и почувствовал вдруг, что стала она хозяйкой, госпожой в доме и уже не
отступит от своего. Вздохнул, припомнил ночи с Любавой, весенние, жаркие,
далекие... Вздохнув, вымолвил:
Повторялось в обратном порядке то, что было и при Олександре. Но в
Плескове теперь сидел не изменник Твердило Иванкович, а энергичный
Довмонт, и немецкая рать, потеряв много убитыми и ранеными, без толку
десять дней простояла под городом.
главе рати решено было поставить князя Юрия - по молчаливому уговору: со
дня на день ждали Ярослава, и в этот раз никому не хотелось кидать лишнего
полена в огонь. Да и сам Юрий потишел. Получив руководство, он торопился
исполнить все как можно лучше, заглаживая свой раковорский позор. Конная
рать шла без остановок, пешцы двигались в насадах по Шелони и появились в
Плескове совершенно неожиданно. Немцы, не ждавшие скорой и столь
решительной помощи, в панике отступили за Великую; в тот же день они
прислали послов на лодках через реку с предложением мира <на всей воле
новгородской>.
горницу, в которой явно еще не хватало утвари, отметил, усмехнувшись, как
бегает Любава, независимо подымая нос.
заняться, нынче, с розмирьем, было не прожить. Он перебивался то тем, то
другим, проедал отложенное на черный день и уже подумывал, втайне от
Любавы, вновь наняться к кому ни то.
скоро ждать, может, на ту пасху или когда... До того ноги протянете с
Любавой... А ты мне не чужой, сколько раз у смерти были вместе! Вот что:
беру тебя в долю, как Нездила... Паевое считай, что внес, - после
рассчитаешься, а теперь, пока суд да дело, пошлю тебя в Тверь, мне верный
человек нужен, а Радько недужит. Сдюжишь? Тамо того... нужно ухо да глаз!
Встал, обнял.
двери.
должон тебе!
Станята. Вывела. В темном дворе остановились. Олекса медленно покачал
головой. Любава рассмеялась тихим, грудным смехом:
сделала. Ну, прощай!
Только простучали твердые кожаные выступки по ступенькам.
у себя на Городце, он посетил владыку Далмата и принял благословение;
после стоял службу в Софийском соборе прямой, недоступный, в кожухе
грецкого оловира*, шитом золотым кружевом, в сверкающем золотом оплечье,
усыпанном дорогими самоцветами. Был князь высок и схож с братом, но весь
как бы посуше: уже голова, мельче черты лица, голубые глаза навыкате
смотрят не грозно, как у Олександра, а свирепо, придавая лицу выражение
хищной птицы.
говорить с одними членами боярского совета не будет, и потребовал собрать
к нему на Городец выборных от всего Великого Новгорода.
братства, братства заморских купцов и других купеческих сообществ,
старосты ремесленных цехов, представители сотен и рядков, все, кто так или
иначе вершили новгородскую политику, ведали его ремеслом и торговлей,
съезжались на Городец.
заранее была хорошо продумана. Напомнив о павших на Кеголе, под Раковором,
он указал, повернувшись к купцам, на замерший торг и всем старостам
Новгорода - на плачевное отсутствие мира:
великих бояр Жирослава Давыдовича, Михаила Мишинича и воеводу Елферья
Сбыславича, требуя изгнать их и лишить волости.
впечатления, на которое он рассчитывал.
основной удар принял новгородский полк, а Юрий, ставленник Ярослава, бежал
с поля боя. И напоминание о павших лишь всколыхнуло старые обиды. Когда же
он назвал Жирослава, Михаила и Елферья, поднялся ропот. Названные были в
бою, делили со всеми опасность и ратный труд.
ремесленники и купцы.
раболепства новгородские вольности и привычка на всякий удар кулака
отвечать тем же выводили его из себя: если бы он только мог - двинул на
них полки но не так-то просто стереть с земли Великий Новгород!), увидя,
что собрание старост новгородских и купечество, к которым он и обращался,
надеясь, что они помогут ему расправиться с неугодными боярами, встало на
сторону последних, в ярости прервал собрание, вышел прочь и приказал
седлать коней.
князя и просить его вернуться назад. С немцами не было настоящего мира, и
приходилось кланяться Ярославу. Ярослав сперва вообще не принял послов, и
к нему ходили вторично.
просили послы. Князь был необходим Новгороду и знал это. Ничего не ответив
послам, он тронулся в путь.
- с ним отправили Лазаря Моисеевича, иваньского старосту вощинников и
лучших бояр - догнал Ярослава на Мсте, у Бронниц. Битых три часа
уговаривали вятшие люди Новгорода своего князя. Ярослав помягчел, но не
поддавался на уговоры. Наконец владыка Далмат попросил переговорить с
князем с глазу на глаз. О чем велась беседа, никто так и не узнал, но в
конце концов князь вышел, сумрачный, к посольству и сказал, что он изволит
воротиться.
преданность которого Ярославу и неразборчивость в средствах вызывали
насмешки даже его ближайших приятелей. Пришлось и еще многим поступиться,
но ни Жирослава, ни Мишу, ни Елферья князь все же не посмел тронуть.
минуту и удерживавшееся лишь общей необходимостью справиться с немцами,
перекрывшими пути не одному Новгороду, но и всей русской земле.
как внутри у него словно опустилось. Но Тимофей, принесший злую весть,
выглядел даже довольным и потирал руки.
возьмет! Я вызнал про него такое, что боярин и свету не залюбит... Тебе
говорить не стал, да и рано было, а теперя, как он тысяцким, самая пора!
Так что не горюй, Олекса! Ну, я к ему схожу. Потешу боярина в останний
раз. Да и свое дело исправлю, куны с его получить надоть! Я даве у Хотена
заемную грамоту Ратиборову выкупил. Хотен третье лето за им ходит, а как
Ратибор тысяцким стал, и вовсе надежу потерял... Долг двенадцать гривен, а
он мне из половины отдал!
ушел со двора.