Чтение 34–й страницы книги ~Я живу в этом теле!~

повернешь взад и даже не затормозишь, а жизнь уходит вот прямо сейчас...

Когда я вышел на своей остановке, над домам висело звездное небо,
большая редкость в задымленном городе. Ночь тиха, транспорт затих, только
проползла дорогоуборочная машина. Мощные струи при столкновении с бордюром
взлетали блистающими фонтанами, как в праздничный день в Петродворце.

У подъезда нашего дома собрались в кружок старухи. Обычно я их вижу на
лавочке, куда бы ни шел: в дом или из дома - чувствую их колючие взгляды,
перемывают кости, я их ненавидел безотчетно, ненавидел на биологическом
уровне, и если бы от меня зависело, то я бы всех стариков на свете собрал
на один большой пароход и затопил в самом глубоком месте Тихого океана.

Сейчас эти чертовы старые карги собрались в кружок, верещат,
взмахивают высохшими лапками, похожими на птичьи, вертятся во все стороны,
словно мимо летают выигрышные билеты.

Обычно я кивал, так принято с живущими в одном доме или хотя бы в
одном подъезде, брезгливо проходил мимо, словно от прикосновения или глотка
общего воздуха тоже стану таким же. Мне тоже кивали со сдержанным
неодобрением: вся молодежь не та, что в их годы, но сейчас все головы
повернулись в одну сторону. Самая сварливая из этих гарпий требовательно
спросила еще издали:

- Егор, вы от троллейбусной остановки?

- Нет, пешком через сквер, - ответил я.

- О, там мы еще не смотрели, - обрадовалась старуха. Ее морщинистый
нос подергивался, как у шимпанзе. - Вдруг там?

- Она в ту сторону раньше никогда не ходила, - возразила другая.

- Раньше да. Но когда нашло затмение? Я попытался обойти их, одна
ухватила за рукав:

- Вы не заметили там нашу Андреевну?

- Не знаю такой, - буркнул я. - Что случилось?

- Андреевна, - повторила она. Остальные умолкли и смотрели на меня с
жадным интересом. - Женщина такая... Маленькая, сухонькая, чистенькая... Вы
ее видели! Да видели же... Она уже дважды терялась, когда ходила в
булочную.

Я высвободил рукав, отступил к крыльцу, поставил ногу на первую
ступеньку.

- Так и ищите возле булочной. Или по дороге туда.

Она презрительно поджала губы.

- Искали! Но ей уже давно не разрешают ходить в булочную.

- Вообще не выпускают, - добавила другая. - Там зять такой заботливый,
такой уважительный...

Я задом поднялся по ступенькам, развел руками, мол, не встречал, на
ощупь отыскал дверь и ввалился в темную прохожую. Лифт полз медленно, а
когда раскрылись дверцы, я в потемках чуть было не сшиб еще одну
бабуленцию, что замешкалась на выходе из лифта.

Я помог ей выйти, дверца уже начала было нетерпеливо закрываться, я
придержал ногой. Старушка явно спешит к своим подругам на ночные посиделки,
не спится, да и новость жгучая, а я отправился на свой четырнадцатый,
удивляясь, что на каждом шагу стали попадаться эти живые развалины.
Особенно те развалины, что при жизни были самками. Правда, их, по
статистике, доживает до преклонного возраста раз в десять больше, так что
неудивительно, что стариков почти не видать...

Перед сном смотрел любимую телепередачу своего разумоносителя о
происшествиях в городе. Внезапно ощутил, что теперь впервые замечаю
сообщения об ушедших в беспамятстве стариках, вижу их фото, а раньше
замечал только искореженные авто, горящие дома, распростертые в лужах крови
трупы.

Диктор взволнованно говорил, почти кричал о неожиданном повороте в
политике вице-премьера. Если так пойдет, то курс акций может упасть, а это
ударит по росту зарплаты... Как жить России?

Я стиснул зубы. Что он мелет, что мелет?.. Я все равно умру, какая бы
высокая зарплата у меня или премьера ни оказалась. Все равно умру, даже
если ко мне приставят лучших врачей мира.

Как жить? Как можно жить, зная, что все равно умрешь? Как говорила моя
бабушка в моем далеком детстве: хоть круть, хоть верть, а хоть в черепочке
найдет тебя смерть.

Конечно, мне повезло, что я нахожусь в сравнительно цивилизованном
мире... если сравнивать с временами Древней Персии или такой же Древней
Руси, где чуть что - на плаху, на виселицу, на кол...

Я представил себе, как острие кола входит в мои внутренности, тут же
мои ноги судорожно сжались, стараясь задержать, не дать прорвать себя,
поспешно выгнал этот образ из сознания, но сердце еще долго колотилось, и
оставалось странное медленно тающее ощущение, что там, в те далекие века, в
самом деле был я, это меня сажали на кол, я погибал...

Мысль была мимолетная, эфемерная, странная. Даже причудливая и дикая
до нелепости, но было в ней нечто, из-за чего попытался удержать, пробовал
понять. О генной памяти не может быть и речи: парень слишком молод, да и по
генам передается только то, что было до зачатия, а здесь я чувствовал и
даже видел его страшную гибель!

Сосредоточился, зажмурился и попробовал войти в то состояние, когда
прочувствовал так остро и болезненно. Не получилось, но медленно начало
надвигаться, как вязкий сырой туман, другое чувство, еще более дикое: что я
и тот казненный в самом деле были чем-то общим, одним, но теперь его от
меня отсекли... Но все еще не отсекли от других, я чувствую их
существование и все еще помню, как отсекали от меня других: казненных на
римских плахах, повешенных во Франции на фонарях, затоптанных на
Каталаундских полях. И все же, несмотря на гибель частей моего существа, я
меньше не стал, я разросся, укрупнился, взматерел, но это странное чувство
общности посетило только сейчас...

Темнота навалилась, я исчез, перестал существовать, но последней
мыслью было это болезненное ощущение общности с множеством других
разумоносителей. Даже с теми, что жили в той невероятной Древнеперсии...

Глава 20

Утром, еще сонный, содрогаясь от темного ужаса, что остался от сна,
почти на ощупь включил кофемолку (зерна засыпал вечером). Глотал кофе почти
кипящим, включил телевизор погромче, в раскрытое окно, как волны морского
прибоя, били шумы огромного города, соседи сверху устроили бег на месте
всей семьей, я чувствовал, как постепенно эти привычные звуки вытесняют
смутные, неоформленные страхи.

Дверь на балкон подалась туго. Воздух пахнул свежий и чистый. Далеко
между домами широкая дыра подземного туннеля метро. Пестрым потоком в глубь
земли вливается поток мужчин и женщин, старых и молодых, уродливых и не
очень, с разным цветом кожи. Я мог бы оказаться в теле любого из этих
существ. Или не мог? Все-таки, наверное, должны были совпасть какие-то
условия, чтобы вот так вдруг возник Я. На тридцатом году жизни этого
существа! На этой планете. В этот момент времени.

В холодильнике взял курицу, Лена натолкала так, что палец не
просунуть, сунул в микроволновку. Когда заканчивал скрести щетину, зазвучал
таймер. Дверка распахнулась почти сама под напором сочного пара и
одуряющего запаха.

И хотя мыслями в зазвездных далях, зажаренную ножку курицы ел жадно,
как волк. Хрустящая как молодой ледок коричневая корочка ломалась под
пальцами, аромат сводил с ума. Сок стекал по пальцам, я жадно слизывал
языком, зубы с наслаждением вонзались в нежную мякоть. Внутри меня урчало,
требовало быстрее забросить в топку это сочное мясо, эту чужую плоть, что
вскоре станет моей.

Ножка толстая, сочная, раздутая ляжка, но еще не жилы, а нежное
молодое мясо. Хрустящую зажаренную кожу я уже сожрал, теперь насыщался хоть
и быстро, но уже ощущал всю сладость пожирания мяса.

И вдруг подумал, что я в самом деле ем ножку курицы. Жру, пожираю ее
толстую сочную ляжку. Это живое существо жило, бегало, кудахтало, чему-то
радовалось, чего-то пугалось, ощущало радость материнства, когда несло яйца
и мечтало о крохотных пушистых цыплятках... А я бездумно ем эти яйца, для
меня это не погубленные жизни, а просто еда. Я сам не очень-то думающее
разумное животное, сам недалеко ушел от этой курицы, что так же бездумно и
без угрызений совести клюет червячка или бегущего по своим делам жучка.

Нет, я сейчас уже не человек, так как я уже задумался. Но я в этом
теле, в теле человека! Что я могу сделать? Не есть курятину? Вообще не есть
мяса?.. Но ведь и хлеб из зерен, а они те же яйца растения, должны
появиться молоденькие ростки, вырасти в большие и сильные стебли, зацвести,
то есть - войти в пору зрелости, оплодотвориться... все как у людей,
страшно подумать!.. налиться зерном...

Мое тело подпрыгнуло от резкого оглушающего треска. С бьющимся о ребра
сердцем не сразу сообразил, что просто позвонили в дверь. По ту сторону
дверного "глазка" виднелось раздутое чудовище, я попытался найти знакомые
черты, но в коридоре перегорели почти все лампы. Чувствуя, что дольше
держать незнакомца неприлично, сбросил щеколду.

Володя, старый приятель, шагнул через порог, улыбающийся, румяный, с
довольным лицом.

- Долго спишь! - заявил он весело. - Впрочем, сон - залог здоровья.
Кто дольше спит, тот дольше живет!.. Я принес тебе программульку на три дня
раньше, учти.

- Проходи, - сказал я. - Чаю хочешь? А программу мог бы скинуть по
Ин-ту.

- Ин-т вреден, - заявил он категорически. - Я им не пользуюсь. А чай
зеленый? Может быть, у тебя найдется просто чистая вода? Чистая, значит -
очищенная.

- Даже в бутыли есть, - пробормотал я. Раньше у меня его свихнутость
на здоровье вызывала только снисходительную улыбку, как и кричащий с груди
значок "Хочешь похудеть - спроси меня!", но теперь что-то зацепилось, я