насилие всегда притягивает к себе лживых, с какими бы добрыми намерениями ни
совершалось оно...
заходящего солнца проник из сада, и обычный фарр загорелся над головой
сидящего у окна Светлолицего Кавада. Он встал, неслышно прошел вдоль стены с
книгами.
было в быстрых глазах царя царей, но смотрели они по-арийски прямо. Нельзя
было уклониться, говорить об обманчивых преломлениях, относительности всего
сущего, призрачности сказаний.
отправятся туда сам Маздак, датвар Розбех и Тахамтан, чтобы объяснить людям
неприкосновенность храмов. Вожди деристденанов разъедутся для этого по
сатрапиям...
задержались на нем желтоватые глаза. И тогда наконец вспомнилось Аврааму.
Так смотрела крыса от лошадиного копыта -- холодно, ожидающе, неумолимо...
Авраам задержался перед завесой. Он услышал последние слова Маздака, и
бесконечная усталость была в них... "Рано или поздно становится ложью самая
высокая правда... И ничего нет хуже правды, ставшей ложью. Мы должны
понимать это, Розбех!.."
осенней коре платана, и начал возвращаться к нему рассудок. Зачем он пришел
сюда?..
так же необыкновенно светилось лицо, приподнималась и опадала на груди
тяжелая, прозрачная при луне ткань. Рука, как всегда, придерживала
покрывало, и чистый холод тела был под ним...
ему наступают ногами в колеблемой листьями тьме. Покрывало начало сползать у
нее с плеча, тень воителя Сиявуша закрыла луну...
светильники в нишах, упал и погас на полу каморки длинный безликий луч. В
знакомую койку уткнулся Авраам, содрав с себя одежды...
ней, но только не знал об этом. Черная пустота расползалась впереди. Тело
болело от горя, и он прижимал ко рту холодные ладони. Кто-то посторонний
сейчас там, и полны чужие бессмысленные руки...
соленой пустыни? Запах платана ворвался из мокрого сада. Он протянул руки во
тьму и ощутил твердую белизну ее тела. Шелк неслышно заскользил поверх
пальцев...
пахли, как в то далекое утро. И тяжелые солнечные волосы, от которых ее имя,
упали ему
мягкой завесой ниспавших волос услышал он властную, горячую, всеутоляющую
щедрость ее груди и приник к ней, содрогаясь от плача.
было уже много лет назад -- еще тогда, в Эдессе, когда была у него мать.
Потом все медленнее становились ее движения, и он тоже затих, чувствуя, как
помимо него напрягается тело. Руки легко находили ее, и сама она искала их.
И ничего больше уже не нужно было искать...
подкладывать под нее скатившееся одеяло, потому что на досках лежали они.
Она поднялась, сделала с собой что нужно, ровно выстелила большое одеяло во
тьме. Но он видел все, и высокая волна близости прилила от нее.
они легли, обнявшись, прижимаясь в извечной чистоте тела, согревая друг
друга от проникающего через камни осеннего холода.
она, и как много снился он ей. Не отпуская его ни на миг, шептала в ночи
Белая Фарангис о своей безмерной тоске по нему. И плакала, как всякая
женщина, боясь, что уйдет он когда-нибудь от нее.
затихала она так в ожидании счастья. И когда приходило оно, просыпалась
сразу вся и не знала усталости. Покорная, ослепшая, искала она потом его
руки.
значения...
она лжи. Одна лишь высокая правда любви жила в ней. Вся без остатка
растворилась она в нем, сердце и плоть их были едины.
свете солнца. Ночное было у нее все: необычный профиль, лунная белизна, на
фарфоре нарисованные губы. Закутана в шелк была она, и узкая рука с зелеными
и золотыми камнями на пальцах придерживала покрывало у плеча...
как камни в перстнях, отразили они Авраама, длинную каменную стену, рабов у
оливок, притихших азатов. Видела ли она людей?..
маленького рта проступили тогда арийские бугры. Как у тупого Быка-Зармихра,
оттянули они книзу углы ее губ. И у канаранга Гушнапсдада так же высокомерно
кривились губы при людях. Даже у надсмотрщика Мардана вздувался рот по
краям, когда говорил он с рабами...
только великая человеческая нежность кожи. Ласково, больно прикусила она ему
пальцы...
головы укрытый одеялом, и не осталось ничего от ночи. Но полно было радости
тело, и болели покусанные губы. Что-то стягивало ему шею. Потянув, увидел он
сплетенный втрое золотой волос. Так царица Вис привязывала к себе Рамина. А
в Самарканде сделала это жрица при храме, когда расстались они. И даже волос
Мушкданэ, дочки садовника, когда-то остался на нем...
дверная завеса, и уставились на Авраама бесцветные глаза. Поганый Мардан это
был, надзирающий над рабами и по своей воле заглядывающий во все щели. Самим
богом в наказание был вдавлен нос посреди плоского лица. Чуть дрогнул этот
круглый нос, повертелся, задышал важно в обе ноздри:
ночи разошлись деристденаны по
Шизу.
один за другим взбирались наверх по крученным вокруг одной оси ступеням. В
темном колодце лестницы слышались удивленные восклицания. Никто не ждал в
этот день Царского Совета...
БОГОВ, СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ. СЛУШАЕТ ВАС. АРИЙСКИЕ СОСЛОВИЯ!
Дипераны переглядывались. Старый Саул был угрюм, в глазах Артака обозначился
страх...
появилось справа на синих подушках. Перевернуты зачем-то были красные
подушки слева, откуда говорили всегда Маздак и Розбех...
нигде безликого царевича с бегающими глазами. Самого царя царей тоже нет на
обычном месте...
человека под черным покрывалом. Пригнув, посадили они его в круглую яму
посредине зала. Яростно взвыли карнаи.
рывком сбросил покрывало. Кавад, царь царей и бог, был под ним...
были его глаза. Гушнапсдад, кана-ранг -- правитель Хорасана, большой,