Чтение 34–й страницы книги ~Длинный путь~

компании.

С этим все молча согласились.

- Я ответил на вопросы и вижу - в конце три чистых страницы и
надпись:

"Ответьте, пожалуйста, на этот вопрос как можно объективнее,
используя не более 1500 слов". Вот черт, подумал я. Остальные вопросы
были легкие.

- Ага, - хмыкнул Бейкер. - Часто ли у вас бывает понос, и
употребляете ли вы наркотики.

- Вот-вот. Я сидел над этим чертовым сочинением почти до конца, пока
не вышел какой-то хмырь и не показал, что через пять минут нужно
сдавать.

Тогда я взял и написал: "Я хочу принять участие в Длинном пути
потому, что я бесполезен для общества, и мир без меня станет лучше. А
если я вдруг выиграю, то повешу в каждой комнате своего особняка по
Ван-Гогу и заведу шесть десятков первоклассных шлюх". Потом я еще
подумал и приписал:

"Обязуюсь платить им пенсию по старости". Думаю, это их и добило.
Через месяц мне сообщили, что я принят.

- И ты был доволен? - спросил Колли Паркер.

- Трудно сказать. Все казалось, что это несерьезно. А потом было уже
поздно. Одним прекрасным утром я проснулся Его Величеством Участником. Я
смеялся и всем говорил, что откручу Майору яйца. Я ведь не знал тогда,
что это он открутит мои, - Абрахам криво улыбнулся.

Среди участников прошел шепот, и Гэррети осмотрелся.

Светящийся указатель сообщал: "Огаста 10".

- Ты и умрешь, смеясь? - спросил Колли Паркер. Абрахам долго смотрел
на него.

- Отцы-основатели не смеются, - ответил он наконец.

Глава 14

"И помните - если вы воспользуетесь руками или любой другой частью
тела или произнесете хотя бы слово, вы потеряете шанс выиграть десять
тысяч долларов Желаю удачи".

Дик Кларк

Огаста оказалась совсем не похожей на Олдтаун. Это был современный
город безумного веселья, город, полный наркоманов, маньяков и просто
сумасшедших.

Они услышали Огасту задолго до того, как достигли ее. Гэррети снова и
снова вспомнил про океанский прибой. Шум толпы был слышен за пять миль.

Иллюминация окрасила небо апокалиптическим пастельным цветом.

Могло показаться, что город горит.

Они сбились ближе друг к другу, как коровы в грозу. Этот рев Толпы
таил для них угрозу - Гэррети так и видел этого алчущего бога Великой
Толпы, раскинувшего вокруг Огасты свои багровые щупальца и грозящего по
жрать их всех живьем.

Сам город был растерзан и пережеван этим всемогущим божеством.

Огасты не было. Не было тучных теток, красивых девушек, пухлощеких
детей с облаками сладкой ваты. Не было маленьких итальянцев,
разбрасывающих ломти арбуза. Только Толпа - без лица, без тела, без
мысли. Только Голос Толпы и Глаза Толпы. Толпа была одновременно Богом и
Маммоной. Она требовала страха и поклонения. Требовала жертв. Они шли по
щиколотку в конфетти. Они теряли и находили друг друга в отблесках
репортерских вспышек. Гэррети поймал какой-то листок - и увидел самого
себя глядящего с обложки пособия по боди-билдингу. Поймал другой и
увидел Джона Траволту.

Наконец, на вершине холма, откуда в обе стороны открывался вид на
беснующуюся толпу, их встретил Майор, похожий на галлюцинацию в своем
джипе, в свете ослепительных красно-белых прожекторов. И участники
показали, что струны их эмоций не порваны, а только расстроены, как
гитара в руках неумелого игрока. Они - все тридцать семь оставшихся, -
хрипло кричали, не слыша собственных голосов. Они кричали и кричали, и
толпа, не услышав, а скорее, угадав их намерения, забилась от восторга,
принимая это их жертвоприношение. Гэррети почувствовал острую боль в
груди и все равно не мог замолчать, хотя и понимал, что он на грани
помешательства.

Спас их всех участник по фамилии Миллиген, который упал на колени,
зажав уши. Потом он начал тереться носом об асфальт, как мягким мелом о
классную доску. Гэррети подумал, что парень сотрет себе весь нос, но его
милосердно пристрелили. После этого они перестали кричать.

- Ну что, твоя девушка уже близко? - спросил Паркер. Он не выбился из
сил, но как-то смягчился и теперь казался Гэррети вполне неплохим
парнем. - Миль пятьдесят. Или чуть больше.

- Счастливый ты, Гэррети.

- Я? - он был удивлен. Или Паркер над ним смеется?

- Ты увидишь свою девушку и свою мать. А мы - никого, кроме этих
свиней, - он указал на толпу, которая приняла этот жест за приветствие и
разразилась рукоплесканиями. - Я скучаю по дому. И мне страшно.

Эй, свиньи! - внезапно закричал он толпе, которая зааплодировала еще
громче. - И я боюсь. Мы все далеко от дома. Что с того, что я их увижу?
Я ведь даже не смогу до них дотронуться.

- Правило...

- Я знаю правила. Разрешен телесный контакт в пределах дороги. Но это
не то.

- Тебе легко говорить. Ты их хотя бы увидишь.

- Может, от этого будет только хуже, - вставил Макфрис, идущий чуть
позади. Они проходили мимо большого желтого светофора, и Гэррети, не
отрываясь, смотрел в его испуганно мигающий глаз.

- Вы спятили, - сказал Паркер и, уменьшив скорость, отстал от них.

- Он, похоже, думает, что мы с тобой влюбились, - сказал Макфрис.

- Что?

- Неплохой парень, - Макфрис задумчиво посмотрел на Гэррети. - Может,
он и не совсем неправ. Может, поэтому я и спасаю тебя.

- С моей-то рожей? Я думал, извращенцам нравятся нежные мальчики, -
он испытывал неловкость. Внезапно Макфрис спросил:

- А ты позволишь мне тебе подрочить?

- Что за... - начал Гэррети, но Макфрис перебил:

- Ладно брось. Ты ведь даже не знаешь, шучу я или нет.

У Гэррети пересохло в горле. Конечно, в сравнении со смертью все это
было пустяком. Но он не хотел, чтобы Макфрис касался его - так.

- Ну, раз ты спас мне жизнь...

- Это значит "да"?

- Делай, что хочешь! - рявкнул Гэррети, и задремавший Пирсон
испуганно вскинул голову. - Что хочешь! Макфрис рассмеялся:

- Молодец, Рэй! Так держать! - и отошел, оставив его в полном
недоумении.

- Ему все мало, - сказал Пирсон.

- Что?

- Почти двести пятьдесят миль. Мои ноги будто налиты отравленным
свинцом. А этому чертову Макфрису все мало. Он, как голодающий, который
еще пьет слабительное.

- Думаешь, он хочет боли?

- А ты как думаешь? Он мог бы повесить на шею табличку "Сделай мне
больно".

- Не знаю, - Гэррети хотел еще что-нибудь сказать, но Пирсон уже
отключился. Гэррети вдруг заметил, что он потерял туфли - его спортивные
носки белели в темноте.

Они прошли указатель "Льюистон 32" и, через милю светящийся щит,
возвещавший "Гэррети 47".

Гэррети хотел подремать, но не смог. По спине его будто пропускали
ток высокого напряжения. Тупая боль в ногах давно сменилась острой, и с
каждой минутой она становилась острее. Он не чувствовал голода, но
заставил себя поесть. Некоторые из идущих напоминали ходячие скелеты.
Гэррети не хотел быть таким... Хотя, конечно, он тоже таким был. Он
провел рукой по ксилофону своих ребер.

- Что-то я давно не видел Барковича, - сказал он, чтобы вывести
Пирсона из оцепенения, которое слишком напоминало ему Олсона.

- Говорят, в Огасте у него онемела нога. Гэррети обернулся и стал
высматривать Барковича в темноте. Тот плелся в хвосте, уставив глаза в
одну точку, и монотонно беседовал сам с собой.

- Привет, - Гэррети сбавил шаг и подошел к нему. Баркович споткнулся
и получил предупреждение... Уже третье.

- Вот! - крикнул он злобно. - Видел? Теперь ты и твои вонючие дружки
довольны?

- Вид у тебя не очень, - заметил Гэррети.

- Это все входит в план, понятно? Помнишь, что я тебе говорил? Вы мне
не верили. Олсон не верил. И Дэвидсон тоже, - его голос понизился до
слюнявого шепота. - Гэррети, я сплясал на их могилах!

- Нога болит? - тихо спросил Гэррети.

- Осталось всего тридцать пять. Они все подохнут этой ночью, вот
увидишь. Утром на дороге не будет и десятка, Гэррети. И они тоже все
подохнут.

Гэррети вдруг понял, что Барковичу конец. Он почувствовал себя очень
сильным, ему захотелось побежать к Макфрису, не обращая внимания на
режущую боль в ногах, и сказать ему, что он победил.

- Что ты попросишь? - спросил он. - Когда выиграешь?

Баркович самодовольно усмехнулся, как будто ждал этого вопроса.

Его лицо в колеблющемся свете казалось перекошенным и измятым.