друг...
хриплый басок. Над будкой ликовало уже две
головы.
вопросах искусства. Это, впрочем, и не мудрено, ибо до работы в
театре Антон служил в пожарной команде, где играл на трубе. А не будь
Антона, Романус ручается, что кой-кто из режиссеров спутал бы, и
очень просто, увертюру к "Руслану" с самым обыкновенным "Со святыми
упокой"!
по-серьезному. Средств борьбы с ним нет!"
музыканта, подвесив его кверху ногами к выносному софиту, благо Иван
Васильевич не появляется в театре, но тем не менее придется театру
заплатить Анне Ануфриевне за искрошенные ребра. Да и в союз Романус
ей посоветовал наведаться, узнать, как там смотрят на такие вещи, про
которые действительно можно сказать:
сильнее!
избавление.
помощником режиссера в театре, и он вел пьесу "Черный
снег".
живыми многоопытными глазами, знал свое дело хорошо. А дело это было
трудное.
костюм и желтые ботинки, а в синюю сатиновую рубашку и брезентовые
желтоватые туфли, подошел к столу, имея под мышкою неизменную
папку.
еще пристроить папку под лампой, как вскипел
скандал.
Начался он с
фразы Романуса:
прошу занести в протокол то, что происходит!
и чуть шевельнул бровью.
оперу... - начал было Романус, но спохватился, что автор сидит тут же,
и продолжал, исказив свое лицо улыбкой в мою сторону, - что и
правильно! Ибо наш автор понимает все значение музыки в драме!..
То... Я прошу отвести оркестру место, где он мог бы
играть!
делая вид, что открывает папку по срочному делу.
бутафорской?
чайном буфете нельзя, к вашему сведению.
нельзя, - сказал Андрей Андреевич, и у него шевельнулась другая
бровь.
нет в партере, продолжал: - Ибо вы старый работник и понимаете в
искусстве, чего нельзя сказать про кой-кого из
режиссеров...
звучание...
при помощи которого можно проверить, например, уши! Но если
кому-нибудь в детстве...
Андрей Андреевич и закрыл папку.
писателю, пусть он подтвердит свое возмущение по поводу того, как
калечат у нас музыкантов!
Андреевича.
помощник, который обязан знать сцену как свои пять
пальцев...
Андреевич и оборвал шнурок на папке.
Романус.
- Я занесу в протокол то, что вы
говорите! - сказал Андрей Андреевич.
на репетиции!
Романус.
Андреевич и вдруг бешено закричал: - Верховые! Что вы там делаете?! - и
бросился через лесенку на сцену.
показались актеры.
заговорил:
прошу и требую, чтобы помощник не смел издеваться над
музыкантами!
Бобылев?!
голос.
Стрижа.
казались загадочными в полутьме над абажуром, мазались краской,
перевоплощались, волновались, истощались... Они устали за сезон,
нервничали, капризничали, дразнили друг друга. Романус доставил
огромное и приятное развлечение.
бормотал:
Оскар!
пьесой по столу.
подбадривая то Романуса: - Правильно, Оскар! Нам ребра дороже этих
спектаклей! - то Стрижа: - А актеры хуже, что ли, музыкантов? Ты, Фома,
обрати свое внимание на этот факт!
репетировать... И когда эта склока кончится?
Склока продолжалась еще некоторое
время, крики неслись из круга, замыкавшего лампу, и дым поднимался
вверх.
стоял у рампы, смотрел, как художница из макетной - Аврора Госье
ходила по краю круга с измерительной рейкой, прикладывала ее к полу.
Лицо Госье было спокойное, чуть печальное, губы сжаты. Светлые волосы
Госье то загорались, точно их подожгли, когда она наклонялась к
берегу рампы, то потухали и становились как пепел. И я размышлял о
том, что все, что сейчас происходит, что тянется так мучительно, все
получит свое завершение...
теряем!
бутафорами. На сцену же проследовал и Романус. Его появление не
прошло бесседно. Он подошел к Владычинскому и озабоченно спросил у
того, не находит ли Владычинский, что Патрикеев очень уж
злоупотребляет буфонными приемами, вследствие чего публика засмеется
как раз в тот момент, когда у Владычинского важнейшая фраза: "А мне
куда прикажете деваться? Я одинок, я болен..."
рабочие, и бутафоры строем стояли у рампы, слушая, как переругиваются
давние враги Владычинский с Патрикеевым. Владычинский, атлетически
Контровский Владимир
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер
Сертаков Виталий