потрогивая струны, проговорил речитативом, чуть-чуть постукивая сапогом:
обращаясь ко всем, закричал:
все врет!
смехом заглядывая мне в глаза, и чуть не полез со мной целоваться. Он был
пьяненек. Выражение "Старичку такому-то... ", то есть такому-то мое
почтение, употребляется в простонародье по всей Сибири, хотя бы относилось
к человеку двадцати лет. Слово "старичок" означает что-то почетное,
почтительное, даже льстивое.
вы уж меня извините! - Варламов говорил несколько нараспев.
отчаянии стуча рукою по нарам. Но тот как будто слово дал не обращать на
него ни малейшего внимания, и в этом было чрезвычайно много комизму, потому
что Булкин привязался к Варламову совершенно ни с того ни с сего еще с
самого утра именно за то, что Варламов "все врет", как ему отчего-то
показалось. Он бродил за ним, как тень, привязывался к каждому его слову,
ломал свои руки, обколотил их чуть не в кровь об стены и об нары и страдал,
видимо страдал от убеждения, что Варламов "все врет"! Если б у него были
волосы на голове, он бы, кажется, вырвал их от огорчения. Точно он взял на
себя обязанность отвечать за поступки Варламова, точно на его совести
лежали все недостатки Варламова. Но в том-то и штука, что тот даже и не
глядел на него.
подходит! - кричал Булкин.
очень меня любили девки... - начал вдруг ни с того ни с сего Варламов.
плисовые; лежу себе, как этакой граф Бутылкин, ну то есть пьян, как швед,
одно слово - чего изволите!
два-то года я два этажа и спустил, остались у меня одни ворота без столбов.
Что ж, деньги - голуби: прилетят и опять улетят!
деньжонок пришлют. Потому, говорили, я против родителев моих шел.
Неуважительный был! Вот уж седьмой год, как послал.
приближая свой нос к самому моему лицу. - А у меня, Александр Петрович,
здесь полюбовница есть...
несколько одежи; а твоя хорошая, да нищая, с мешком ходит".
казарме тоже захохотали. Действительно, все знали, что он связался с
какой-то нищей и выдал ей в полгода всего десять копеек.
Александр Петрович, все чай пил сегодня, - прибавил он в умилении, принимая
деньги, - и так я этого чаю нахлестался, что одышка взяла, а в брюхе как в
бутылке болтается...
казалось, дошло до последних пределов. Он жестикулировал, как отчаянный,
чуть не плакал.
смотрите на него! Все врет! Что ни скажет, все-то, все-то, все-то врет!
несообразный ты человек!
силы кулаком по нарам, - не хочу, чтоб он врал!
спешит из казармы, разумеется к целовальнику. И тут, кажется, он в первый
раз замечает Булкина.
впрямь был ему на что-то нужен. - Набалдашник! - прибавляет он с
презрением, пропуская огорченного Булкина вперед себя и вновь начиная
тренькать на балалайке...
Арестанты тяжело засыпают на нарах. Во сне они говорят и бредят еще больше,
чем в другие ночи. Кой-где еще сидят за майданами. Давно ожидаемый праздник
прошел. Завтра опять будни, опять на работу...
театре. Предварительных хлопот по устройству, вероятно, было много, но
актеры взяли все на себя, так что все мы, остальные, и не знали: в каком
положении дело? что именно делается? даже хорошенько не знали, что будет
представляться. Актеры все эти три дня, выходя на работу, старались как
можно более добыть костюмов. Баклушин, встречаясь со мной, только
прищелкивал пальцами от удовольствия. Кажется, и на плац-майора нашел
порядочный стих. Впрочем, нам было совершенно неизвестно, знал ли он о
театре. Если знал, то позволил ли его формально или только решился молчать,
махнув рукой на арестантскую затею и подтвердив, разумеется, чтоб все было
по возможности в порядке? Я думаю, он знал о театре, не мог не знать; но
вмешиваться не хотел, понимая, что может быть хуже, если он запретит:
арестанты начнут шалить, пьянствовать, так что гораздо лучше, если
чем-нибудь займутся. Я, впрочем, предполагаю в плац-майоре такое
рассуждение единственно потому, что оно самое естественное, самое верное и
здравое. Даже так можно сказать: если б у арестантов не было на праздниках
театра или какого-нибудь занятия в этом роде, то его следовало самому
начальству выдумать. Но так как наш плац-майор отличался совершенно
обратным способом мышления, чем остальная часть человечества, то очень
немудрено, что я беру большой грех на себя, предполагая, что он знал о
театре и позволил его. Такому человеку, как плац-майор, надо было везде
кого-нибудь придавить, что-нибудь отнять, кого-нибудь лишить права - одним
словом, где-нибудь произвести распорядок. В этом отношении он был известен
в целом городе. Какое ему дело, что именно от этих стеснений в остроге
могли выйти шалости? На шалости есть наказания (рассуждают такие, как наш
плац-майор), а с мошенниками-арестантами строгость и беспрерывное,
Эриксон Стивен
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Буркатовский Сергей
Белов Вольф