прежде помещался письмоводитель Петра Александровича, работал теперь
каждое утро, и часто по вечерам за полночь, новый приезжий. Часто они
запирались в кабинете Петра Александровича и работали вместе. Однажды,
после обеда, Александра Михайловна попросила меня сходить в кабинет мужа
и спросить его, будет ли он с нами пить чай. Не найдя никого в кабинете
и полагая, что Петр Александрович скоро войдет, я остановилась ждать. На
стене висел его портрет. Помню, что я вдруг вздрогнула, увидев этот
портрет, и с непонятным мне самой волнением начала пристально его расс-
матривать. Он висел довольно высоко; к тому же было довольно темно, и я,
чтоб удобнее рассматривать, придвинула стул и стала на него. Мне хоте-
лось что-то сыскать, как будто я надеялась найти разрешение сомнений мо-
их, и, помню, прежде всего меня поразили глаза портрета. Меня поразило
тут же, что я почти никогда не видала глаз этого человека: он всегда
прятал их под очки.
дубеждению, но как будто это предубеждение теперь оправдалось. Воображе-
ние мое было настроено. Мне вдруг показалось, что глаза портрета с сму-
щением отворачиваются от моего пронзительно-испытующего взгляда, что они
силятся избегнуть его, что ложь и обман в этих глазах; мне показалось,
что я угадала, и не понимаю, какая тайная радость откликнулась во мне на
мою догадку. Легкий крик вырвался из груди моей. В это время я услышала
сзади меня шорох. Я оглянулась: передо мной стоял Петр Александрович и
внимательно смотрел на меня. Мне показалось, что он вдруг покраснел. Я
вспыхнула и соскочила со стула.
приглашение Александры Михайловны. Не помню, что он отвечал мне, не пом-
ню, как я вышла из кабинета; но, придя к Александре Михайловне, я совер-
шенно забыла ответ, которого она ожидала, и наугад сказала, что будет.
посмотри на себя. Что с тобой?
тотчас же вышла из комнаты. Я ждала целые два часа в большой тоске. На-
конец пришли звать меня к Александре Михайловне. Александра Михайловна
была молчалива и озабочена. Когда я вошла, она быстро и пытливо посмот-
рела на меня, но тотчас же опустила глаза. Мне показалось, что какое-то
смущение отразилось на лице ее. Скоро я заметила, что она была в дурном
расположении духа, говорила мало, на меня не глядела совсем и, в ответ
на заботливые вопросы Б., жаловалась на головную боль. Петр Александро-
вич был разговорчивее всегдашнего, но говорил только с Б.
на, как будто обрадовавшись предлогу. Я взглянула на нее: она смотрела
на меня в беспокойном ожидании.
и пропеть хоть как-нибудь, я смутилась, запуталась, не знала, как отго-
вориться; наконец досада одолела меня, и я отказалась наотрез.
чительно взглянув на меня и, в то же время мимолетом, на мужа.
нем замешательстве, но, уже не скрывая его и дрожа от какого-то нетерпе-
ливого и досадного ощущения, повторила с горячностью, что не хочу, не
могу, нездорова. Говоря это, я глядела всем в глаза, но бог знает, как
бы желала быть в своей комнате в ту минуту и затаиться от всех.
ворила ни слова. Но Петр Александрович вдруг встал со стула и сказал,
что он забыл одно дело, и, по-видимому в досаде, что упустил нужное вре-
мя, поспешно вышел из комнаты, предуведомив, что, может быть, зайдет
позже, а впрочем, на всякий случай пожал руку Б. в знак прощания.
больны.
Александра Михайловна и вдруг остановилась.
в глаза. Бедная не выдержала моего взгляда, опустила глаза, как винова-
тая, и легкая краска облила ее бледные щеки. Я взяла ее руку и поцелова-
ла ее. Александра Михайловна посмотрела на меня с непритворною, наивною
радостию. - Простите меня,что я была такой злой, такой дурной ребенок
сегодня, - сказала я ей с чувством, - но, право, я больна. Не сердитесь
же и отпустите меня...
же, гораздо хуже тебя, - прибавила она мне на ухо. - Прощай, будь здоро-
ва. Только, ради бога, не сердись на меня.
шись за себя, - за что? Ну, видишь, какая я, Неточка. Что это я тебе
сказала? Прощай! Ты умнее меня... А я хуже, чем ребенок.
зать. Поцеловав ее еще раз, я поспешно вышла из комнаты.
чувствуя, что я неосторожна и не умею вести себя. Мне было чего-то стыд-
но до слез, и я заснула в глубокой тоске. Когда же я проснулась наутро,
первою мыслью моею было, что весь вчерашний вечер - чистый призрак, ми-
раж, что мы только мистифировали друг друга, заторопились, дали вид це-
лого приключения пустякам и что все произошло от неопытности, от непри-
вычки нашей принимать внешние впечатления. Я чувствовала, что всему ви-
новато это письмо, что оно меня слишком беспокоит, что воображение мое
расстроено, и решила, что лучше я вперед не буду ни о чем думать. Разре-
шив так необыкновенно легко всю тоску свою и в полном убеждении, что я
так же легко и исполню, что порешила, я стала спокойнее и отправилась на
урок пения, совсем развеселившись. Утренний воздух окончательно освежил
мою голову. Я очень любила свои утренние путешествия к моему учителю.
Так весело было проходить город, который к девятому часу уже совсем
оживлялся и заботливо начинал обыденную жизнь. Мы обыкновенно проходили
по самым живучим, по самым кропотливым улицам, и мне так нравилась такая
обстановка начала моей артистической жизни, контраст между этой повсед-
невной мелочью, маленькой, но живой заботой и искусством, которое ожида-
ло меня в двух шагах от этой жизни, в третьем этаже огромного дома, на-
битого сверху донизу жильцами, которым, как мне казалось, ровно нет ни-
какого дела ни до какого искусства. Я между этими деловыми, сердитыми
прохожими, с тетрадью нот под мышкой; старуха Наталья, провожавшая меня
и каждый раз задававшая мне, себе неведомо, разрешить задачу: о чем она
всего более думает? - наконец, мой учитель, полуитальянец, полуфранцуз,
чудак, минутами настоящий энтузиаст, гораздо чаще педант и всего больше
скряга, - все это развлекало меня, заставляло меня смеяться или задумы-
ваться. К тому же я хоть и робко, но с страстной надеждой любила свое
искусство, строила воздушные замки, выкраивала себе самое чудесное буду-
щее и нередко, возвращаясь, была будто в огне от своих фантазий. Одним
словом, в эти часы я была почти счастлива.
сов воротилась с урока домой. Я забыла про все и, помню, так радостно
размечталась о чем-то. Но вдруг, всходя на лестницу, я вздрогнула, как
будто меня обожгли. Надо мной раздался голос Петра Александровича, кото-
рый в эту минуту сходил с лестницы. Неприятное чувство, овладевшее мной,
было так велико, воспоминание о вчерашнем так враждебно поразило меня,
что я никак не могла скрыть своей тоски. Я слегка поклонилась ему, но,
вероятно, лицо мое было так выразительно в эту минуту, что он остановил-
ся передо мной в удивлении. Заметив движение его, я покраснела и быстро
пошла наверх. Он пробормотал что-то мне вслед и пошел своею дорогою.
лось. Все утро я была сама не своя и не знала, на что решиться, чтоб
Флинт Эрик
Мороз Александра
Березин Федор
Апраксина Татьяна
Херберт Фрэнк
Орловский Гай Юлий