Чтение 34–й страницы книги ~Остров робинзона~

Не все сразу поняли мой вопрос.

- Кто раньше стрелял из ружья? - более понятно поставил я вопрос.

Назвались трое.

- Вы умеете обращаться с оружием? Заряжать, целиться, чистить?

- Умеем.

- Мне нужно еще пятерых, которых я научу стрелять. Кто хочет?

Вызвались все. Все горели желанием овладеть этой наукой. Стать
обладателем ружья было мечтой индейца. Манаури отобрал четверых, сам был
пятым.

Поскольку я считал важным, не теряя времени, взяться за дело,
пришлось изменить состав ранее предложенных групп, главным образом
охотничьих. Когда все разошлись, я с восемью учениками остался неподалеку
от пещеры.

Меня поражал энтузиазм индейцев. Зная беспечную леность некоторых
северных племен, немало наслушавшись россказней о сонливых туземцах Южной
Америки, я не переставал дивиться усердию моих новых товарищей. Передо
мной открывался какой-то совершенно новый, прежде неведомый мне человек.

Трудно было предположить, что ужасы рабства, выпавшие на долю этих
людей, могли привести к столь разительным переменам их натуры. Рабство у
жестокосердых испанцев могло скорее уничтожить в человеке все
человеческое, превратить его в ничтожество. Здесь же наблюдалось нечто
совершенно противоположное: жажда свободы - непобедимая сила человеческого
духа. Эти люди хотели обрести свободу - вот отчего они не знали устали, а
глаза их горели неукротимым огнем. Они узрели путь к свободе, им виделось
светлое завтра, и это вселяло в них энтузиазм, делало их сильными и
смелыми.

И как в тот раз, когда я лежал, изодранный когтями ягуара, и думал об
Арнаке и Вагуре, так и теперь я вновь вспомнил своих северных
соплеменников. И снова меня охватило горькое чувство досады. Сколько же
там людей, одержимых ненавистью к индейцам, и притом не только среди
яростных пуритан! О, если бы эти слепцы оказались на моем месте и увидели
индейцев Манаури, стремящихся к свободе!

В ходе учебы особое внимание я уделял умению быстро заряжать ружье,
целиться и сохранять на полке порох сухим. Лишь после этого мы приступили
к самой стрельбе. Каждому я позволял стрелять два раза, сначала с
небольшой порцией пороха, чтобы не пугать стрелка звуком выстрела, а потом
с нормальным зарядом. Ученики оказались прилежными и через несколько часов
муштры кое-что усвоили. Их нельзя было считать еще отборными стрелками, по
под надзором стрелять они уже могли.

- Будем ежедневно заниматься хотя бы по часу, но без стрельбы. Надо
экономить порох! - пояснил я.

До захода солнца оставалось еще несколько часов, и Манаури с двумя
своими людьми отправился в лес нарезать веток и лиан для луков и тростника
для стрел. Я был этому рад, поскольку луки оставались все-таки основным
оружием нашей группы и их не мешало иметь побольше и хорошего качества.

Находясь весь день вблизи пещеры, я чуть ли не каждый час поднимался
на вершину нашего холма или посылал туда кого-нибудь из оказавшихся под
рукой. Море сверкало приветливо и безмятежно: на огромном пространстве
ничего тревожного. Я старался соблюдать все меры предосторожности,
чувствуя себя ответственным за судьбы этих людей и как старожил острова, и
как честный человек, которому они без колебания вверили свои жизни.

К вечеру охотники стали возвращаться. Добычу несли самую разную: были
здесь и зайцы, и птицы, и ящерицы, и даже змеи. Ягод и фруктов принесли
несколько корзин, хотя последних, к сожалению, у нас было маловато. Особым
лакомством почитались макушки некоторых пальм, срезанные выше
одеревеневшей части ствола; и впрямь, в вареном виде они пришлись мне
очень по вкусу.

Рыбаки, выходившие в море к Пяти скалам, рыбы наловили, но немного,
всего несколько штук. Зато им пришлось пережить волнующие минуты схватки с
тюленем или каким-то подобным существом: еще немного - и они принесли бы в
лагерь гору мяса. Но в последний момент раненное копьем животное сорвалось
и скрылось под водой.

За ужином мы обсудили план на следующий день и решили выставить
постоянный дозор на вершине холма, а кроме охотничьих групп, выслать на
западный берег острова плот с несколькими людьми для отлова черепах.
Заодно они посмотрят, как устроился Матео со своими людьми.

Мне интересно было узнать подробности о жизни на острове Маргарита.
Индейцы рассказали, что там много испанцев, владеющих плантациями, но
живущих в основном за счет ловли жемчуга. У берегов острова скалистое дно,
на котором селятся особые раковины, образующие жемчуг - редкость, несущую
радость избранным и горе угнетенным. Далеко не каждая раковина содержит
жемчужину, и надо достать их сотни со дна Моря, чтобы напасть на одну с
драгоценным плодом.

В качестве ныряльщиков используются исключительно рабы. Труд этот
настолько тяжел, что даже самые сильные и выносливые через год погибают от
разрыва легких. Ныряльщик в этих условиях приговорен к неизбежной смерти,
а недолгая его жизнь - сплошное мучение. Из-за высокой смертности рабов
испанцы на Маргарите постоянно испытывают в них недостаток и
систематически устраивают охоту на людей на берегах островов Карибского
моря, а известных своей силой негров покупают за бешеные деньги где
придется. При всем этом испанцы одержимы каким-то бесом жестокости. Они
издеваются над рабами на каждом шагу, при любой возможности. Изощренные
пытки доставляют им садистское наслаждение.

Когда индейцы рассказали мне все это, на лице у меня, видимо,
отразилось сомнение. Они заметили его и тут же стали показывать свои раны,
спины с рубцами от плеток, руки с обрубленными пальцами, глубокие язвы на
ногах, руках и груди. Где их только не было...

Впервые я так непосредственно столкнулся с чудовищным миром рабства.
Рабство существовало и на севере; надо сказать, и в моей Вирджинии одни
притесняли и угнетали других, но я не видел этого собственными глазами.
Живя в лесах далеко на западе среди вольных поселенцев, я прежде нечасто
над этим задумывался. Теперь же меня словно поразило громом. Я смотрел на
этих людей, и в голове моей не укладывалось, что для других они служили
исключительно рабочим скотом и безжалостно обрекались на гибель по чьей-то
злой воле.

В этот вечер у костра на своем острове Робинзона я впервые в жизни
болезненно ощутил всю несправедливость, царящую в мире людей. Как можно
было ее терпеть?

- Хочешь послушать, - обратился ко мне Манаури, - как погиб брат
Матео?

- Расскажи.

Брат Матео был ловцом жемчуга и работал у самого богатого на острове
испанца дона Родригеса, одно имя которого вселяло в сердца людей ужас.
Хозяин требовал добывать со дна моря все больше раковин, но ловец не мог -
он проработал десять месяцев, и силы его были на исходе. Хозяин, видя, что
многого от него не добьешься, и стремясь запугать других ловцов,
приговорил его к смерти. Приговор исполнить должны были собаки. На
Маргарите во множестве содержались огромные, специально обученные собаки.
В день казни дон Родригес пригласил нескольких своих приятелей-испанцев,
согнал всех своих рабов, даже маленьких детей, и устроил кровавое зрелище.
На специальной арене на приговоренного натравили огромного пса. Брат Матео
отбивался как мог - хотя и он, и все остальные знали, что минуты его
сочтены, - и держался на ногах, защищая свое горло. Когда испанцы вдоволь
насладились ужасом и отчаянной борьбой негра, хозяин велел спустить
второго пса. Против двух собак негр устоять не смог. Пока он отбивался от
первого пса, второй набросился на него, повалил на землю и разорвал горло.
Это были страшные псы, такие же, как и их хозяева.

- Идите отдыхать! - предложил я индейцам в наступившей тишине. -
Завтра нам предстоит много работы... И знайте - здесь вы в полной
безопасности! Спите спокойно!

Пожелав им спокойного сна, сам я долго ворочался, прежде чем смог
уснуть. Горькие минуты, которые я пережил, очевидно, подействовали на
нервы.

ЗНАК ХИЩНОГО ГРИФА

Наутро, едва рассвело, все были на ногах, и, наспех позавтракав,
каждый отправился по своим делам. Я пошел посмотреть на кукурузное поле,
как вдруг ко мне примчался индеец, стоявший в дозоре на верху холма, и,
задыхаясь, стал что-то торопливо объяснять, указывая на север.

- Hispanos! Hispanos! - только и понял я, но и этого было достаточно.

Я бегом бросился к лагерю и в один миг взобрался в сопровождении
индейца на вершину холма.

- Там, - показал индеец рукой.

С севера приближался корабль. Он был еще в десяти-двенадцати милях от
нас, но курс держал прямо на остров и через два-три часа мог оказаться
здесь. Это была, как я определил, двухмачтовая шхуна под двумя парусами -
судно, значительно меньшее по размерам, чем распространенные в этих водах
бригантины, и очень быстроходное.

- Собрать всех людей! Вернуть охотников! - крикнул я индейцу, забыв,
что это не Арнак и не Вагура, знавшие английский.

В лагере оставалось четверо взрослых: индеец, сообщивший мне о
корабле, две женщины и я. Охотники отправились четырьмя группами, и каждую
следовало предупредить. Арнак повел людей в глубь острова, к озеру
Изобилия, Вагура на север - в район рощи Попугаев, Манаури на плоту отплыл
на юг за черепахами, а рыбаки на втором плоту снова отправились к Пяти
скалам. Жестами, показывая руками и называя имена, я растолковал, кто за
кем должен бежать, а сам отправился за Арнаком. Охотники покинули лагерь
четверть часа назад, и мы надеялись быстро их нагнать. К сожалению, рыбаки