сустав распух, нога отяжелела, и больной мог только садиться, хотя ему это
было запрещено. Если же он изредка вставал, чтобы курить, то сильно рискуя,
против запрещений врача. Врач Добль, которому безотчетно нравился Давенант,
никак не был склонен торопить суд и, устроив подходящий консилиум, дал
условное заключение о возможности предстать раненому перед лицом суда лишь
через две недели, то есть, считая день свидания Стомадора и Галерана
отправным пунктом, - на одиннадцатый после того день.
отец, чрезвычайно довольные оборотом дела, приняли путем старых связей
нужные меры против оглашения позорной истории, почему заранее было решено в
отношении Давенанта - вынести ему заочный приговор, в силу его прямого
признания. Отсрочка судебного разбирательства из-за болезни главного
преступника была, таким образом, лишь проявлением необходимой корректности.
Если бы его ноге стало действительно лучше, председатель военного суда,
майор Стегельсон, после совещания с прокурором решил в таком случае
назначить суд, не ожидая выздоровления Гравелота. Эти внутренние отношения
чиновников и военных, среди худшей их части, представляли закрытый ящик,
хорошо знакомый каждому специалисту. При защите общего тайного интереса все
это возмутительно только со стороны, внутри же - просто и почти мирно.
прекрасно осведомлен о последствиях его бегства и не упустит случая заранее
исказить факты или замять их, если арестованный приступит к разоблачению. Не
зная, что ожидать от столь решительного поведения властных лиц в том случае,
если он отправит следователю письменное показание, в котором вдобавок было
бы невозможно доказать связь поступка Готлиба Вагнера с участием в этом
преступлении Ван-Конета, - Давенант ждал суда. Сомнения были и здесь, так
как битва "Медведицы" с таможенной стражей никак не относилась к безобразиям
Ван-Конета за столом "Суши и моря", но ничего другого Давенант придумать не
мог, разве лишь Галеран, если он жив, способен был ему помочь. Положение
молодого хозяина гостиницы ухудшалось еще страстным тоном местных газет,
находивших случай с "Медведицей" исключительным по дерзости и свирепости
сопротивления контрабандистов. Два репортера пытались выхлопотать интервью с
Тергенсом и Гравелотом, но им было отказано.
подтверждением добытых им сведений о настоящем, втором имени Давенанта и о
бегстве его из своей гостиницы, когда таможенный отряд обнаружил два ящика
дорогих сигар. Давенант не стал лгать: признавши, что все это так, он
рассказал следователю о проделках Готлиба Вагнера, вперед зная, что
следователь ему не поверит. Но ни слова о Ван-Конете, опасаясь неизвестных
ходов злой силы, уже показавшей свое могущество, он не проронил и, стерпев
насмешливую критику следователя в отношении таинственного Вагнера, подписал
показание в том виде, в каком это оказание дал. Хотя теперь у суда были
основания считать его контрабандистом и притонодержателем, он, как сказано,
для всего главного решил ожидать суда.
терпеть в часы перевязок. Хотя после перевязки Давенант чувствовал некоторое
облегчение, но промывание раны и возня с ней были всегда очень мучительны.
Врач появлялся в сопровождении надзирателя, следившего за соблюдением правил
одиночного заключения. Морщась от болезненных ощущений, но и улыбаясь в то
же время, Давенант обыкновенно принимался шутить или рассказывал те смешные
истории, каких наслушался довольно за девять лет среди разных людей.
Тюремные служащие отлично видели, что Гравелот не контрабандист. Через
Тергенса уже шли по тюрьме слухи о ссоре Гравелота с каким-то очень важным
лицом высшей администрации, причем, разумеется, играла роль светская дама,
но слухи эти, не принимая ни окончательной, ни достоверной формы, породили к
Гравелоту симпатию, и, лишь боясь потерять место, врач не делал узнику тех
существенных одолжений, одно из которых пало на долю Катрин Рыжей.
человек с острым лицом. Тщательно осмотрев камеру, окно, нехотя пробормотав:
последний раз на замкнуто следящие за его движениями серые глаза Давенанта и
уходил. Однажды, с целью испытать этого человека, Давенант сказал ему, что
желает вызвать следователя для весьма существенных показаний. Беглое
соображение, мелькнувшее в глазах начальника тюрьмы, выразилось вопросом:
удар в гостинице...
поворачиваясь, чтобы уйти, начальник, - вы должны подать письменное
объяснение.
заодно с судом и всякое письменное изложение причин мрачной истории отправит
непосредственно губернатору или же уничтожит.
сон уводил его из тюрьмы в страну грез. Он старался спать днем, чтобы меньше
хотелось курить, так как за стояние у форточки приходилось ему платить
возобновлением острой боли в колене. Без других собеседников, кроме книг
тюремной библиотеки, в отвратительно светлой пустоте камеры, где
отсутствовало хотя бы что-нибудь лишнее, так необходимое зрению человека,
Давенант отдавался воображению. Иногда он видел Кишлота и красные зонтики
девочек, смеющихся так, что все смеялось вокруг. Он бродил с пьяным отцом,
искал в темном саду ключ и шел по неизвестной дороге, стремясь обогнуть
гору, закрывающую ярко озаренный театр. Но меньше всего он хотел, чтобы те
девушки, от которых у него осталось странное впечатление - нежности и любви
к жизни, - узнали, где он находится. Тогда они должны были вспомнить его
отца. И в простоте сердечной Давенант надеялся, что они уже давно забыли о
нем.
Давенантом, начавшим с той ночи напряженно ожидать дальнейших событий, на
исходе двенадцатого часа полудня произошла обычная смена дежурств. Новый
надзиратель обошел по порядку все одиночные камеры лазарета и последней
открыл дверь Тиррея. Это был Факрегед, молодой человек лет тридцати, с
нездоровым цветом лица и черными усиками. Его черные небольшие глаза слегка
улыбнулись и, тихо прикрыв дверь, чтобы надзиратель общего отделения
лазарета случайно не подслушал беседу, он присел на кровать в ногах
Давенанта, кивая ему в знак соблюдения спокойствия и доверия. Чувствуя
начало событий, но из осторожности только молча и выжидательно улыбаясь,
Давенант взял от Факрегеда записку Тергенса, почерк которого ему был уже
известен.
молока. Т."
фуражки, - я ее потом уничтожу. Теперь слушайте: все, что нужно передать
кому бы то ни было, можете мне сказать на словах, так безопаснее, но, если
необходимо писать, тогда приготовьте письмо к вечеру и засуньте его в
остаток хлеба, какой получаете на ужин, хлеб можно бросить в миску. Хотя мне
и доверяют, но осторожность никогда не мешает. У вас карандаш есть? Так.
Возьмите бумаги.
Давенант спрятал их в прореху матраца.
видимо, торопился выйти. - Дошло ли письмо? Где Том Стомадор?
двери и стоя к ней спиной. Его рука тянулась взяться за ручку двери. -
Действовать будут вовсю. Стомадор торгует напротив тюрьмы. У него лавка.
счастливо расхохотался. Крайнее возбуждение выразилось тем, что на его левой
щеке проступило яркое красное пятно, захватившее угол глаза и висок; как бы
мурашки бегали в щеке, и он бессознательно потер ее.
Давенант. - Что же еще? Как Тергенс?
выскочил, тотчас щелкнув ключом.
освобождения, - как если бы уже подан был к тюрьме экипаж увезти его прочь
от мрачной игры стен и ключей. "Стомадор против тюрьмы, - повторял Давенант.
- Галеран знает обо мне!" Диковинность человеческих встреч веселила его. Он
лежал, тихо смеялся и прислушивался к изредка раздающимся звукам тюрьмы,
напоминающим металлические взрывы, голос железа, шаги каменных статуй.
Немедленно захотелось ему писать Галерану обо всем, подробно и точно.
Воспоминания оживили образ этого человека, к которому он чувствовал уважение
и благодарность. Дыша всей силой легких, теснящих оглушенное надеждами
сердце, Давенант, презирая боль в ноге, даже находя ее приятной, как
незначительное обстоятельство, бессильное повредить другим, более важным
обстоятельствам, встал и долго курил у форточки. Наконец нервы его утихли,
он сел писать Галерану, стараясь поместить как можно более слов на тех трех
листиках, которые дал ему Факрегед. Кое о чем он не писал. Так, он хотел на
словах рассказать надзирателю о деньгах и серебряном олене, запрятанных в
трещине камня, также на словах передать все имена - от Ван-Конета до Фирса.
железные форточки дверей и осматривая камеры пытливым взглядом. Открыв
форточку Давенанта, Факрегед встретился с ним глазами и, не удержавшись,
по-детски усмехнулся той игре в сторожа и заключенного, которую они вели
между собой.
Каменистый Артем
Круз Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Плотников Александр
Конан-Дойль Артур