Варфоломей прыгающими губами. Его всего трясет, но покраснелые, исхлестанные
снегом глаза сияют гордостью победы. Ведь ему пришлось несколько часов
подряд по грудь в снегу пробивать дорогу коням, и на последнем выезде лопнул
гуж, и он, срывая ногти, развязывал - и развязал-таки! - застывший на морозе
кожаный узел, и передергивал гуж в хомуте, и затягивал вновь немеющими на
холоде окровавленными пальцами. И все-таки довез, дотянул, не бросив ни
которого в пути (как ему советовал Онька и как, приходя в отчаянье,
подумывал было он и сам), все четыре груженые воза, и теперь уже все позади,
и братья сгружают сено, и выползают холопы на помочь, и Чубарый, что шел
передовым, по грудь угрязая в сугробах, и храпел, и бился в хомуте, и прыгал
заячьим скоком, грозя оборвать всю упряжь, тоже не подвел, возмог - выстал,
вытащил-таки! А сейчас стоит кося глазом и поводя боками, и тепло и небольно
прихватывает Варфоломея большими зубами за рукава и стылые полы зипуна,
тычется мордою в руки и грудь Варфоломею, соскребая об него сосульки с усов
и губ.
сам, сгибая шею, помогает стащить хомут с головы и, освобожденный от сбруи,
переступив через оглобли, сам, волоча уздечку, уходит в загон к сбившимся в
кучу коням. Варфоломей догоняет Чубарого, сует ему в рот оставшийся в мошне
огрызок хлеба, и пока конь, благодарно кивая головою, грызет, снимает
заледенелую узду. Здесь, за бревенчатою стеною терема, уже не так резко
сечет ветер, от коня пышет жаром, и Варфоломей на минуту прижимает ладони к
потной и мокрой шее Чубарого, чуя, как живит конское тепло одеревенелые
пальцы...
распряжены и поставлены в стаю. Оживленно переговаривая, работники
расходятся по клетям. Синяя ночь надвигается на зимний Радонеж. И так славно
сейчас сидеть дома, в тепле, у огня! Так славно, сотворив молитву перед
трапезою, греть руки о глиняную латку с горячими постными щами, так сладок
душистый ржаной хлеб, который Варфоломей по раз-навсегда заведенной привычке
не глотает торопливо, давясь кусками, как бы ни был голоден, а долго и
тщательно разжевывает, пока весь рот не наполнит слюной и пока хлеб не
превратится в нежную кисловатую кашицу, которая уже как бы сама проникает в
горло - так жевать научили его за много лет добровольно принятые на себя
посты.
спрашивает он вполголоса брата, отрываясь от еды.
своем пуховом платке и шубейке, забегает Нюша, Протопопова внучка "Анна
Юрьевна", как полушутя зовет девочку по имени-отчеству деинка Онисим, -
ойкает, ласково и звонко произносит: "Хлеб-соль!" - и таратористо передает
то, с чем ее послали родители, сама озорными глазами оглядывая по очереди
всех троих братьев, что сидят за столом, и каждый по-своему - Стефан
снисходительно, Петя радостно, а Варфоломей застенчиво - невольно отвечает
на ее улыбку. Замечает кирпично-красное, промороженное лицо Варфоломея,
строит ему в особину милую рожицу, но тут же, не выдержав, прыскает в
ладошку и, увильнув подолом, с заливистым хохотом убегает вновь в синий
холод, только щелк намороженной двери словно все еще хранит, замирая,
незаботный девичий смех.
Глава 5
И тотчас затем заходили по Радонежу ряженые в личинах и харях, с хвостами и
рогами, плясали, изображая чертей, таскали бесстудного "покойника" из дому в
дом, "проверяли" визжащих девок. Варфоломей от ряженых спасался на чердаке.
Даже Нюша "Анна Юрьевна", не могла его выманить оттуда. Он один только и не
ходил, кажется, в личине по зимним улицам, перепрыгивал через сугробы, под
огромным, затканным голубыми алмазами звезд небом.
креста; бабы свекольным соком окрасили ледяные края, и сверху, с горы, дивно
было глядеть на темно-алый, с бурлящею в глубине темной водою ледяной крест
и цветную толпу радонежан по краям, веселыми криками приветствующих
храбрецов, что, перекрестясь, кидались нагишом или в одних рубахах в ледяную
воду и тут же выпрыгивали, красные, словно ошпаренные, торопливо влезая в
шубы и валенки.
лентами и бубенцами конях. Гадали и крестились, бегали в церковь и к
колдуну. Жизнь текла причудливой смесью верований и суеверий, своим,
неуправляемым потоком, притекавшим из прошлого и уходящим в иные, будущие
века... И по книгам, по учительным словам Иоанна Златоустого, узнавалось,
что то же самое было и встарь, и всегда, быть может... Так что же - должен
отринуть он этот мир, с гаданьями и колдовством? Проклясть, яко древние
манихеи? Или принять все как есть, согласиться и на ведовство, и на нечистую
силу, заговаривать кровь у знахарок и просить домового не гонять и не мучить
по ночам лошадей?
но заставившее подростка Варфоломея впервые самостоятельно задуматься о
праве и правде и о том, как непросто и порою неожиданно разрешается то и
другое в окружающем его земном бытии.
обогнал в состязаниях праздничную упряжку самого Терентия Ртища, наместника.
разубранные упряжки, цветную толпу орущих, свистящих, машущих платками и
шапками радонежан, гривастых, широкогрудых коней в узорных уборах, сбруи в
наборной меди и серебре, расписные легкие сани, ездоков в заломленных
шапках, в красных развевающихся кушаках, вихри снега из-под копыт, и то, как
седоки, обгонявшие соперников, скаля зубы, приподымались в санях, словно
сами готовясь полететь вослед сумасшедшему конскому бегу... И как в тот миг,
когда сани победителя начинали обходить чужие и морда скачущего коня в пене
и блеске удил выдвигалась все больше и больше наперед обгоняемой упряжки, а
переборы конских ног и просверк копыт сливались в одно сплошное, едва
различимое мелькание, - лавиною нарастал и ширил дружный крик со сторон:
"Надда-а-ай!". И на крике, на сплошной волне, под бешеный звон колокольцев
вырывалась вперед победоносная упряжка, и уже седок, выпрямляясь в рост, сам
орал и вопил, и гнал, слившись с конем и повозкой в единый катящийся клубок,
в снежном вихре к победной мете.
соперников, он скоро приблизил к упряжке Ртища и начал обходить ее на виду у
всех, у въезда в Радонеж. Наместничий возчий попробовал было не поддаться
(прочие гонщики уже остались далеко позади), даже начал вилять, не давая
пути. И тут-то Несторка, издав свой знаменитый разбойничий посвист, выжал из
коня все и еще раз все, караковый жеребец наддал, словно у него выросли
крылья, и, мало не раздробив сани о сани, черной молнией пронесся под носом
игреневого наместничьего иноходца, уже в виду церкви вылетев вперед, на
простор укатанной ровной дороги, и тут еще наддал под пронзительно-режущий
Несторкин свист, а барышник в сумасшедшем беге коня еще и сумел оборотить
лицо, прокричав сопернику обидное, так что тот аж сбрусвянел, бешено и
безнадежно полосуя бока своего опозоренного скакуна...
бесшабашным глазом ликующую толпу, хвастал, заламывая шапку, смачно
сплевывал на снег, ставши фертом, руки в боки, и сам Терентий Ртищ подъехал
к нему, улыбаясь и хмурясь одновременно, прошая продать каракового, а
Несторка отрицательно тряс головой, с беспечною удалью, через плечо,
отказывая самому хозяину Радонежа, под веселый смех и поощрительные возгласы
со сторон:
пристыженный смердом.
пролетел слух, что Ртищ отобрал жеребца у Несторки, и не серебром, ни меною,
а за просто так: явились наместничьи люди, связали барышника, чтоб не
ерепенился, и свели жеребца к Терентью во двор.
прибежал к отцу с просьбою как-то помочь, вмешаться, усовестить Терентия
Ртища...
к его батюшке мужики из села и даже горожане, купцы и ремесленники, а он,
важный, изодев праздничные порты, садится в точеное креслице и посуживает их
споры и жалобы друг на друга. Отца считали праведным и на суд его никогда,
кажется, не обижались. (Самого отца в те поры судить мог только князь.)
Бывало, что и мелкие вотчинники обращались к Кириллу как к думному боярину
ростовского князя за советом и исправою.
очереди, останавливая, когда спор переходил в брань или взаимные угрозы.
проверить на месте, как и что, ежели дело касалось споров поземельных, и
решал-таки дело всякий раз к обоюдному согласию тяжущихся.
власти, и даже сам он должен по суду отвечивать перед наместником, а все
казалось: как же так? Отец ведь! Никак не укладывалось новое их состояние у
него в голове... И только дошло, когда Кирилл, подняв усталый взор от книги,
скупо и строго отверг Варфоломеев призыв:
единому князю повинен. Так вот, сын! - Он вздохнул, утупил очи, повторил
тише:
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Вронский Константин
Орловский Гай Юлий
Суворов Виктор