делать вид, что она не понимает. - Оставьте ее себе, сэр, если вам так
хочется! - И, испугавшись, что она так легко сдалась, немножко наивно
добавила: - Мне она уже больше все равно не пригодится - я потеряла вторую.
стал мучиться неизвестностью и сомнениями.
только поэтому мне ее дарит, тогда она не имеет для меня никакой цены".
этот сомнительный дар.
долго держал ее без вашего разрешения, а еще больше тем, что носил ее на
своей шляпе? За первую вину я прошу прощения на том основании, что у меня не
было возможности ее вернуть. Что касается второй - боюсь, что у меня нет
оправданий. И я могу только умолять о прощении, потому что меня побудила к
этому безумная надежда - чувство, которое следует считать безнадежным,
потому что оно слишком самонадеянно.
почувствовала в нем голос любви, она узнала его.
отвечала она, с трудом сдерживая свою радость и ласково улыбаясь Голтсперу.
- Что касается первого, вы не могли поступить иначе; вторым я могу быть
только польщена. То, что вы так дорожите женским сувениром, сэр, не может
оскорбить женщину.
объясниться с ней!.. Марион Уэд!
удивленный взгляд. Но в этом взгляде не было ни тени неудовольствия, ни
возмущения тем, что он осмелился назвать ее по имени.
на него откровенно! Вы обещаете?
указал на перчатку на своей шляпе.
не заметили, как она упала, или вы уронили ее умышленно?
него синие очи Марион. Краска, вспыхнувшая на ее лице, тоже могла бы
подсказать ему многое, если бы он был подогадливее. А ее смущенное молчание
было красноречивее всяких слов.
вашей власти. Если вам нет дела до счастья человека, который рад был бы
пожертвовать для вас жизнью, я умоляю вас, не скрывайте от меня правду,
скажите мне: вы уронили вашу перчатку нечаянно или нарочно?
как если бы он ждал приговора.
мгновенно рассеял все сомнения Голтспера.
одно слово Марион перекинуло через нее мост.
слились в страстном поцелуе, и сердца их соединились в одном радостном
биении, трепеща и замирая от блаженства.
Голтспер, когда Марион наконец оторвалась от его груди и выскользнула из
удерживавших ее объятий.
не коснувшись стремени.
Так же спокойно и не двигаясь он стоял все время, пока длилось это свидание.
Казалось, он гордился победой, одержанной его хозяином, так же как вчера он
гордился его победой на поединке. Возможно, Хьюберт немало способствовал как
той, так и этой победе.
тогда, словно разделяя чувства всадника, не проявил никакой прыти, а
неохотно и медленным шагом двинулся с места.
Глава 28
РЕВНИВЫЙ ПОДСЛУШИВАТЕЛЬ
человек, который с гневом и болью видел, как они расставались. Это был
Ричард Скэрти.
посвятил часа два разным служебным делам, но, так как после этого ему нечего
было делать, он решил скоротать время в беседе с дамами, в особенности с
той, которая за один день зажгла в нем столь пламенные чувства.
его склада. Если бы ему довелось прожить целый месяц в одном доме с ней, он
не способен был бы влюбиться сильнее. Невозмутимая холодность Марион,
спокойное равнодушие, с каким она принимала его вкрадчивые любезности,
которые он расточал с тонким искусством опытного соблазнителя, не только не
охлаждали, а, наоборот, разжигали его пыл. Он так хорошо владел искусством
побеждать девическую скромность, что отнюдь не отчаивался, встречая такой
отпор.
эти односложные "да" и "нет"! - говорил он Стаббсу, когда они возвращались к
себе. - Все это просто притворство перед посторонними! Клянусь честью, мне
это даже нравится! Терпеть не могу легких побед! Пусть эта будет немножко
потрудней - это позволит мне убить скуку, от которой можно сдохнуть в
деревне. Я сумею уговорить ее, как уговаривал многих других, как уговорил бы
самоё Лукрецию, если бы она жила в наше время!
краткостью.
убежденностью, ибо он всерьез считал Скэрти неотразимым, так как тот не раз
становился ему поперек дороги.
побуждала его к немедленному действию; первым шагом к победе было свидание и
разговор с женщиной, которую он твердо решил сделать своей.
добиться его - совсем другое. У капитана кирасиров не было никаких оснований
ни требовать, ни просить свидания. Всякая попытка с его стороны настоять на
этом могла окончиться для него очень плохо, так как, если он именем короля и
мог заставить сэра Мармадьюка предоставить ему для него и его солдат жилье,
стол и фураж, все же король не решался заходить так далеко в своем
самовластии, чтобы нарушить святость семейного очага дворянина. Достаточно
было и того, что монаршая милость нарушала неприкосновенность его жилища.
может добиться свидания только хитростью, то есть подстроив все так, как
если бы это вышло случайно.
перед заходом солнца и стал бродить по парку, то останавливаясь около
цветочной клумбы, то разглядывая какую-нибудь статую, как если бы ботаника и
скульптура были в этот момент единственными интересовавшими его предметами.
ни интереса к искусству, ни восхищения природой. Глаза его, когда он
останавливался полюбоваться статуей или цветами, украдкой устремлялись к
дому, и взгляд его бегло скользил от окна к окну.
держался на некотором расстоянии от дома, по ту сторону цветника, и так он
прогуливался вдоль всего фасада, а потом, обогнув дом, пошел вдоль западной
стены.
и не знал точно, в какой части дома помещаются дамы, у него были некоторые
основания предполагать, что их комнаты находятся в западном крыле.
Живописный вид, открывавшийся из окон, тщательно ухоженные цветочные клумбы
и зеленый газон - все свидетельствовало о том, что именно здесь и должна
находиться женская половина.
заглянуть в комнаты, но, потратив по меньшей мере четверть часа на это
усердное разглядывание, он не обнаружил ничего, что могло бы вознаградить
его за старания, - ни одного живого лица.
одежде. Приглядевшись повнимательнее, он разобрал, что это сэр Мармадьюк,
который расхаживал взад и вперед у себя в библиотеке.
капитан. - А может быть, они гуляют в парке? Да, в самом деле, вечер такой
прекрасный, чудесный закат... Неудивительно, если они пошли полюбоваться им.
Ах, если бы я мог только встретить ее в парке! Ведь это как раз то, что мне
нужно. Попробую пройтись - может, и впрямь встречу ее. Вполне возможно!