двоих спустился в расселину и сейчас подкрадывался к нему с
пистолетом в руке?
расселине, наугад рассылая пули. Они запели в воздухе вокруг Вирги; он
вздрогнул, съежился и увидел, как рикошеты высекают искры из
скалистых стен. Стрельба продолжалась до тех пор, пока Вирга не
услышал холостые щелчки. Его преследователи вернулись в машину, и
лендровер помчался прочь, вздымая тучи песка.
верха обрыва. Дважды он срывался, оступившись на камнях или
ненадежно ухватившись за кусты, и лишь с третьей попытки перевалился
через край расселины и увидел очень далекие, но еще различимые
красные огоньки - задние фары лендровера.
боль, которая, прокравшись вверх по руке к плечу, разлилась по груди и
теперь рассылала по плацдармам плоти своих разведчиков, острые
внезапные уколы. Коварная, она медленно и незаметно завладела сразу
занемевшей шеей Вирги, а когда добралась до висков, он скорчился и
ткнулся губами в песок.
отказались от попыток найти его. Он с трудом поднялся на ноги под
безжалостно алым рассветным небом (рука висела плетью и казалась
тяжелой, как мешок с цементом) и увидел бескрайнюю пустыню, которая
даже в столь ранний час дышала зноем. На многие мили вокруг
простирались лишь белые барханы и плоские прокаленные равнины. Бог
весть, далеко ли до шоссе или бедуинского колодца. Вскоре над далекой
полоской земли вспыхнет солнце и утопит его в океане соленого пота.
Ослепительный огненный край уже показался из-за горизонта, и,
просыпаясь в своих песчаных норах, загудели насекомые. Над головой
Вирги замельтешили мухи, то и дело слетая выпить каплю пота; почуяв
кровь, они жадно облепили запекшуюся рану на ладони профессора.
потому что выжить здесь было невозможно. У него не было ни воды, ни
надежды отыскать хоть клочок тени. Впрочем, еще четкие следы шин на
песке указывали, в каком направлении уехал лендровер. Благословляя
исчезающие вдали глубокие колеи за то, что они, по крайней мере, не
дадут ему сбиться с пути, Вирга снял пиджак, соорудил из него нечто
вроде арабского головного убора, чтобы защитить от солнца лицо и
лысину, и, щурясь от солнца, белым шаром повисшего на горизонте,
двинулся вперед.
испытание - насекомые. Они впивались в незащищенные участки кожи.
Они роились над головой Вирги, а когда он пригибался, пытаясь
увернуться, спускались следом. Они лезли в глаза, набивались в ноздри,
разбивались о его лицо. Вирга шел по плоской каменистой земле, шел по
барханам, по колено утопая в песке, а солнце висело в небе -
неподвижное воспаленное око, разверстый окровавленный рот.
конца спотыкался, и тогда приходилось садиться на песок и здоровой
рукой разминать мышцы до тех пор, пока не появлялась возможность
идти дальше. Вскоре Вирга обнаружил, что, одурманенный жарой, убрел
в сторону от следа протекторов. Стряхнув дремоту, он всмотрелся в
горизонт, надеясь увидеть телефонную линию или буровые вышки, но
ничто не нарушало запустения. Губы профессора потрескались на
невыносимом полуденном солнце, мысль о прохладной воде сводила с
ума, но прогнать ее было очень трудно. Он уже не чувствовал ни боли,
ни страха, его занимало только одно - голубое мерцание реки,
привидевшейся ему далеко-далеко впереди.
обветренные щеки горели, темные волосы разлетались - цеплялась за его
руку, над ними хлопал парус, и Вирга вдыхал чудесную речную свежесть,
глядя на далекие прекрасные берега. Сейчас, за тысячи миль от этой
реки, он удивился, почему не набрал тогда пригоршню воды и не поднес
ее к губам, бережно... вот так.
Кэтрин. Мир вращался вокруг ее лица, центра вселенной. У него на
глазах Кэтрин превратилась из ирландской девчонки-сорванца в
очаровательную изящную женщину. Он вспомнил, какие выразительные
были у нее руки. Они не знали покоя, порхали, точно белые бабочки, и
он не мог отвести глаз от этого представления. Кэтрин говорила, что
этот постоянный монолог ткущих что-то невидимое пальцев, - их
фамильная черта, переходившая из поколения в поколение по линии ее
матери. Кэтрин была прекрасна. И память о ней была прекрасна. Кэтрин
была энергия и жизнь, красота и надежда.
после двух выкидышей к жене впервые закралась мысль, что ей не
суждено иметь детей, она ничем не выдала своих чувств. Может быть,
шептала она ему, когда они лежали в постели, слушая, как трещат дрова
в камине и дождь выстукивает на окнах свою негромкую мелодию,
может быть, ее предназначение не в детях.
берегитесь. Вы легкомысленно вторгаетесь в область теорий
предопределения.
увидел, что так и есть. Он сказал:
случится, я не знаю, что я сделаю. Вряд ли я смогу снова пройти через
это.
полено. - Правда боюсь. Я никогда ничего так не боялась.
что знаю: все будет нормально. Что бы ни случилось, все будет хорошо.
Кэтрин, сияющая, с огромным животом, споткнулась о сбившийся ковер
на лестнице, беспомощно взмахнула руками и с отчаянным криком
скатилась вниз по ступенькам.
быть, похожий на Нотона.
Солнце было все таким же горячим, пустыня - все такой же безлюдной.
Он мог брести по ней уже не один день. Мог ходить кругами. Вирга не
знал. Поглядев на горизонт, он почувствовал, как сведенный судорогой
желудок вдруг взорвался жгучей болью.
ничего. Вирга залез в карман изорванного пиджака, нашел пузырек с
бальзамом от солнечных ожогов и намазал лицо. Пальцы нащупали
потрескавшуюся кожу и начинающие набухать огромные волдыри. Два
или три лопнули от его прикосновения, и по лицу заструилась жидкость,
приманившая новые орды насекомых. Вирга, спотыкаясь, упрямо
двигался вперед по, как он полагал, прямой, ведущей к заливу, но вскоре
решил: нет, я иду неправильно. Он развернулся и пошел обратно по
своим следам; несколько минут спустя профессору показалось, что он
вновь ошибся, выбирая направление, и он отправился в другую сторону.
белый круг темнел, темнел, темнел, пока не стал черным, как око Ваала.
Вирга увидел лицо этого человека, громадное, как солнечная система,
где одним глазом было солнце, а другим - луна. Плененная им планета
была под вечным его надзором. Вирга увидел, как Ваал в черных
развевающихся одеждах воздвигается над городами, растет, растет, и
тень его наползает на лик Земли. Наконец страшный силуэт заслонил
звезды, и все творение поглотила черная трясина бездны. Вирга затряс
головой, чтобы избавиться от непосильных для человеческого рассудка
видений, но и после этого он видел висящую в небе исполинскую голову
Ваала с разверстым ртом, готовым поглотить библиотеки, музеи, все то
прекрасное, что создал человек.
слабо отмахнулся от них почерневшей распухшей рукой. Час пробил. Он
читал это на песке, в ослепительно сверкающем небе, на колеблющемся
горизонте. Сотни безумцев, сотни мошенников объявляли себя
мессиями, но этот был не такой.
волдырей. Он всматривался в рисунок, в который складывались следы
капель на песке.
человека сочетались в нем с силой и свирепостью хищного зверя. Этот
был... не такой. Он уже заразил своим безумием тысячи; скольких он
заразит еще? А значит, резня и хаос не закончатся до тех пор, пока
последний палец не потянется к кнопке на стальном цилиндре. Грянет
взрыв, и четыре ветра разнесут по земле стон: ~"Ваал, Ваал, Ваал"~, и
взрыв этот начертает его имя на истерзанном бетоне и опаленной плоти.
И тогда будет слишком поздно. Может быть, уже слишком поздно?
Возможно ли это? Дрожа, Вирга замотал головой. Антихрист. Он
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Акунин Борис