жителей. Каждый такой театрик имеет свою постоянную публику; юнцы, в
возрасте от пятнадцати лет до двадцати одного года, купив билет за полцены,
протискиваются в задние ряды партера или, если цены снижены, гордо шествуют
в ложу; там они восседают, небрежно распахнув пальто и отогнув обшлага - ни
дать ни взять граф д'Орсэй* с картинки! - и пока занавес опущен, напевают
или насвистывают какую-нибудь песенку, чтобы сосед не вообразил, будто они с
нетерпением ожидают поднятия занавеса; или ведут беседу об актерах,
исполняющих второстепенные роли, фамильярно называя их "Билл такой-то" или
"Нэд имярек"; выкладывают все театральные новости, волнующие нашу столицу: в
таком-то театре приступили к репетициям новой пьесы "Таинственный Бандит из
Невидимой Пещеры", причем роль таинственного бандита досталась мистеру
Палмеру, в то время как Чарли Скартон будет играть английского моряка и
сразится на палашах один против шестерых таинственных бандитов (театральному
моряку положено одолевать в одиночку по крайней мере полдюжины врагов); во
втором действии мистер Палмер и Чарли Скартон исполнят матросский танец в
кандалах; внутренность невидимой пещеры займет всю сцену... и все в таком
роде. Эти-то джентльмены и составляют армию Ричардов, Шейлоков, Беверлеев и
Отелло, Юных Дорнтонов, Роуверов, капитанов Абсолютов и Чарльзов Серфасов,
выступающую на подмостках любительских театров.
портерной либо в артистической кофейне! Вот где они царствуют безраздельно -
в том случае, конечно, если там не окажется какого-нибудь настоящего актера.
Походка вразвалку, шляпа набекрень, руки в боки, - можно и в самом деле
подумать, что человек получил ангажемент: восемнадцать шиллингов в неделю
плюс доля в общем сборе! Тот же, кто знаком хотя бы со статистом из цирка
Астли, почитается счастливейшим из смертных. Достаточно взглянуть на его
товарищей в то время, как он развязно беседует с каким-нибудь заплесневелым
субъектом в пестром шейном платке, со следами жженой пробки на бровях и
остатками румян на лице, указывающими на недавнее пребывание его на
подмостках театра или на арене цирка, - зависть и восторг, которые
одновременно выражают их физиономии, лучше всяких слов говорят о том
благоговении, какое питает общество к сим избранникам судьбы!
хозяев, - а также и для того, чтобы с помощью благозвучной фамилии придать
еще большую прелесть своему выступлению в чужом обличье, наши таланты обычно
фигурируют под вымышленными фамилиями, что в свою очередь значительно
оживляет афишки, выпускаемые любительскими театрами. Бельвилли, Мельвилли,
Тревилли, Беркли, Рандольфы, Байроны, Сен-Клеры и так далее - мы приводим
наиболее скромные из них - пестреют на этих афишах, в то время как не столь
импозантные фамилии, такие, как Дженкинс, Уокер, Томпсон, Баркер, Соломоне,
начисто отсутствуют. Все это, конечно, действует самым впечатляющим образом
и вдобавок как нельзя лучше объясняет несколько потрепанный облик носителей
этих звучных фамилий. В самом деле, может быть кургузое выцветшее пальтецо,
ветхая шляпа, заплатанные, в пятнах, панталоны и даже грязная сорочка -
весьма распространенные атрибуты актерской братии, - как знать, может быть
это всего-навсего маскировка, предпринятая в целях строжайшей конспирации?
Вымышленные фамилии хороши еще и тем, что избавляют от докучных расспросов и
необходимости давать объяснения относительно места работы и рода занятий;
тут, на время, каждый сам по себе, и нет этой унизительной и неизбежной
иерархии, которую повсеместно вынуждены соблюдать все, даже гении. Зато
женщины (милые женщины!) те, само собой разумеется, выше всех этих нелепых
условностей: раз вы попали за кулисы - значит вы можете быть допущены в
дамское общество, ибо известно ведь, что только в высшей степени порядочным
людям дозволили бы вступить с дамами в те короткие отношения, которые
неизбежны при совместной игре на сцене. Дамы, конечно, безоговорочно верят
антрепренеру, антрепренер же - сама любезность для тех, с кем он успел
познакомиться покороче, или, вернее говоря, - с кого он уж раз получил
деньги и надеется получить еще.
партере, за креслами - четверо мальчишек и одна женщина; в оркестре - флейта
и две скрипки; они уже почти час как играют (начало спектакля было назначено
на семь часов), и за это время успели пять раз проиграть увертюру, и
собираются исполнить ее в шестой. Лиха беда начало; впрочем, судя по афише,
дел тут хватит часов на шесть по крайней мере.
белом цилиндре, клетчатой рубашке и коричневом сюртуке с медными пуговицами.
Это - мистер Горацио Сент-Джулиен, он же Джем Ларкинс: его призвание -
великосветская комедия; удел его отца - возить уголь и картофель в тачке. Он
играет Альфреда Хайфлайра в заключительной пьесе, и - по таким деньгам -
играет недурно. Джентльмены в ложе напротив, которым он только что кивнул
головой, - друзья и поклонники мистера Беверлея (иначе говоря, Логгинса) -
сегодняшнего Макбета. Вы только поглядите, как они все стремятся изобразить
светскую непринужденность - вон дайте ноги на барьер задрали! Здесь это
дозволяется по тому же гуманнейшему принципу, по которому детям бедняков
разрешают стучаться в дверь пустого дома, то есть просто-напросто затем,
что. нигде в другом месте это им не дозволено. Двое тучных мужчин в
центральной ложе, на барьере которой торжественно красуется бинокль, -
личные друзья антрепренера, и - как он успевает шепнуть всем и каждому сами
они также являются антрепренерами, да, да, весьма состоятельными
антрепренерами, набирающими, труппу для провинции! Очутившийся тут как тут
костюмер мистер Натан, чьи интересы отнюдь не расходятся с хозяйскими,
всячески поддерживает эту версию и даже готов присягнуть, если нужно;
впрочем, никаких доказательств и не требуется, - простаки и так поверили
сразу.
девочка с голубыми стеклянными бусами - это мать и дочь; девочку готовят для
сцены. В качестве ее будущего поприща избрана пантомима, и вот сегодня,
после трагедии, ей предстоит выступать в матросском танце. Рядом с мистером
Сент-Джулиеном - коротенький щупленький человечек с белым лицом, изрытым
оспой; его грязная манишка вышита гладью и усеяна коралловыми запонками,
похожими на божьи коровки. Это - буффон и куплетист театра. Остальная
публика - к этому времени ее уже набралось порядочно - состоит из дураков и
жуликов, вперемежку.
единственного яруса лож, выворачиваются фитили, и с помощью этого
дополнительного освещения легко убедиться в присутствии грязи и отсутствии
краски на стенах, что составляет отличительную черту театральной залы. Все
эти приготовления, впрочем, говорят о том, что спектакль вот-вот начнется,
поэтому давайте, не теряя времени, заглянем за кулисы.
особенной чистотой или были залиты ярким светом. К тому же голый каменный
пол в сочетании с промозглым запахом плесени ни в какой мере не способствуют
уюту. Осторожно! Не споткнитесь о корзинку для столового серебра - это ведь
реквизит и служит котлом в пещере у ведьм. А те три не слишком грациозные
фигуры, что держат в руке по сломанной рогатке, какими подпирают веревку для
белья, и пьют джин с водой из большого кувшина, и есть вещие сестры. Жалкая
комната, озаряемая свечами в подсвечниках, расположенных с большими
промежутками друг от друга вдоль стен, служит уборной для актеров мужского
пола, а квадратная дыра в потолке и есть люк, в который проваливаются со
сцены. Обратите также внимание и на то, что потолок здесь украшен балками,
которые поддерживают настил самой сцены, и что он в свою очередь богато и со
вкусом задрапирован паутиной.
спешке побросали, как попало, на низкую полку, которая тянется кругом
комнаты вдоль ее стен. Личность, стоящая перед зеркалом и напоминающая
деревянные фигуры, что ставят у входа в табачную лавку, олицетворяет собой
Банко, а молодая особа, так щедро выставившая свои ноги для всеобщего
обозрения и любезно гримирующая его с помощью заячьей лапки, одета Флеансом.
Дородная женщина, штудирующая ремарки в камберлендовском издании Макбета,
играет леди Макбет в сегодняшнем спектакле. Ей всегда перепадает эта роль,
по причине полноты и роста, а также оттого, что она чуть-чуть смахивает на
миссис Сиддонс* - издали. Вон тот глуповатый юнец, белобрысый и кривоногий -
несомненио городской цветок! - совсем еще свеженькая жертва; сегодня он
играет Малькольма - для начала, чтобы немного привыкнуть к публике. Со
временем дела его наладятся, через месяц-другой он уже будет играть Отелло,
а через три, надо полагать, его арестуют за присвоение чужих денег.
Черноглазая особа, с которой он так увлеченно беседует, одета "придворной
дамой", - для нее это тоже первое публичное выступление - в подобной роли.
Четырнадцатилетний мальчик, которому сейчас мажут брови мылом пополам с
белилами, - Дункан, король шотландский; а две замызганные личности, с
обильными следами жженой пробки на лице, одетые в сильно подержанные зеленые
мундиры и обутые в грязные суконные сапоги, олицетворяют собой "войско".
костюмер, рыжеволосый и рыжебородый еврей. - Сейчас дадим звонок, слышите?
Флейта вон говорит, что лопнет, а больше играть не станет, да и в первых
рядах начинают шуметь.
разношерстный народ сбивается в беспорядочную и взволнованную кучку за
боковыми кулисами.
внутренней стороны первой кулисы. - Явление первое, открытое поле, огни
притушить, гром и молния... У вас там все готово, Уайт? (Вопрос адресован
одному из двух лиц, составляющих "войско".)