразу, Андрей Хрумов косился на меня через стекло,
но я даже не помахал ему вслед. Рука не поднялась.

-- Ребята, живее! -- крикнули нам от автобуса. -- Пять минут как
выехать должны!

Уже темнело, и водитель включил фары. Мы то проносились через
освещенные прожекторами участки, то ныряли в темноту.

Машин на поле было довольно много. В основном они съезжались к
третьему старту, откуда ушел "Пророк". Там еще было дымно и жарко, но у
ремонтников есть лишь сутки на проверку сооружений и подготовку к новому
запуску.

Мы объехали третий старт по дуге, промчались мимо второго -- там уже
высился "Русский меч", корабль, который стартует завтра. Впереди
оставался первый старт, с готовым к взлету "Волхвом". Исполинская
"Энергия", единственный носитель, способный выводить корабли такого
класса на орбиту, стояла в облаке тумана. Ледяная корка на ускорителях
поблескивала в свете прожекторов.

-- Красив? -- спросил Данилов.

Он не ждал ответа, и я просто кивнул.

Неправильная это красота, все-таки. Она была хороша в двадцатом веке.
Такие корабли должны были помочь человечеству покорить солнечную
систему. Построить базы на Луне и поселения на Марсе, достичь Венеры и
Меркурия. Потом должны были родиться ионные и атомные двигатели, всякая
экзотика вроде лазерных разгонников, солнечных парусов и фотонных
звездолетов... И лишь потом, когда человечество освоилось бы в своей
системе, нам следовало придумать джамп.

Но разве виноваты те молодые ученые МГУ, что на копейки, выделяемые
нищим государством, они соорудили модель джампера? Сейчас хорошим тоном
считается издеваться над "русскими приоритетами". Но ведь джампер
придумали в России! Да, потом вся команда ученых эмигрировала в Штаты.
Их купили, просто и незатейливо, Америка привыкла покупать то, что
неспособна создать сама. И первым кораблем с джампером был американский
"Энтерпрайз". И все-таки в моей стране опередили время -- на десятки,
может быть - на сотни лет.

Невозможно, немыслимо. Кроманьонцы научились делать "Роллс-ройсы", и
охотятся из них на мамонтов.

Если бы в мире была хоть какая-то справедливость! Если бы Конклав был
похож на те Лиги Свободных Звезд, Галактические Альянсы, Великое Кольцо
-- на любое из щедро придуманных писателями космических сообществ. Мы
подарили бы чужим джамп -- немыслимой щедрости подарок... И получили бы
гравитационные двигатели, контроль климата, универсальные вакцины,
биокомпьютеры...

Но справедливости нет. Сжимая копье с каменным наконечником мы
высовываемся из окон лимузина, зорко всматриваемся в улепетывающего
мамонта -- и гордимся собой.

А что нам еще остается?

Автобус остановился метрах в пятидесяти от стартовых ферм. Заглушил
двигатель. Я вздохнул, поднимаясь, подхватил свой дипломат. Данилов
подмигнул мне и пошел к выходу.

-- Ребята, быстрее! -- старший в команде, доставлявшей нас к старту,
был явно новичком. Близость к дымящейся, накачанной жидкими кислородом и
водородом ракете его нервировала. Да, наверное, это страшно. Когда год
назад на старте взорвался "Георгий Победоносец", выжгло все на два
километра окрест.

Страх перед техникой проходит лишь тогда, когда начинаешь повелевать
ей. Когда под руками -- пульт управления, и каждый градус в соплах,
каждая атмосфера в трубопроводах отражается на экранах. Мы, люди,
странные. Мы создаем устройства, которые не способны понять. Кстати, это
признак Сильной расы...

В автобусе было человек пятнадцать. Кто-то официально, например
врачи, охранники и техники, а кто-то просто решил прокатиться по
космодрому. Но все считали своим долгом хлопнуть нас с Даниловым по
спине. Пожелать удачи.

Уже когда мы стояли на закопченном, растрескавшемся бетоне, старший
"отправляющей команды" вручил Данилову ключ управления. Полковник молча
принял гнутую металлическую пластину, расписался в журнале, принимая
командование над кораблем.

-- Удачи вам, -- сказал старший.

-- Спасибо, -- Данилов задрал голову, оглядывая ракету. -- Ну, Петя?

-- Идем.

Несколько человек проводили нас до лифта. Мы вошли в просторную
решетчатую кабину, закрыли дверь. Старший отправляющих торжественно
нажал на кнопку.

Лифт пошел вверх.

Почему-то я предполагал, что дед с Машей будут ждать нас в лифте. Но,
раз их нет, значит они уже в челноке?

-- Нервничаешь? -- спросил Данилов.

-- А ты?

-- Конечно.

Я машинально оперся о стальную решетку лифта, и сразу же торопливо
убрал руку. От титанового тела "Энергии" шел холод. Пробирал до костей,
примораживал кожу к металлу. Я к такому не привык, старина "Протон",
который выводит в космос "Спираль", до сих пор летает на азотном
тетраксиде и несимметричном диметилгидразине. Отрава, конечно,
редкостная...

-- Если Карел врет... -- сказал я.

-- Зачем?

-- Откуда нам знать чужих?

-- Выгода -- это основной стимул разумной жизни, -- сухо сказал
Данилов. Поежился, застегнул куртку. Лифт прополз только полпути, а
космодром уже был как на ладони. Поскрипывал металл ферм, хрустели,
осыпаясь с боков "Энергии", ледышки. -- Счетчику невыгодно врать.

-- А я-то полагал, что основным стимулом для разума является любовь,
-- ответил я. -- К людям, к дому, к знаниям. К чему угодно.

-- Это одно и то же, Петя. Нашим бедным, усталым мозгам выгодно
верить, что мы любим и любимы. Мать любит сына, родина любит гражданина,
подруга любит тебя. А на самом деле... -- Данилов плюнул сквозь решетку,
усмехнулся, -- это либо инстинкты, либо расчет. Обычно -- смесь того и
другого. Мы ведь понимаем, на самом деле, что наша ценность определяется
лишь способностью работать. Приносить пользу окружающим, обществу. И то,
что вечно так продолжаться не может, тоже понимаем. Вот и страхуемся...
любовью. От старости, от болезней, от тоски... Если бы Карел распинался
в любви к человечеству, я бы взял его за шкирку и лично отнес в СКОБу.
Но ему до нас нет дела. Просто стало выгодно Счетчикам и людям на время
объединиться.

-- Циник ты, Саша.

-- Не слышу в твоем голосе осуждения.

Данилов покосился вверх, потом вздохнул и начал расстегивать брюки.

-- Не думай, что я спятил, -- сообщил он. -- У каждого свой бзик на
приметы...

-- Помочиться на ракету-носитель -- хорошая примета?

-- Для меня -- да.

-- Смотри, простынешь, -- сдерживая смех сказал я.

-- Что смешного? -- мрачно спросил Данилов, застегиваясь.

-- Да нет, ничего... просто знали бы пилоты, в чем причина твоей
удачливости.

-- Владимирский, например, кидает с лифта пятикопеечные монетки, --
сказал Данилов. -- А Киселев, когда летал, закапывал перед стартом в нос
нафтизин. У тебя самого, что, нет примет?

Я подумал секунду, потом признался:

-- Есть. Талисман. Это ведь тоже примета. Извини, Саша, я зря
смеялся.

Лифт с грохотом остановился. Данилов повернул защелку, и мы вышли на
верхнюю площадку стартовой фермы.

Здесь нас и ждали.

Андрей Валентинович и Маша лежали на железном полу, явно
перестраховываясь, чтобы их не увидели с поля. У Маши в руках, конечно
же, было оружие. На этот раз не парализатор, а что-то очень
внушительное, с толстым стволом и цилиндрическим прикладом. Рядом стояли
сумки.

Тоже мне, партизаны.