ся в крупном выигрыше, как реб Нохум Рабинович... Возможно, что то же
самое "Коллектор" предсказывал и другим своим клиентам. А у него их было
много,-почти весь город имел выигрышные билеты. Нохум Рабинович верил в
него, как в чудотворца, и вместе с ним надеялся на главный выигрыш, как
на пришествие мессии. Он вздыхал, все ожидая, что вот-вот придет "Кол-
лектор" с радостной вестью: "Поздравляю, реб Нохум! Вы выиграли двадцать
пять тысяч!.."
ледней серии отец места себе не находил, вздыхал чаще, чем обычно, зевал
и потягивался как в лихорадке. Вместе с отцом лихорадило и Шолома, кото-
рый ждал счастливого дня, быть может с большим нетерпением, чем отец. Он
был уверен, что не кто иной, как его отец, является первым кандидатом на
главный выигрыш. Тут снова вспоминался ему клад его приятеля Шмулика. О
выигрыше он думал целыми днями. Он знал на память все номера отцовских
билетов. Он видел их во сне. Ему не верилось, что бог может быть таким
жестоким. Неужели ему, творцу вселенной, жалко, если выиграет отцовский
номер? Ведь сделать ему это так легко, что легче и быть не может. Сидя
на лавочке, у ворот, Шолом видит еще издали "Коллектора", шагающего в
своих больших калошах прямо к ним, и бежит доложить об этом отцу.
"Идет!" - "Кто?" - "Коллектор!" - "Ну так что же?"-"Ведь сегодня послед-
ний день тиража!"-говорит Шолом и замечает, как побледнело желтое морщи-
нистое лицо отца. В его озабоченных глазах появился огонек и сразу по-
тух.
танется!"-говорит мачеха. Прежде чем поздороваться, он должен перевести
дыхание. Отец его ни о чем не спрашивает. Если б что-нибудь было, он бы
и сам сказал... А тот садится, сдвигает шапку на затылок, вытирает полой
вспотевший лоб и рассказывает новость: сегодня жарко - сил нет. Ужасно
печет. Затем следует пауза. Оба молчат. Наконец "Коллектор" развязывает
засаленный, красный в зеленых пятнах, пахнущий селедкой платок. В этот
платок у него завернуты всякие таблицы выигрышей. Дрожащими волосатыми
руками вынимает он большой лист бумаги со множеством цифр и ищет, ищет
сквозь темные очки. Ага, нашел! Он уставляется своими темными очками в
отца:
сяч триста восемьдесят четыре?
кой,-вам это и без меня известно. Все номера на память знаете.
тысяч триста восемьдесят четыре?
бумаге. Шолом чувствует-вот-вот у него сердце выскочит из груди. Ну,
когда же мы узнаем! Но над "Коллектором" не каплет. Он говорит не спеша:
зает. А самому ему хочется взвизгнуть, закричать "кукареку!", но он
сдерживается и ловит каждое слово "Коллектора":
четом комиссионных и прочих расходов наберется, наберется...
ошибаюсь, двенадцать пятьдесят, и от прежнего, если вы помните, осталось
три восемьдесят. Итого, следовательно, шестнадцать тридцать. Итак, вы
остаетесь мне должны, очевидно, семь семьдесят. Не так ли? Теперь вы,
должно быть, хотите приобрести новый билет - я вам дам. Выбирайте себе,
реб Нохум, какой хотите номер. На этот раз вы, бог даст, обязательно вы-
играете! Это так же верно, слышите, как то, что сегодня вторник на белом
свете. Уже? Выбрали? Какой номер? Восемь тысяч шестьсот тринадцать? Ну,
дай бог счастья, в добрый час! Что ты смотришь так, этакий ты прока-аз-
ник?-обращается он к Шолому, по-особенному растягивая последнее слово. -
Как у тебя подвигаются "Хвалебные песни" сорва-анец ты этакий!
лектор" принес "сорва-анцу" для чтения вместе с другими книгами-Адама
Гакогена Лебенсона,* Калмана Шулмана* и реб Ицхок-Бера Левинсона.* Шолом
глотал их, сидя на лавочке у ворот. Отец был очень рад, что сын читает
такие книги, и только допытывался, понимает ли он хотя бы что-нибудь из
прочитанного. Шолому стыдно сказать, что он понимает. Как это можно го-
ворить об этом с отцом? За него отвечает "Коллектор": "Он прекрасно по-
нимает, этот прока-азник. Почему бы ему не понимать? Вот Maпy и Смоленс-
кина,* видите ли, ему еще рановато читать, этому малышу, рановато",-так
заканчивает "Коллектор". И именно потому, что "Коллектор" сказал, "рано-
вато", у "малыша" появилась особенная охота прочитать книги этих писате-
лей. И он украдкой, чтобы никто не видел, принялся за Maпy и за Смоленс-
кина.
до конца за одну субботу, лежа на чердаке, волнуясь и пылая, как соло-
менная крыша. Он плакал горькими слезами над участью несчастного Амнона,
громко всхлипывая, и смертельно влюбился в божественно прекрасную Томор,
не меньше, чем сам герой романа, если не сильнее еще. Он видел ее во сне
и разговаривал с ней языком "Песни песней", держал ее в объятиях и цело-
вал...
. . . . . . .
ловной болью, окончательно потеряв аппетит, что было загадкой для маче-
хи. "Медведь в лесу подох - не иначе", - сказала она и начала дозна-
ваться, почему это парень перестал есть.
навливавшихся у них, Шолому перепадала кое-какая мелочь за беготню по
поручениям. На эти деньги Шолом купил бумаги, сшил из нее тетрадь, раз-
линовал все странички с обеих сторон и принялся писать роман по образцу
"Сионской любви" Maпy. Собственный роман. Он рабски следовал за Maпy и
по языку, и по стилю, и по общему плану. Но назвал он свой роман не "Си-
онская любовь", а "Дщерь Сиона", и героев его звали не Амнон и Томор, а
Соломон и Суламифь. И так как днем време ни не хватало - полдня нужно
провести в хедере, полдня помогать в доме, то Шолом решил использовать
для писания ночь. Он присел к лампе и стал писать. Мелкими буковками он
писал, пока... пока мачеха не услышала какой-то скрип и не увидела све-
та. Она встала с постели, подкралась босиком и, увидев пишущего Шолома,
подняла гвалт, от которого весь дом проснулся в страхе-подумали, что по-
жар. Оказалось, весь шум был из-за выгоревшего керосина! "Керосин они
будут жечь? Гореть нам не сгореть, боже милостивый! Пожар, эпидемию, хо-
леру, смерть бы на вашу голову!"
ченным романом "Дщерь Сиона", автор которого ожидал суровой расправы.
Кончилось, однако, тем, что отец прежде всего показал "Дщерь Сиона"
"Коллектору", и тот надивиться не мог почерку, языку и красноречию авто-
ра. Он так ущипнул "прока-азника", что у него остался синяк на щеке.
меня бог, если вы понимаете это! Из него кое-что выйдет! Вот увидите, из
него будет толк! Иди-ка сюда, сорва-анец этакий, дай-ка я ущипну как
следует твои красные пампушки, сто чертей тебе в бок!
зятья-игрушки. - Тысяча страниц талмуда наизусть
так называемые "удачные зятья"-настоящая золотая молодежь, сливки мест-
ной интеллигенции.
мода на зятьев. У тамошних обывателей это было чем-то вроде спорта. Они
были готовы истратить последнюю копейку-только раздобыть хорошего зятя.
Привозили этот "товар" большей частью с чужой стороны. Редко кто выдавал
свою дочь за местного. Разве уж тот, у кого совсем денег не было. Кто,
однако, мог и хотел дать хорошее приданое за дочерью, привозил себе из
Польши или из Литвы не зятя, а картинку,-каждый по своему вкусу и состо-
янию.
- всего лишь из Лубен. Это был юноша, целиком погруженный в "Писание",
бесплотный дух, не знавший даже, что такое деньги. Тетя Хана для своей
красавицы дочери привезла зятя из Яготина, молодца, которого можно было
бы показывать по билетам. Он был не слишком умен, не слишком учен, зато
красив. В субботу после свадьбы, когда молодую чету водили в синагогу, а
потом домой, люди давили друг друга, чтобы посмотреть и решить, кто из
них красивей. Оценки давали вслух, во весь голос. Одни утверждали, что
она красивее. Другие - что он. И "он" и "она" это слышали, краснели и
становились еще красивее. Родителям ничего больше и не требовалось-выбор
оказался удачным, "товар" понравился, и весь город говорит о них. Что
еще нужно для популярности? Случалось, люди даже дрались из-за зятьев.
Это не значит, что они лупили друг друга палками, упаси бог. Просто отцы
бранились и спорили насчет того, чей зять лучше, матери же показывали
друг другу кукиши, а иногда дело доходило до пощечин. Мировой судья Ро-
мановский - умница, понимавший по-еврейски, разнимал их и читал нотации.
Что с ним поделаешь-нееврей! Как может нееврей понять, сколько наслажде-
ния в том, чтобы привести зятя в синогогу, усадить его, одетого с иго-
лочки, на самое почетное место у восточной стены всем напоказ, купить
для него почетный выход к торе, чтоб он взошел на амвон и с блеском от-
Василенко Иван
Херберт Фрэнк
Василенко Иван
Шилова Юлия
Андреев Николай
Березин Федор