Чтение 34–й страницы книги ~Откровение~

соляной столб снова и снова.

Томас перестал оглядываться, только много спустя сказал с потрясением
в голосе:

-- Это ж сколько веков стоит и смотрит! А вокруг -- пустыня.

Калика равнодушно буркнул:

-- Кто знает, что она зрит? Может, все еще видит, как с неба сыплется
огонь, как горят дома, люди, скот, вся прошлая жизнь идет голубым дымом.
Потому никак не опомнится в прежнюю бабу.

Томас окинул статую жены Лота сожалеющим взором:

-- Как жаль, что тупые скоты еще до обеда залижут это прекрасное
произведение до неузнаваемости!

-- Со скотами так всегда,-- согласился Олег.-- Либо растопчут, либо
забодают, либо в слюнях утопят. Но настоящее искусство, как видишь, не
гибнет. Возрождается.

Говорил чересчур серьезно, надувал щеки как епископ, Томас на всякий
случай нахмурился и пораздувал ноздри. У язычников нет в душе святого, над
чем только не глумятся! Потому и должна святая церковь железной дланью
искоренить все не свое, истребить, а что не удастся сжечь и пустить по
ветру, то растащить по камешку. Чтобы даже соблазна не осталось.

Пот заливал глаза, Томас смахивал его горстью. Случайно вскинул лицо,
взгляд зацепился за нечто блеснувшее в небе, от чего по всему телу прошла
странная волна свежести и непонятного возбуждения. В то же время он
чувствовал, как страх вздыбил волосы на руках и по всему телу. Кто-то
могучий и властный смотрел на него, как ему показалось, с недоумением и
насмешливой жалостью. Томас ощетинился, ладонь метнулась к рукояти меча.

Ощущение чужого взгляда пропало, но Томас чувствовал, что неизвестный
гигант просто потерял к нему интерес, как он, Томас, не слишком
интересуется заботами муравьев, через которых перешагивает ежечасно.
Калика шел неторопливо, давал ему поспевать в его железе.

-- Ты видел? -- спросил Томас.

-- Чего?

-- Кто-то смотрел на нас.

Калика повел плечами:

-- А что? Мы мужики видные.

Томас рассердился:

-- Кто-то огромный! И сильный, как... как ураган, как землетрясение.

-- Да ну,-- сказал калика спокойно, и на Томаса сразу пахнуло ледяным
ветром Гипербореи. Калика отвел глаза, но Томас уже знал отшельника, тот
наверняка ощутил опасность много раньше. И сейчас держится так, будто уже
давно заметил, как кто-то поглядывает на них время от времени.

-- Кто это? -- спросил он сдавленным голосом.

Калика не замедлил шага:

-- Не знаю.

Томас благочестиво перекрестился, даже испустил глубокий вздох
облегчения:

-- Славе тебе, Господи!.. Хвала Пресвятой Деве!.. Виват сорока
мученикам!..

-- Что с тобой,-- буркнул Олег удивленно.-- Такой прилив благочестия!
Хоть сейчас в монастырь. Опять воздух колыхнул?

-- Да нет, я уж боялся, что все на свете знаешь. А с таким спутником
от тоски удавиться разве что. Да и всякое знание от Сатаны, всяк знает!

Ноги все труднее отрывались от земли, подошвы шаркали, как у старика.
Калика остановился лишь на короткую трапезу, снова безжалостно поднял, и
так навстречу заходящему солнцу, распухшему и багровому, уже небо запылало
как сарацинская крепость, а они все шли, даже когда на темнеющем небе
высыпали звезды. Томас стискивал зубы, молчал, калика в языческих
размышлениях перепутал день с ночью, но пусть дьявол придет за его душой,
если калика услышит мольбу об отдыхе!

Луна поднялась по-южному крупная, сразу залила мир серебряным светом,
мертвым и призрачным, в котором все знакомое стало непривычным, пугающим,
но вместе с тем загадочно красочным. Даже калика, что все так же шагает
впереди, выглядит не человеком, а существом из другого мира, где живут по
своим законам, странным и причудливым, но привычным для тех людей... если
они люди.

Он зябко повел плечами, хотя все еще не остыл от дневного жара.
Сейчас некогда, а когда все закончится, он сядет и все вспомнит, о чем
говорил и что делал калика. Да и дядя Эдвин, жадный на странности мира,
вытащит подробности как клещами.

От шагающего калики внезапно упали две тени. Одна полупрозрачная,
другая чернее самой ночи. Где она двигалась, там исчезало все, а потом
выныривало как будто из бездны. Бесшумно носились летучие мыши, и чем
дальше продвигались в ночи, тем луна становилась огромнее, а мыши
пролетали как летающие кабаны, волна воздуха едва не сбивала Томаса с ног.

Он догадывался, что калика неспроста не остановился на ночь, и что с
каждым шагом вторгаются в странные земли, где ночью совсем другой мир,
другие звери, другие законы, и куда свет христовой веры не проник и,
возможно, никогда не проникнет.

На всякий случай перекрестился, пробормотал хвалу Пречистой. Пусть
летают, хоть головы себе поразбивают о его железные плечи. Все-таки ущерб
нечистой силе, а христианскому воинству меньше махать топорами, когда и
сюда придут с огнем, мечом и крестом.

Глава 13

За ночь дважды останавливались на отдых, поспали по очереди, а когда
звезды начали блекнуть, уже шагали по утренней свежести быстро и
напористо. Когда начала приближаться полоска деревьев, что растут обычно
по берегам рек, Томас уже мог примерно сказать, что за река, хоть и меньше
калики скитался по белу свету.

Однако, когда нетерпеливо взбежал на берег, то замер, будто наткнулся
на стену. Олег поднялся неторопливо, без охоты.

Река катила волны крупные, светлые, а лучи полуночного солнца упырей
и мертвых пронизывали до самого дна. Подводные камешки и снующие рыбки
видны не только возле берега, но и дальше по реке. Томас, присмотревшись,
готов был поклясться, что видит всю реку насквозь от берега до берега.

-- Какая чистая вода,-- сказал он с восторгом, что смешивался со
страхом.-- Так именно эта река совсем близко к царству мертвых?
Невероятно...

-- Придется поверить,-- сказал Олег угрюмо.-- Оно на том берегу.

Томасу померещилось, что на том берегу реют в клочьях грязного
тумана, странные уродливые птицы.

-- Наконец-то,-- прошептал Томас. Сердце его застучало чаще.-- Как
переправимся? Вплавь или найдем лодку?

Калика спустился к самой воде. Томас шел следом, глаза не отрывались
от рук калики. Олег подобрал сухой прутик, зачем-то понюхал. Томас
проследил за ним настороженным взглядом, когда калика вдруг бросил в реку.

К удивлению Томаса, легчайший прутик плюхнулся как будто его сто
тысяч кузнецов ковали из железа. Калика вопросительно осмотрел на Томаса.
Тот хмыкнул, мало ли какое колдовство прицепил к несчастной хворостинке,
подобрал другой сам, небрежно бросил. Он чувствовал легкость, это даже не
прутик, а высохший стебель чертополоха, пустой внутри, наполненный
воздухом... но его хворостинка пошла ко дну с такой поспешностью, будто
пыталась догнать и удушить прутик калики.

-- Ничего не понимаю,-- пробормотал Томас.

-- Жошуй,-- ответил Олег.

-- Что-что?

-- Оглох, сэр рыцарь? Жошуй, говорю. Придется поискать мост.

Томас смотрел то на прут, что просвечивал со дна, то на калику:

-- Жошуй?.. А... гм... да. Если Жошуй, то тогда конечно... Жошуй --
это понятно, раз уж Жошуй... Никуда не деться. А ты уверен, что где-то
есть мост?

Калика буркнул:

-- Человек такая тварь, что обязательно постарается перебраться на ту
сторону. Надо или не надо. Особенно, если не надо.

Томас побрел за ним следом, на бегущие волны косился недоверчиво и
зло. Теперь видно, что чересчур быстро несутся, слишком легко плещутся,
брызги взлетают и падают очень медленно. А потом у самого берега над водой
пролетела птица, Томас понаблюдал за ней, вздрогнул, догнал калику:

-- Сэр Олег! Я зрел, как легкокрылая птица, изящная, как молодая
лань, изронила перышко...

-- Из хвоста? -- спросил калика, не оборачиваясь.

-- Не из хвоста, в том все и дело! Если бы из хвоста или крыла, где
перья толстые, грубые... Нет, изронила с груди, где не перья даже, а
нежнейший пух. И этот пух упав на воду...

-- Пошел ко дну как каменюка,-- закончил калика.

-- Вот-вот. Ты как это объяснишь? Или это гарпия? Я слыхивал, у тех
перья вовсе из булата. Один показывал нож, клялся, что перековал из
гарпячьего пера, но я засомневался, ибо враль отменный, хоть и рыцарь
отважный и полных всяческих достоинств...

Калика покосился с некоторым недоумением:

-- Аль запамятовал? Или я не сказал, забыл? Это ж Жошуй. Тот самый.

-- Ага,-- пробормотал Томас несчастливо.-- Жошуй, эта река мертвых,
чьи воды так легки, что не держат даже перышка... А как же нам
перебраться, ежели...

Калика подумал, хлопнул себя по лбу:

-- Я ж не говорил, забыл! А ты молодец, сам допер... Не выпала б тебе
нелегкая в рыцари, даже в короли... бедолага... мог бы в самом деле стать
каликой.

Томас проговорил сквозь зубы: