Чтение 34–й страницы книги ~Открытие себя~

получаются здоровыми, отлично сложенными, красивыми...

- Ну, вот видишь!

- Что "видишь"?

- Да ведь для того, чтобы исправлять дублей, нужна биологическая
информация о хорошем сложении, о приличной внешности. Биологическая!

- А это уже непонятно. Если машина без всякой биологической
подготовки воспроизводит всего человека, то зачем ей эта информация,
когда понадобится воссоздавать части человека? Ведь по биологическим
знаниям ни человека, ни руку его не построишь... Чудило, как ты не
понимаешь, что нам нельзя вникать во все детали человеческого
организма? Нельзя, запутаемся, ведь этих деталей несчитанные
миллиарды, и нет даже двух одинаковых! Природа работала не по ГОСТам.
Поэтому задача исправления дублей должна быть сведена к настройке
"машины-матки" по внешним интегральным признакам... попросту говоря, к
тому, чтобы ручки вертеть!

- Ну, знаешь! - он разводил руками, отходил в сторону.

Я разводил руками, отходил в другую сторону.

Такая обстановка начала действовать на нервы. Мы забрели в
логический тупик. Разногласия во взглядах на дальнейшую работу - дело
не страшное; в конце концов можно пробовать и так и эдак, а приговор
вынесут результаты. Непостижимо было, что мы не понимаем друг друга!
Мы - два информационно одинаковых человека. Есть ли тогда вообще
правда на свете?

Я принялся (в ту смену, когда дубль работал в лаборатории)
почитывать собранные им биологические опусы. Может, я действительно не
вошел во вкус данной науки, иду на поводу у давней, школьных времен,
неприязни к ней, а сейчас прочту, проникнусь и буду восторженно
бормотать "Вот это да!"? Не проникся. Спору нет: интересная наука,
много поучительных подробностей (но только подробностей!) о работе
организма, хороша для общего развития, но не то, что нам надо.
Описательная и приблизительная наука - та же география. Что ой в ней
нашел?

Я инженер - этим все сказано. За десять лет работы в мою психику
прочно вошли машины, с ними я чувствую себя уверенно. В машинах все
подвластно разуму и рукам, все определенно: да - так "да", нет - так
"нет". Не как у людей: "Да, но..." - и далее следует фраза,
перечеркивающая "да". А ведь дубль - это я.

Мы уже избегали этого мучительного спора, работали молча. Может,
все образуется, и мы поймем друг друга... Информационная камера была
почти готова. Еще день-два, и в нее можно запускать кроликов. И тут
случилось то, что рано или поздно должно было случиться: в лаборатории
прозвучал телефонный звонок.

И ранее звенели звонки. "Валентин Васильевич, представьте к
первому июня акт о списании реактивов, а то закроем для вас склад!" -
из бухгалтерии. "Товарищ Кривошеин, зайдите в первый отдел", - от
Иоганна Иоганновича Кляппа. "Старик, одолжи серебряно-никелевый
аккумулятор на недельку!" - от теплого парня Фени Загребняка. И так
далее. Но это был совершенно особый звонок. У дубля, как только он
произнес в трубку: "Кривошеин слушает", - лицо сделалось
блаженно-глуповатым.

- Да, Ленок, - не заговорил, а заворковал он, - да... Ну, что ты,
маленькая, нет, конечно... каждый день и каждый час!

Я с плоскогубцами в руках замер возле камеры. У меня на глазах
уводили любимую женщину. Любимую! Теперь я это точно понимал. Мне
стало жарко. Я сипло кашлянул. Дубль поднял на меня затуманенные негой
глаза и осекся. Лицо его стало угрюмым и печальным.

- Одну секунду, Лена... - и он протянул мне трубку. - На. Это,
собственно, тебя. Я схватил трубку и закричал:

- Слушаю, Леночка! Слушаю...

Впрочем, о чем мы с ней говорили, описывать не обязательно. Она,
оказывается, уезжала в командировку и только вчера вернулась. Ну,
обижалась, конечно, за праздники. Ждала моего звонка...

Когда я положил трубку, дубля в лаборатории не было. У меня тоже
пропала охота работать. Я запер флигель и, насвистывая, отправился
домой: побриться и переодеться к вечеру.

Дубль укладывал чемодан.

- Далеко?

- В деревню к тетке, в глушь, в Саратов! Во Владивосток, слизывать
брызги! Не твое дело.

- Нет, кроме шуток: ты куда? В чем дело?

Он поднял голову, посмотрел на меня исподлобья.

- Ты вправду не понимаешь в чем? Что ж, это закономерно: ты - не
я.

- Нет, почему же? Ты - это я, а я - это ты. Такой, во всяком
случае, была исходная позиция.

- В том-то и дело, что нет, - он закурил сигарету, снял с полки
книгу. - "Введение в системологию" я возьму, ты сможешь пользоваться
библиотечной... Ты первый, я - второй. Ты родился, рос, развивался,
занял какое-то место в жизни. Каждый человек занимает какое-то место в
жизни: хорошее ли, плохое - но свое. А у меня нет места - занято! Все
занято: от любимой женщины до штатной должности, от тахты до
квартиры...

- Да спи, ради бога, на тахте, разве я против?

- Не мели чепуху, разве дело в тахте!

- Слушай, если ты из-за Лены, то... может, поэкспериментируем еще,
и... можем же мы себе такое позволить?

- Произвести вторую Лену, искусственную? - он мрачно усмехнулся. -
Чтобы и она тряслась по жизни, как безбилетный пассажир... Награда за
жизнь - додумались тоже, идиоты! Первые ученики общества вместо
медалей награждаются человеком - таким же, как они, но без места в
жизни. Гениальная идея, что и говорить! Я-то еще ладно, как-нибудь
устроюсь. А первые ученики - народ балованный, привередливый.
Представь, например, дубля Аркадия Аркадьевича: академик А. А. Азаров,
но без руководимого института, без оклада, без членства в академии,
без машины и квартиры - совсем без ничего, одни личные качества и
приятные воспоминания. Каково ему придется? - Он упрятал в чемодан
полотенце, зубную щетку и пасту. - Словом, с меня хватит. Я не могу
больше вести такую двусмысленную жизнь: опасаться, как бы нас вдвоем
не застукали, озираться в столовой, брать у тебя деньги - да, именно у
тебя твои деньги! - ревновать тебя к Лене... За какие грехи я должен
так маяться? Я человек, а не экспериментальный образец и не дубль
кого-то!

- А как же будет с работой?

- А кто сказал, что я собираюсь бросать работу? Камера почти
готова, опыты ты сможешь вести сам. Здесь от меня мало толку - у нас
ведь "одна голова на двоих". Уеду, буду заниматься проблемой "человек
- машина" с другого конца...

Он изложил свой план. Он едет в Москву, поступает в аспирантуру на
биологический факультет МГУ. Работа разветвляется на два русла: я
исследую "машину-матку", определяю ее возможности; он изучает человека
и его возможности. Потом - уже разные, с разным опытом и идеями -
продолжим работу вместе.

- Но почему все-таки биология? - не выдержал я. - Почему не
философия, не социология, не психология, не жизневедение, сиречь
художественная литература? Ведь они тоже трактуют о человеке и
человеческом обществе. Почему?

Он задумчиво посмотрел на меня.

- Ты в интуицию веришь?

- Ну, допустим.

- Вот моя интуиция мне твердит: если пренебречь биологическими
исследованиями, мы упустим что-то очень важное. Я еще не знаю, что
именно. Через год постараюсь объяснить.

- Но почему моя интуиция мне ничего такого не твердит?!

- А черт тебя знает, почему! - Он вздохнул с прежней
выразительностью - к нему возвращалось хорошее настроение. - Может, ты
просто тупой, как валенок...

- Ну да, конечно. А ты смышленый - вроде той собаки, которая все
чувствует, но выразить не может!

Словом, поговорили.

Все понятно: ему надо набирать индивидуальную информацию,
становиться самим собой. Приемлю также, что ему для этого надо быть не
при мне, а где-то отдельно; по совести говоря, меня наше "двойное"
положение тоже стало тяготить. Но с этой биологией... здесь я его
крупно не понял..."

Аспирант откинулся на стуле, потянулся. - И не мог понять, -
сказал он. вслух. Он сам себя тогда еще не понимал.

Глава восьмая

Вместо эпиграфа:

- Темой сегодняшней лекции будет: почему

студент потеет на экзамене? Тихо, товарищи!

Рекомендую конспектировать - материал по

программе... Итак, рассмотрим физиологические

аспекты ситуации, которую всем присутствующим

приходилось переживать. Идет экзамен. Студент

посредством разнообразных сокращений легких,

гортани, языка и губ производит колебания