схватили, Малх ускользнул случайно.
добычей первого, кто имеет право спросить: где ты живешь, чем живешь и
уплатил ли подати? Опаснейшее положение. К тому же, ни медного обола. Как
жить, как выжить? Малх решил стать легионером.
обязанная сдать солдат по набору империи, не интересовалась прошлым
добровольцев. Малх скрыл свое происхождение. Жонглер тот же гимнаст - из
Малха легче сделали солдата, чем из пахаря.
во всяком случае с лет вавилонского столпотворения, когда бог смешал языки
людей. Может быть, один Малх во всей армии мог сколько-нибудь связно
рассказать о столетиях вражды, которая вопреки общему мнению окружавших
его была вызвана сначала налетами эллинов на Азию, а затем стойко
поддерживалась хищным давлением на Восток Римской империи, неустанно
искавшей жертву для очередного грабежа. Теперь полководец Велизарий вел
три легиона и несколько тысяч конницы из дружественных империй сарацинов и
других наемников-варваров. Обе стороны избегали решительных сражений.
Зимние дожди, захватившие армии вблизи развалин Вавилона, лишили
противников подвижности. После нескольких стычек было заключено перемирие.
Для Малха последовали два года коротких переходов и длительных стоянок,
перемежавшихся не слишком кровопролитными столкновениями. Малху не
пришлось участвовать во взятии городов, но он собрал небольшую добычу с
трупов персов и своих.
поясница, он волочил ногу, страдая от постоянной боли. Бывший мим легко
изобразил распространенную солдатскую болезнь. Выслужившиеся солдаты
получали право на некоторое обеспечение по старости. Тяжелая пята
Юстиниана наступила и на эту привилегию. Впрочем, краткость службы не дала
бы Малху права на пенсию. Но он получил свидетельство, ограждавшее его от
бдительности дорожных застав.
вторично, он встретился с людьми, владевшими наукой чарования взглядом. Но
поиски смысла бытия казались Малху интереснее магии.
умение довольствоваться малым. Малх существовал на три обола в день,
солдатской добычи должно было хватить надолго. И опять, как говорил Малх
новым друзьям, он, подобно воробью, запертому в доме, ударяется об одни и
те же стены. Эллин - он не мог не видеть в Риме, раздавившем Элладу,
только дурное. В этом крылось, Малх сам это понимал, мешающее истине
лицеприятие, хотя он понимал и неизбежность крушения Эллады, растерзанной
взаимной враждой городов-республик и кознями демагогов.
в Афинах исходило от потребностей граждан, они были республикой, властью.
Собравшись вместе на одной площади, они умели, бросая в урны створки
раковин, изгнать изменника, избрать умных законодателей, честных
казнохранителей, верных послов, талантливых стратегов.
прибосфорского Рима? Найдись такая площадь - кто же будет избранником
сброда? На один день демагоги овладеют толпой, а завтра и они, и
республика-эфемера исчезнут в хаосе личных страстей. Три мириада афинян
знали друг друга по-соседски, поэтому трезво ценили способности и
характеры. Так все и объяснилось.
как неимущий, был отделен от рабов малозаметной чертой. Рабов в
прославленной Девскиппом Афинской республике было больше, чем граждан.
Разве необходимость угнетения их, разве опасность рабов не вызывала
сплоченность граждан? Ты о чем-то умолчал, Девскипп!
базилевсов как неизбежность. Но - злую. Опасное состояние ума, усмехался
Малх, ибо базилевсы требуют не только подчинения, но и любви подданных.
истреблять высокомерие мысли. От бронзово-звонких гекзаметров Гомера до
слов, непонятных невежде, все было ересью для духовенства. Но ведь уже в
республиканском Риме ремесло литератора становилось небезопасным. С лет
первого императора Августа начинаются преследования. Тиберий, второй
император, сам не чуждый писательству, хорошо понимал неблагонадежность
писателей и охотно уничтожал их. Последний император-язычник, Диоклетиан,
тщась создать семью императоров-богов, приказывал повсюду хватать
писателей и казнить их как рассуждающих о государственных делах.
христианской морали, но споры о сущности Христа казались ему бесцельными.
"Учение о троичности божества изложено еще в египетских мифах", - думал
Малх. Что касается тайны необходимого сосуществования доброго и злого,
света и тьмы, божественного утверждения и дьявольского отрицания, то
здесь, по мнению Малха, ничто не разрешено. К уже бывшим противоречиям
последователи Христа добавили еще одно, свое; добрые правила и
бесчеловечность действий.
существовал в шумной Александрии, сытый размышлениями и беседой, как
Диоген.
мыслителя же немота просто невозможна. На Малха донесли. По своему
невежеству шпион не мог сколько-нибудь связно передать слова Малха, но
выследил, что непонятные речи произносит человек, отказавшийся от мяса и
семьи. На три обола в день Малх невольно жил аскетом, как того требует
учение Мани. Манихейство же - тягчайшая схизма!
ожидавшие следствия и казни. Манихейские ересиархи отвергли предложенное
им покаяние. В те дни, как и в другие, находилось много людей, не
боявшихся мученичества. Малх познакомился с церковной тюрьмой Второго
Рима, носившей название in pace, что обозначает: пребывание в мире, в
тишине, в покое. Заключенного на веревке опускают в темную узкую горловину
каменного мешка, на глубину нескольких ростов человека.
тяжким грехом судей ошибку в приговоре. Малх, защищаясь, отрицал
обвинение, исповедался, принял причастие, и Мена "смиренно указал"!
смятенность мысли от неполного знания церковных канонов. Города, кипящие
соблазном, опасны его душе. Да подвергнут его покаянию в гордости мысли и
да отправят в дальнее место.
храма, плевали на прикованного к столбу грешника, дабы помочь его
смирению. Затем Малх превратился в гребца. Купец, которому поручили
изгнанника, не был обязан обращаться с ним, как с кипой ценного груза, и
приковал к скамье. И все-таки с купцами, как убедился Малх, было легче
иметь дело, чем с властью.
море: корабли, из страха заблудиться в пустыне Понта, боялись надолго
терять сушу из виду. Когда попутный ветер надувал паруса, гребцы спали.
Случались и дни тяжкой борьбы с ветром. Сначала Малх считал дни, потом все
поглотило однообразие. Приказ положить весла по борту был понят Малхом как
очередная остановка, чтобы лодки могли еще раз отправиться к устью одной
из рек за водой и дровами. Неожиданно ему велели поднять ногу. Ловкий удар
расклепал кольцо!
нырнул. Отросшие волосы слиплись от соли.
ромеев на северном берегу Евксинского Понта, она казалась кораблем,
окаменевшим на суше. Стена и ров ограждали город с трех сторон, концы
крепостного пояса погружались в море. Бури разметывали камни - люди
восстанавливали разрушенное. Ворота порта замыкались цепями. Дома, высокие
из-за тесноты, были сложены из ноздреватого камня, поэтому даже новые
строения казались древними.
особым свойством жителей Византии. Это свойство он назвал презрением к
смерти. "Может быть, к жизни", - думал Малх. Иной раз ему хотелось выть,
не от голода и горя, не от страха или отчаяния, а так просто. Изредка Малх
доставлял себе это удовольствие, забившись где-нибудь за стеной в овраг,
пахнувший жарким бесплодием засухи, полынью и морем.
может быть еще худший, чем плен империи. Изгнанник имел время для
размышлений - преимущество нищеты и одиночества, ценимое далеко не всеми
философами и лишь редкими проповедниками отречения от земных благ.
подданных и для величия власти. Карикинтийская теснота снабдила его новыми
противоречиями. Префект, судья-квезитор и логофет-казначей были людьми
лично ничтожными и невежественными, власть же их - неограниченной.
Единственной целью правителей Карикинтии было выбивание денег из
подданных; надежным средством служили солдаты, тюрьма, пытка, казнь.