пирамидами лежали какие-то полупрозрачные шары. Иван на них поначалу и
внимания не обратил-лежат себе и лежат, значит, так надо. Но чем ближе он
подходил, тем все более уверялся в догадке - внутри шаров были заключены
головы... он не мог еще разобрать-двуглазые или трехглазые - но точно,
головы разумных существ, или людей, или обитателей системы, харханановцев.
добродушно:
чести! Там заключены вельможи и сановники, лица влиятельные и мудрые. Нам
иногда бывает приятно взглянуть на них, вспомнить деяния их, взгрустнуть и
расслабиться. Созерцание же твоего уродства может лишь прогнать аппетит и
вызвать раздражение.
все-таки, о мудрейший, видящий то, чего не видят амебы, черви, слизняки и
прочие твари, ответь, зачем меня здесь удерживают и что от меня хотят,
кому я нужен?
болезненное самомнение, ничтожный, тебя здесь просто терпят. И не более
того!
ноги... Хорошенькое терпение, нечего сказать! Но он не стал накалять
обстановки.
утруждаться, зачем терпеть такогото червя? Отправьте его восвояси и дело с
концом!
в Ивана черные бесстрастные глазища.
разборчиво, словно пытаясь объяснить что-то бестолковому ученику. - Ну,
представь себе - в великолепный, бескрайний и многолюдный зал собраний
залетел жалкий комаришка. Он мерзостен, пакостен, гадостен, он вызывает
легкое раздражение, если попадается на глаза кому-то... Но даже этот
комаришка не настолько туп, чтобы думать, вот сейчас все повскакивают со
своих мест, начнут гоняться за ним, бегать, стараться прихлопнуть его или
выпроводить, нет, он - и то соображает, что ради него пошевельнется лишь
тот, кому он слишком будет досаждать. Понимаешь разницу между этим
безмозглым существом и тобой?! Ты на порядок безмозглее - вот и вся
разница! Да на два порядка самонадеяннее! Мы не можем даже жалеть тебя,
ибо ты не достоин жалости, как недостойна ее амеба, гибнущая под пяткой.
замурован кто-то, точнее, чьи-то тела - можно было разобрать, где руки,
туловища, головы, лапы... но деталей видно не было. Иван не претендовал на
роль натуралиста-исследователя.
и жалкий комаришка вылетит сам!
своей помыслить, что ради такой жалкой твари кто-то поднимет руку, укажет
направление?! Ты смешон!
куда лететь, не под силу, вставать лень?
червь. - Двурогий вытащил из-под себя когтистую нижнюю лапу, изогнулся,
достал ею один из шаров, поднес к глазам. Голос его стал напевным,
отвлеченным. - А второе заключается в том, что с тобой разговаривает лишь
часть нашей множественной сущности, которая предается отдыху в зале
Блаженства. Целого ты никогда не увидишь, тебе его даже нечем увидеть! Что
же касается нашего разговора с тобой... Ты видал, наверное, как поймавший
комаришку за лапку или крылышко разглядывает трепещущее тельце. Насколько
же хватает любопытства, подумай? Секунда, две, три, не больше, потом он
или давит, или просто отбрасывает ничтожное насекомое.
соприкосновения не найти, верно? - поинтересовался он.
даже показалось на мгновение, что он разговаривает с головой, заключенной
в прозрачную сферу. Но двурогий все же ответил. Слова прозвучали словно
из-за стены:
засохшим предмозжечком?
Он поступил проще.
по сторонам, ища выход.
Ивана. Восьмивалая лапа с жезлом оторвалась от подлокотника, вытянулась
вперед.
вытянулся, чуть не ударив Ивана в лицо. Что-то на его конце сверкнуло-и...
Привиделось, подумал Он, в бреду привиделось, от прилива крови к голове.
Но развить свою мысль он не успел, так как неожиданно заметил, что висит
вовсе не по-прежнему, что теперь он растянут на четырех цепях, две из
которых, прикрепленные к лодыжкам, уходили вверх, к двум крючьям, а две
другие, охватывавшие своими концами запястья, крепились к толстенным
скобам, вбитым в каменный пол.
смысла. Он счет нужным подвести некоторый итог, и заключил; - С
комарами-то эдак не обращаются, перебор тут, одного железа сколько! А
трудов?!
созреешь, дойдешь! А если серьезно, считай, что на первый раз от тебя
отмахнулись, помни, какой нынче год-то, благодари избавителей и
благодетелей своих. А чтоб не скучно было - вот тебе развлеченьице!
прямо в воздухе прозрачный шар. Иван даже не понял, зачем он здесь и что
внутри. Но когда ошеломление прошло, он увидал, что внутри сферы заключена
голова его русоволосой знакомой, голова прекрасной Даны. И смотрела эта
голова на Ивана вполне живыми, влажными глазами... Иван зажмурился, укусил
себя за губу, встряхнул головой. Но видение от этого не исчезло. Лана
смотрела на него немигающим застывшим взглядом.
Изверги!
втрое больший. Из груди Ивана вырвался стон.
никакими силами - внутри большого шара проглядывались на фоне мрака две
фигурки в скафандрах. Они были совершенно недвижны, лишь раскинутые
крестами руки создавали впечатление, будто распятые или летят куда-то, или
парят в черноте Пространства... Память огнем полыхнула в мозгу. И чем
больше Иван взглядывался в шар, отчетливее и больше становились фигуры его
отца и матери, казалось, даже лица их начинали высвечиваться сквозь стекла
шлемов. Но и мрак становился все гуще, все насыщенней, заполняя и без того
мрачное подземелье, заглушая сияние самого шара. Пространство прорывалось
сюда, сквозь слизь и грязь, сквозь каменные стены и мраморные перекрытия,
оно заполняло все... и Иван уже летел в этом Пространстве, сам раскинув
руки словно большая и усталая птица, летел с пустой грудью, в которой
ничего не билось и не сокращалось, летел, не ощущая тяжести цепей и
собственного веса, не оборачиваясь туда, где застыла парящая, почти живая
голова Даны, сопровождающая его повсюду.
своей и растворения в этом бездонном Пространстве. Но в какой-то миг ему
вдруг показалось, что распятые вздрогнули, напряглись, словно пытаясь
освободиться от пут, что головы их закинулись назад... И что-то лопнуло
внутри у Ивана, какое-то нечеловеческое остервенение охватило его. Он до
скрипа сжал зубы, рванулся... он уже не летел в Пространстве, он висел в
сыром подземелье и бился в цепях, как птица бьется в сетях. Шары разом
пропали. Иван дернул на себя что было силы правую руку - суставы прожгло
дикой болью, цепь вместе с вырванным каменным блоком рухнула на пол. Ивана
чуть не разорвало на две части. Но он успел проделать то же самое и с
левой рукой - на этот раз цепь лопнула, и ее обрывком ударило прямо в
плечо. Иван повис над сырым полом, не доставая его на несколько вершков.
в сторону этой средневековой двери. Но никого за ней не оказалось. Блок с
неменьшим грохотом и скрипом вернулся на место. Зато в каменном, затянутом
слизью полу вдруг образовалась круглая дыра - надсадно скрипя, отвалилась
в сторону ржавая не видимая до того крышка люка, прогремела, высовываясь
краем, железная лестница. И выбрался наверх негуманоид, тот самый,
гундосый.
добро всяким! Уж скорее бы, что ли, этот проклятый год лобызаний кончался,
надоело!
горла, сам понимаешь, старина Хмаг!
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Афанасьев Роман