Чтение 34–й страницы книги ~Богатство~

звоны услышали люди даже на дальних выпасах... Возле лавки собрался народ.
Староста объявил: пусть каждый хватает все, что есть самое дорогое в доме, -
надо немедля уходить в горы.

- Имею на то предписание от начальника уезда.

- А стрелять-то рази не будем? - спрашивали его.

- Стрелять погоди. У японцев наверняка пушка. Он тебе так пальнет, что
башка на пупок завернется... Чай, в Петропавловске не дурнее нас с тобой и
знают, что делать.

Взять в горы скотину явинские не могли, оставили ее в деревне. Не
прошло и получаса, как все крестьяне - с бабками и детьми, неся на себе
поклажу, - тронулись прочь из родимого селения в сторону синевшего вдали
горного хребта Кима. Слов нет, жаль было оставлять живность, жалко (до слез
жалко!) и домашнего барахла, что за один годок снова не справишь.

В лесу сделали первый привал.

- Все здеся? - спросил староста.

- Пересчитайтесь.

Недосчитались вдовы явинского почтальона.

- Во подлая! - стали дружно бранить бабу. - От мира отбилась, знать,
дурное удумала... с японцем осталась! Отойдя в сторонку, мужики-охотники
порешили:

- Надо бабу или сюды притащить, или прикончить, чтобы она, курвища, не
сказала японцам, кудыть мы подались всем миром.

Бросили жребий: выпало вернуться в Явино парню по имени Помпеи; не
прекословя, он взял в руки ружье и спросил:

- У кого пули надпилены?

Охотники на моржей всегда надрезали пули напильником, делая их
разрывными - со страшной убойной силой, способной сокрушить мощные черепа
морского зверя. Ему дали такую пулю.

- Хватай бабу за волосья и тащи к нам, - наставлял парня староста. -
Ежели зарыпается, шваркни по ней и дуй обратно.

- Ладнось, - ответил Помпеи и побежал...

Он скоро достиг Явина и уже был близок от дома вдовы почтальона, когда
со стороны околиц показались японские солдаты, шагавшие напрямик по
свежевскопаным грядкам огородов. Без предупреждения они открыли огонь из
карабинов, и бедный Помпеи, кружась под пулями, вскрикивал от каждого
попадания:

- Ой!.. Ах!.. О-о!..

Падая наземь, парень пустил разрывную пулю в чистое небо и, суча
ногами, затих посреди деревенской улицы, в пыли которой бродили равнодушные
ко всему куры.

Вечером лейтенант Ямагато с помощью поручика Сато стали допытываться у
вдовы явинского почтальона, куда делся тот молодой японец, что жил у нее, и
почему он не встретил десант возле деревни Явино. Замучив пытками невинную
женщину, самураи приступили к ужину... В этот тихий и благодатный камчатский
вечер, под трескучее пение кузнечиков в высоченной траве, японцы поедали
сметану и лакомились говядиной.

Над колокольнею прозрачной от ветхости старинной церквушки Явина
развевался японский флаг. А при въезде в деревню лейтенант Ямагато укрепил
столб, на котором приколотил доску с широковещательной надписью:
СМЫСЛО НА ЭТОЙ ТЫНЬ ПИСАНИ СЛОВ:

ИМЕННА ЭТОТ ЗЕМЛЯ УЖЕ ПРИНАДЛЕЖАЛ-

СЯ ЯПОНИЮ - ПОЭТОМУ КТО ТОГО ТРОГАЕТ ЭТО ТЫНЬ БУДЕТЕ УБИТА КОМАНДИР
ЯПОНСКИ ВОЙСКИ

Но в Петропавловске еще ничего не знали...
К ИСПОЛНЕНИЮ ДОЛГА

В эту же самую ночь, на другом краю Камчатки, в душной погибели
черемухи, красивая камчадалка Наталья Ижева отдалась любимому... Потом, лежа
в мокрой траве, долго плакала. Лепрозорий не был отгорожен от мира забором,
можешь бежать куда глаза глядят, но бежать было некуда!

- Не плачь и верь мне, - сказал траппер Наталье. - Ты сама знаешь, что
я давно смотрел на тебя совсем не так, как смотрю на остальных людей... Не
плачь, не плачь, я что-нибудь придумаю. Здесь жить не останемся.

- Где же? Где же нам жить?

- О-о, ты еще не знаешь, как широк этот мир...

Утром огородник Матвей, догадываясь, где всю ночь до зари пропадала
Наталья, строго выговорил Исполатову:

- Нехорошо поступаешь, Сашка... неладно.

Исполатов смазывал "бюксфлинт". Он сказал:

- А ты, старче, не суйся не в свое дело.

Для верности траппер стукнул трехстволкой об пол, и опять (как тогда!)
что-то тихо и внятно щелкнуло. Исполатов не думал, что у Матвея по-прежнему
острый слух.

- Опять у тебя? - показал он на ружье. - Смотри, доиграешься, что тебе
башку оторвет. Или закинь свой трояк на болото, или исправь курки... Я же
слышал: у тебя опять сбросило!

- Да, Матвей, - подавленно ответил траппер. - Это на картечном стволе.
Но в пулевых еще ни разу сброса не было...

- Взял девку, - продолжал свое огородник, - и без того богом обиженную,
задурил ей голову. Конечно, Наташке жить бы да жить, но... лучше оставь ее.
Не береди души девкиной! Ты погулял, собачек запряг, и до свиданья, а ей -
хоть на стенку полезай.

- Не бубни. Надоело, старик.

- Старик... А тебе сколько вжарило?

- Тридцать восемь.

- Ото! После сорока на погост быстро поскачешь.

Исполатов ответил с угрожающей расстановкой:

- Ты ведь не спрашивал меня, что дальше будет.

- А что будет-то? Ни хрена уже не будет.

- Так ведь не закончится. Я человек цельный.

Прокаженный взял со стола стакан:

- Эвон посудина... Она цельная, покедова я не кокну ее. А про человека
сказать, что он цельный, нельзя. Никто ж не видит, сколько трещин в душе у
каждого! Ох, Сашка, я ведь про тебя все знаю... Бить бы тебя, да сил у меня
не стало.

- Меня уже били, Матвей, а что толку?

- Опять в город? - спросил огородник.

- Да, надо...

- Не обидь Наташку-то.

- Никогда!

Наталья проводила его по глухой звериной тропе.

- Только не брось меня, - взмолилась женщина. Он поцеловал ее в
прекрасные раскосые глаза.

- Мне с тобою еще здорово повезет, - сказал траппер. И ушел - бесшумно,
словно зверь, ни разу не оглянувшись.

Плачущая камчадалка вернулась в лепрозорий.

- Привыкай, - сказал ей Матвей.

Он появился в Петропавловске как раз в тот день, когда прибыл гонец с
полетучкой от явинского старосты.

Мужик толковый, - хвалил старосту Соломин. - В напрасный бой
ввязываться не стал, а - исправно отвел жителей в горы Кима...

Это где такие? - Андрей Петрович посмотрел на карту. - Ага, вот здесь.
Что ж, теперь очередь за нами!

- Не забывайте про Гижигу, - напомнил траппер.

- Я только и думаю, как выбить японцев с Камчатки и как доставить
гижигинцам продовольствие...

Если в прошлую навигацию проникнуть на Гижигу кораблям не позволила
сложная ледовая обстановка, то в этом военном году (даже при условии, если
ветры отожмут ледяной припай к югу) японцы русских кораблей на Гижигу не
пропустят.

- Вам приходилось когда-либо голодать?

На этот вопрос траппера Соломин сказал:

- Честно говоря, ни разу в жизни. Однако не подумайте, что сытый
голодного не разумеет. Я сам душою изнылся, но затрудняюсь в выборе средств.
Не ждать же нового наста!

- Если только морем, - подсказал Исполатов.

- Но как же нашему кораблю пронырнуть между Лопаткой и мысом Кокутан?
Японцы заметят и сразу потопят шхуну.

- А вы поговорите с прапорщиком Жабиным...

Андрей Петрович навестил в гавани японскую шхуну, которая по весне
обрела вполне божеский вид. Попрыгав на пружинистой палубе, тиковый настил
которой напоминал певучие клавиши пианино, он сказал прапорщику:

- Вы бы хоть название кораблю придумали.

Жабин был занят делом: с помощью трех отставных матросов, живших в
Петропавловске доходами с огородов, он обтягивал по борту упругие штаги,
крепившие мачты. Ответил так:

- Я вам любое название с потолка возьму. Хотя бы и "Камчатка" - для
конторы Ллойда мы ведь все глубоко безразличны!

Они прошли в рубку, где от японцев еще сохранилась традиционная
простота "ваби-саби" - здесь ничего не было лишнего. Не было даже стола и
дивана, только лежали циновки-татами, здесь же свалены карты, скрученные в
рулоны. Лишь в углу торчала одинокая табуретка, явно принесенная с берега.

- Это мой престол, - показал Жабин. - Садитесь.

- Нет уж, прошу вас... Вы устали больше меня.

Концом костыля прапорщик ткнул в карты:

- Вся наша навигация. А компасик я достал. Правда, паршивенький,
девиация не уничтожена, и боюсь, что вместо норда он станет показывать всем
нам год рождения микадо...

Соломин рассказал о высадке японского десанта.

- Для вас это неожиданно?

Нет! Урядник уже выехал в Мильково, там собран очень боевой отряд из