один раз стряхнули авторучку. Потом и спальни снова вышел молодой человек,
на этот раз без портфеля и без пиджака, в домашних шлепанцах, с газетой в
одной руке и с полным стаканом в другой. Он сел в свое кресло под
торшером, и сейчас же из спальни появился долговязый с подносом, который
он тут же поставил на стол. На подносе стояла початая бутылка скотча,
стакан и лежала большая квадратная коробка, обтянутая синим сафьяном.
сначала второй стакан. - Он огляделся, взял с письменного столика
стаканчик для карандашей, заглянул в него, подул и поставил на поднос. -
Итак, формальности, - сказал он.
человек отложил газету и тоже встал, скучающе глядя в сторону. Тогда
Виктор тоже поднялся.
голосом. - Милостивый государь! От имени и по специальному повелению
господина Президента я имею честь вручить вам медаль "Серебряный
Трилистник Второй Степени" в награду за особые заслуги, оказанные вами
департаменту, который я удостоен здесь представлять!
муаровой ленточке и принялся пришпиливать ее к груди Виктора. Молодой
человек разразился вежливыми аплодисментами. Потом долговязый вручил
Виктору удостоверение и коробку, пожал Виктору руку, отступил на шаг,
полюбовался и тоже похлопал в ладоши. Виктор, чувствуя себя идиотом, тоже
похлопал.
карандашей.
человек в очках тут же взял газету и закрылся ею.
вам еще первую, и будете полным кавалером. Бесплатный проезд и все такое.
За что третью схватили?
кого-нибудь... А, помню. Это за Китчиганский плацдарм.
Не успел.
понимаю, за что мне дали эту штуку.
кругах... - Он неопределенно помахал пальцем возле уха.
Пферд, генерал Пукки, полковник Бамбарха... Вы - молодец.
бы! Ну, а потом генерал Пферд был на докладе у Президента и подсунул ему
представление на вас... - Долговязый засмеялся. - Потеха, говорят была.
Старик заорал: "Какой Банев? Куплетист? Ни за что!" Но генерал ему эдак
сурово: надо, ваше высокопревосходительство! В общем, обошлось. Старик
растрогался, ладно, говорит, прощаю. Что там у вас с ним случилось?
только нет свободного. То одно, то другое...
покачивалась и стучала по ребрам. От нее было ощущение, как от горчичника.
Хотелось снять, и тогда сразу полегчает.
газету и поклонился.
сильное желание бросить ее в урну, но он удержался и сунул ее в карман. Он
спустился вниз на кухню, взял бутылку джина, а когда шел обратно, портье
окликнул его:
номере вас не было, и я...
Если он сейчас позвонит еще раз...
телефон, и если он будет звонить вам, то так и передайте, господин Банев,
кавалер "Трилистника Второй Степени", посылает-де вас, господин
бургомистр, в задницу.
подушкой. Затем он сел за стол, налил джину, и, не разбавляя, выпил залпом
весь стакан. Джин обжег глотку и пищевод. Тогда он схватил ложку и стал
жрать клубнику в сливках, не замечая вкуса, не замечая, что делает.
Хватит, и хватит с меня, - думал он. Не нужно мне ничего, ни орденов, ни
генералов, ни гонораров, ни подачек ваших, не нужно мне вашего внимания,
ни вашей злобы, ни любви вашей, оставьте меня одного, я по горло сыт самим
собой, и не впутывайте меня в ваши истории... Он схватил голову руками,
чтобы не видеть перед собой бело-синего лица Павора и этих бесцветных
безжалостных морд в одинаковых плащах. Генерал Пферд с вами, генерал
Баттокс. Генерал Аршман с вашими орденоносными объятиями, и Зурзмансор с
отклеивающимся ликом... Он все пытался понять, на что это похоже. Высосал
еще пол-стакана и понял, что, корчась, прячется на дно траншеи, а под ним
ворочается земля, целые геологические пласты, гигантские массы гранита,
базальта, лавы, выгибают друг друга, ломают друг друга, стеная от
напряжения, вспучиваются, выпячиваются, и между делом, походя, выдавливают
его наверх, все выше, выжимают из траншеи, выпирают над бруствером, а
времена тяжелые, у властей приступ служебного рвения, намекнули кому-то,
что плохо-де работаете, а он - вот он, под бруствером, голенький, глаза
руками зажал, а весь на виду. Лечь бы на дно, думал он. Лечь бы на самое
дно, чтобы не слышали и не видели. Лечь бы на дно, как подводная лодка, -
подумал он и кто-то подсказал ему - чтобы не могли запеленговать. И никому
не давать о себе знать. И нет меня, нет. Молчу, разбирайтесь сами.
Господи, почему я никак не могу сделаться циником?.. Лечь бы на дно, как
подводная лодка, чтобы не могли запеленговать. Лечь бы на дно, как
подводная лодка, - твердил он, - и позывных не передавать. Он уже
чувствовал ритм, и сразу заработало: сыт я по горло... до подбородка... и
не хочу я ни пить, ни писать. Он налил джину и выпил. Я не хочу ни петь,
ни писать... ох, надоело петь и писать... Где банджо, подумал он. Куда я
сунул банджо? Он полез под кровать и вытащил банджо. А мне на вас плевать,
подумал он. Ох, до какой степени мне плевать! Лечь бы на дно, как
подводная лодка, чтобы не могли запеленговать. Он ритмично бил по струнам,
и в этом сначала пол, потом вся комната, а потом весь мир пошел
притоптывать и поводить плечами. Все генералы и полковники, все мокрые
люди с отвалившимися лицами, все департаменты безопасности, все президенты
и Павор Сумман, которому выкручивали руки и били по морде... Сыт я по
горло, до подбородка, даже от песен стал уставать... не стал уставать, уже
устал, но "стал уставать" - это хорошо, а значит, это так и есть... лечь
бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать. Подводная
лодка... горькая водка... а также молодка, а также наводка, а лагерь не
тетка... вот как, вот как...
услышал, но не испугался, потому что это был не ТОТ стук. Обыкновенный
радующий стук мирного человека, который злится, что ему не открывают.
Виктор открыл дверь. Это был Голем.
молодка... лагерь не тетка... А потом - слушайте:
огромное облегчение, как-будто что-то изменилось, как будто он стал нужен