так. Но, видит небо, не я виноват...
лица нойонов.- Тэмуджин - враг. А врагов бьют, не дожидаясь, когда они
придут бить нас.
Но ты ведешь речь о войне. А война не облава на дзеренов. Я не могу ее
начать без позволения моего отца. Однако отец, тебе, Джамуха, это ведомо
лучше, чем кому-либо, не подымет руку на Тэмуджина.
ли, стоящему на пороге в мир иной, рушить ее!
Тут почти не было воинов. Хан жил в окружении служителей бога. В длинных
черных одеяниях, медлительные, отрешенные от земных сует, они изредка
проходили по куреню. Тут же, у юрт, щипали траву коровы и дойные кобылицы,
тощие с клочьями линяющей шерсти на ребрах. Сам хан, костлявый, с глубоко
запавшими глазами, казалось, тоже пострадал от джуда''.
Ты честен, и все это знают. Но что дала тебе честность? Люди всегда
пользовались ею во вред тебе. Мою мать отравили. Ты казнил злоумышленных
своих братьев. Но я-то рос сиротой, не ведая, что такое материнская ласка.
Нас предавали, и я скитался с тобой по горячим пустыням. Я голодал, умирал
от жажды... Лучше бы мне умереть в колыбели или в песках, чем знать, что
ты с легкостью уступишь свой улус алчному джаду '.
жалостью.
низком поклоне.- Твоя жизнь достойна того, чтобы воспеть ее в улигэрах. По
доброте своего сердца ты и о других думаешь, что они прямы, как ты сам.
Тэмуджин от других требует верности клятве. Сам свои клятвы нарушает на
каждом шагу. Посмотри на этих высокородных нойонов, кровных родичей моего
анды. Они вознесли его над собой, они были колесами его повозки, юртовым
войлоком над его головой. Он клялся защищать их владения. Но он их
разорил, ограбил, присвоил богатства себе. Виданное ли дело-им,
прославленным нойонам, почитаемым всегда и всюду, пришлось бежать от
своего родственника будто от степного пожара!
бесстрастным. Ван-хану много хлопот, забот и горя принесли свои нойоны. Не
станет он сочувствовать родичам Тэмуджина. Джамуха перевел дух, круто
сменил разговор.
За спиной он тебя зовет знаешь как? Полоумный старикашка.
никогда ничего не выпрашиваю. Это Тэмуджину надо кривить-лукавить. Ему
всегда от тебя что-то нужно, он всегда ищет что-нибудь возле тебя -
воинов, твою внучку для своего сына, твой улус для себя.
развеешь по ветру, как пепел угасшего очага,-твое дело. Оставьте меня в
покое и делайте что можете.
вскоре пришел и он. Сидели на берегу озера. По воде пробегала мелкая рябь,
колыхалась зеленая трава.
рассыпался, ветерок подхватил травинки, разнес вдоль берега. Да, Тэмуджина
не одолел никто. Если и теперь они не вышибут его из седла, горькая участь
ждет не одного Нилха-Сангуна.
перекочевали. Люди разгружали телеги, ставили юрты, выхлопывая войлоки.
Над становищем клубилась пыль, висел несмолкаемый гомон. Тэмуджин сам
отвел место для своей юрты и юрт жен, детей, теперь ждал, когда нукеры
приготовят жилье. В голубом небе висел жаворонок, сыпал на землю свои
песни. По зеленеющим холмам разбредались стада. Мать-земля снова была
ласкова к своим детям.
Все можно превозмочь, осилить. Идущий в гору будет на вершине. Мысли
Тэмуджина текли ровно, спокойно, с неохотой оторвался от них, когда
подскакал всадник. Он мешком свалился к его ногам, завопил дурным голосом:
вздернул к своему лицу.
бельмами глаз, хрипел удавленно. Свирепея, хан отшвырнул его, зычным
криком перекрыл гомон куреня:
о его бешеный взгляд, замирали в почтительном отдалении. Никто ничего не
мог понять. Боорчу наклонился над гонцом, шлепком ладони по щекам привел
его в чувство, стал расспрашивать.
воротник халата, стеснивший грудь. Он сейчас отдал бы половину ханства
тому, кто поставил бы перед ним отступников.
голос Боорчу.
собакам!
говорила она: не грози волку, когда он за горой,- зря голос надорвешь.
Остуди свою голову, хан.
смешаю!
от него, шагнул к воинам.- Чего рты пораскрывали? Занимайтесь своим делом.
руки. Курень потревоженно гудел. Люди толкались среди повозок. На земле
валялись мешки, сумы, бурдюки, седла. К траве тянулись волы и кони -
мосластые, вислобрюхие, со спутанной, грязной шерстью. Хану казалось, что
его курень разбит, разграблен... Тяжелая, сумрачная ярость ломила виски.
Стиснув окаменевшие челюсти, он знаком велел Боорчу подать коня.
своего улуса, обескровленного джудом, обессиленного предательством.
Сутулясь в седле, мрачно вглядывался в лица встречавших его нойонов - кто
предаст следующим? Они были почтительны, произносили пышные юролы -
благопожелания, осторожно (все-таки трое из шести бежавших - его кровные
родичи) порицали отступников. А он не верил ни благопожеланиям, ни
порицаниям, знал: многие предадут не задумываясь. Но почему? Почему они не
прирастают к нему душой, а, как приблудные псы, обглодав брошенную кость,
смотрят в сторону? Ну, кого-то, возможно, и обидел. Но не может же он
потакать желаниям каждого...
растений и поедающих их тут же, едва очистив, изможденных стариков с
желтыми лицами, тихих ребят с голодными глазами. И гнев на отступников
потеснила тревога. Что, если меркиты или тот же Нилха-Сангун пойдут на
него? Ему, как истощавшей скотине сочные травы, как людям добрая нища,
нужен мир. Сейчас нельзя задирать Нилха-Сангуна. И больше того, если
Нилха-Сангун, подбиваемый родичами, обуреваемый подозрительностью и
завистью, нацелит свои копья на его улус, придется снять перед ним шапку и
униженно просить пощады. Может быть, не дожидаясь, когда это случится,
послать людей к Ван-хану? Но с чем? Не потребовать выдачи
родичей-обнаружить свою слабость и стать невольным подстрекателем
вожделений сынка Ван-хана. Потребовать и получить отказ, не дав на такой
отказ достойного ответа,- то же самое.
переждать лихое время. Но надежда была слабой, и он не давал ей завладеть
своим сердцем. Если бы не ушли шесть куреней!.. И выбрали же время,
проклятые предатели!
прибыл посланец. Еще более нежданной была весть, которую он привез:
Нилха-Сангун, опечаленный тяготами своего народа, страшась многочисленных
врагов, уповая на всегдашнюю приязнь хана Тэмуджина к кэрэитам, желая
упрочить, сделать вечной дружбу двух улусов, хочет видеть своим зятем
Джучи, а женой своего сына - Ходжин-беки. Все готово к сговорному пиру.