мужики... Только ты сам не захочешь! Тебе вон в Новгород да в иные
земли... Ну все понятно, понятно! А будут у тебя дети, ты тоже им не
позволишь безо времени. Вот возьми нашу Просинью. Отдашь ее за кого
попадя? Да, да, мать злая, она тебе гибели хочет! А ты забыл, как она нас
тянула? Мы с тобой грамотные! И что ей от нас теперь?!
изредко шмыгала носом.
И чуть было так же холодно не расстались, но прорвало:
могу больше! - Она ревела, вдруг повалилась ему в ноги. Федор,
потрясенный, поднял ее, обнял. Ее всю шатало от рыданий.
гонял в Никитский монастырь и возвращался верхом. Козел тоже был на коне и
в новых сапогах с загнутыми носами, носки которых он, красуясь, широко
расставлял в стороны. Козел явно преуспевал. Федя с интересом оглядывал
приятеля, с которым не встречался уже с полгода. Козел подрос, раздался в
плечах, хоть и был по-прежнему мелковат. Сплевывал, стрелял глазами.
Козел остановился:
аланов. Не знай, как и звать! Далеко! За Черные пески!
ходить, дак уж точно с прибытком будешь. Они всех бьют!
ненужным. Он только пожал плечами. Отъезжая, вспомнил почему-то дядю
Прохора: что-то он скажет теперь? Нать заехать, повестить ему...
Судили и рядили так и эдак. Большинству не светило тащиться куда-то за
Черные пески ради татарского царя.
поход пойдут только ратники княжеской и боярских дружин, мужиков трогать
не будут. Радовались и тому.
великого князя. В октябре Дмитрий Александрович срочно выехал во Владимир,
и уже после его отъезда узналось, что великий князь Василий при смерти.
дружины. Одна за другой уходили конные рати. Скакали скорые гонцы в
Кострому, Ростов, Тверь, Гороховец. Владимирский баскак слал гонцов в
Орду, от Менгу-Тимура ждали ярлыка на великое княжение Дмитрию - по
прежним уряженьям, как старшему сыну Александра Невского.
Хубилай заключил союз с главою персидских монголов, иль-ханом Абагой.
Менгу-Тимур, поддерживая Хайду, готовился выступить против Абаги и
непокорных аланов (или ясов, как их называли на Руси), укрепившихся в
предгорьях Кавказа, закрывая Орде Дербентские ворота и путь в Персию.
обещанные покойным Василием. Владимирский баскак спрашивал у
переяславского: не задержит ли князь Дмитрий сбор войска?
цветистыми уверениями в дружбе со стороны Ордена и императора Рудольфа:
подтвердит ли <коназ Дмитрий> ярлыки, данные еще Ярославом Тверским, на
свободный проезд ганзейских гостей через Новгород в Сарай и Поволжье?
Намеками послы толковали также о возможном союзе русского великого князя с
католической церковью. Дмитрий уже знал, что персидский иль-хан Абага еще
полтора года назад просил на новом Лионском соборе у папы римского помощи
против мамлюков, предлагая совместный крестовый поход и обещая принять
латинскую веру. (В войске Абаги большинство монголов было христианами
несторианского толка.)
излишней веры медоточивым словесам послов западных, поелику на том же
Лионском соборе кесарь византийский, Михаил Палеолог, теснимый франками,
захватившими землю греческую, согласился подчинить православную церковь
папе римскому, признав
настаивают нечестивые римляне, мнящие, яко Сын не единосущен Отцу) и
опресноки (причащение одним хлебом, без вина) - сиречь отринув все то, что
отличает истинное православие от суетного заблуждения латинян.
Кирилл - устами своего наместника - предупреждал князя Дмитрия, дабы и он
не поддавался латинской прелести, ибо веру потерявший, потеряет и власть,
данную Господом. Погибнет сам и погубит землю свою.
вихрь, освежающий грудь. Он заверил баскака, что не умедлит со сбором
рати, немецким гостям обещал путь чист и тут же послал в Новгород узнать
отай: верно ли, что кесарь немецкий Рудольфус собирает полки, мысля
напасть на Чехию, и какая беда от того может произойти для земель
славянских? Митрополита он заверил, что без него, без Кирилла, никаких
послов папы римского принимать - ни тем паче вести переговоров с ними - не
будет. Заодно Дмитрий просил духовного владыку Руси выяснить, правда ли,
что темник Ногай, недавно породнившийся с кесарем Михаилом, тайно принял
веру Махметову, и не станет ли он склонять к тому же Менгу-Тимура? Ибо на
Руси очень помнили насилия покойного Беркая ордынского, державшегося
бесерменской веры...
Владимиру Васильковичу и Мстиславу, и в Смоленск, недавно добровольно
попросившийся в ордынское подданство, и урядить с ними дела литовские.
(Князь Лев Данилович с татарскою ратью уже пустошил Ляшскую землю.)
ловил новые для себя подобострастные взгляды старых своих бояр и <детей
боярских>, отмечал, с какой готовною быстротою - прямо опрометью -
кидались исполнять любое его повеление, а поздними вечерами в изложнице
рассеянной улыбкой отвечал испуганно-обожающим и тоже каким-то новым
взглядам своей маленькой княгини-жены.
исполнилось тридцать лет. Дмитрий оповестил всех, он хотел, чтобы земля
приняла его сразу как законного главу княжеского дома Всеволодичей. На
похороны Василия Ярославича в Кострому приехали, кроме самого Дмитрия:
Михайла Иваныч Стародубский - старейший среди князей, последний из
двоюродных братьев покойного; Борис Василькович Ростовский - у него, как у
внука Константина Всеволодича, права на владимирский стол были, пожалуй,
не меньше, чем у Дмитрия; прибыл и Федор Ростиславич Черный - начавший
входить в силу <принятой> ярославский князь, опасный своими связями в
Орде.
дяди, а потом с боярами Андрея. Семен Тонильевич начал было хитрить, но
Менгу-Тимур неожиданно быстро подтвердил ярлык на великое княжение
Дмитрию, что разом прекратило споры. Тем паче что ни нарочито вызванный
Дмитрием стародубский князь, ни Борис Василькович Ростовский не тягались с
ним за власть. И тот и другой уступали владимирский стол сыну Невского.
Михайло - отлично понимал, что не ему, с его маленьким стародубским
уделом, спорить о великом княжении. Борис Василькович, тот и сам не хотел
состязаться с Дмитрием. Страшная участь деда Михаила осталась в его душе
на всю жизнь. Власти, которую можно получить, а можно - не получить и быть
забиту ударами ног в сердце, этой власти он слишком страшился и вряд ли
был бы рад, выпади жребий на него. Из других князей и княжеств никто не
мог тягаться с Дмитрием ни по силе, ни по лествичному счету: ни Святослав
Тверской, ни суздальские князья, ни тем более Ярослав Дмитрич Юрьевский.
Врагом его - или другом? - мог стать только родной брат Андрей.
считал, что выморочная Кострома должна отойти в великое княжение.