по эту и по ту сторону. И вовсе не этому учит твой "Бардо", Осип, уверяю
тебя, хотя лично я имею о нем самое смутное представление. Но он наверняка
более гибок и не так категоричен.
где-то в кишках, точно краб, ползала и царапала весть, сообщенная Оливейрой,
но одно другому не мешало. -- Знаешь, драгоценный мой аргентинец, Восток
совсем не такая особая штука, как пытаются доказать ориенталисты. Достаточно
немного углубиться в восточные тексты -- и начинаешь чувствовать то же
самое, что всегда, -- необъяснимое искушение разума покончить с собой при
помощи этого же самого разума. Скорпион вонзает жало, хотя ему и надоело
быть скорпионом, однако он испытывает необходимость проявить свою скорпионью
сущность во имя того, чтобы покончить со скорпионом. В Мадрасе ли, в
Гейдельберге ли, суть вопроса одна: где-то в самом начале начал вкралась
невыразимая ошибка, и оттуда проистекает этот феномен, о котором вы в данный
момент говорите, а другие слушают. И любая попытка объяснить его терпит крах
по причине, понятной любому, а именно: для того чтобы определить и понять,
необходимо быть вне того, что определяется и понимается. Ergo, Мадрас с
Гейдельбергом утешаются тем, что вырабатывают позиции, одни на дискурсивной
основе, другие -- на интуитивной, хотя разница между понятийным и
интуитивным далеко не выяснена, как известно любому выпускнику обычной
школы. И, таким образом, выходит, что человеку только кажется, будто он
уверенно ориентируется в областях, которые не может глубоко копнуть: когда
он играет, когда завоевывает, когда выстраивает себе тот или иной каркас на
той или иной этнической основе, когда главное таинство относит на счет
некоего откровения. Как ни крути, а выходит, что главный наш инструмент,
логос, тот самый, что вырвал нас из племени животных, он как раз и является
стопроцентной ловушкой. И неизбежное следствие -- стремление укрыться в
чем-то, якобы внушенном нам извне, в неясном лепете, в потемках души, в
эстетических и метафизических догадках. Мадрас и Гейдельберг --
всего-навсего различные дозы одного и того же средства, порою доминирует
Инь, а порою -- Ян, однако же на обоих концах -- и на взлетающем кверху, и
на падающем вниз, -- на обоих концах этих качелей -- два одинаково
необъяснимых человеческих существа, Homo sapiens, и оба они одинаково
суетятся, стараясь возвыситься один за счет другого.
реальность, даже если мы ее совершенно не знаем... Назовем ее осью качелей,
у которых один конец взмывает вверх, а другой низвергается вниз. Может ли
эта ось не послужить нам для понимания того, что происходит на
противоположных концах качелей? Со времен неандертальца...
Этьена. -- А им нравится, когда их вынимают из сундука и разбрасывают по
комнате. Реальность, неандерталец... Посмотри, как они резвятся, как лезут
нам в уши и скатываются вниз, точно с ледяной горки.
краски -- с ними чувствую себя увереннее.
ничуть не надежнее моих слов, старина.
отбивает скверный привкус пустоты. А это, если разобраться, определяет
сущность homo sapiens.
вздыхая. -- На самом деле каждый из нас -- театральная пьеса, которую
смотрят со второго акта. Все очень мило, но ничего не понять. Актеры говорят
и делают неизвестно что и неизвестно к чему. Мы проецируем на их поведение
наше собственное невежество, и они представляются нам просто сумасшедшими,
которые с решительным видом входят и выходят. Кстати, это уже сказал
Шекспир, а если нет, то должен был сказать.
просто поставил этот вопрос, я бы сказал, в диалектической плоскости. В духе
Витгенштейна, которым я восхищаюсь.
согласитесь, что проблему действительности одними вздохами не решишь.
слишком доверяться словам, однако в действительности слова -- после чего-то
другого, а это Другое, к примеру, заключается в том, что мы сегодня
собрались тут и сидим вокруг слабенькой лампочки.
упрямился Рональд. -- Это я и называю реальной действительностью. Даже если
она всего-навсего такая.
действительность ничего не гарантирует ни тебе, ни кому бы то ни было
другому, если только ты не изменишь саму концепцию действительности и не
превратишь ее в удобную схему... Один лишь факт, что ты сидишь от меня
слева, а я от тебя -- справа, делает из одной действительности по меньшей
мере две, и заметь, что я не углубляюсь и не заостряю внимания на ом, что мы
с тобой -- два существа, совершенно неспособных вступить в общение, если
только на помощь нам не придут смысл и слово, однако ни на то, ни на другое
серьезный человек полностью положиться не может.
важно. Мы оба видим Бэпс, и все слышат, что я говорю.
Орасио прав: то, что ты считаешь реальностью, ты можешь принять, и не более
того. Ты можешь сказать только одно: что ты -- это ты, этого отрицать
невозможно. А вот с ergo и всем, что за ним следует, -- явный провал.
Оливейра. -- Продолжим разговор на любительском уровне, поскольку мы не
более чем любители. Поговорим о том, что Рональд трогательно называет
реальной действительностью, полагая ее единой. Ты по-прежнему считаешь,
Рональд, что действительность -- одна?
Бэпс, а действительность Бэпс отличается от действительности Осипа, и
наоборот. Но точно так же различны мнения по поводу Джоконды или салата из
цикория. Действительность -- вот она, а мы -- в ней, и каждый из нас
понимает ее на свой лад, но все мы находимся в ней.
Оливейра. -- Ты считаешь, что существует некая постулируемая реальность на
том основании, что мы с тобой разговариваем этой ночью в этой комнате и оба
знаем, что через час или около того здесь произойдет нечто определенное. И
мне кажется, что именно это сообщает тебе онтологическую уверенность; ты
совершенно уверен в себе самом, чувствуешь себя уверенно сам и уверен в том,
что тебя окружает. Однако если бы ты мог одновременно взглянуть на эту
действительность из меня или из Бэпс, если бы тебе была дана вездесущность
-- ты меня понимаешь? -- если бы ты мог находиться в этой комнате сейчас,
будучи одновременно тем, чем являюсь я и чем я был, и в то же время тем, чем
является Бэпс и чем она была, ты бы, может быть, понял, что твой никчемный
эгоцентризм ни в коей мере не дает тебе представления о реальной
действительности. Этот эгоцентризм дает только веру, основанную на страхе,
только необходимость утверждать то, что тебя окружает, чтобы не попасть в
омут неразберихи, который неизвестно куда тебя затащит.
все мы находимся на внешних точках нас самих. И ты и я смотрим на эту лампу
и, вероятно, видим не одно и то же, однако мы не можем быть уверены и в том,
что не видим одного и того же. Черт подери, в конце концов, тут лампа, а не
что-то иное.
следам. Точно жалкие школьники, перетряхиваем бледные, пропылившиеся
аргументы. И все это, дорогой Рональд, потому, что рассуждаем диалектически.
Мы говорим: ты, я, лампа, реальность. Но сделай, пожалуйста, шаг назад.
Давай, давай, это не так трудно. Слова исчезают. И лампа становится всего
лишь сенсорным возбудителем. А теперь еще шаг назад. Тому, что ты называешь
твоим видением, и этому сенсорному возбудителю возвращаются некие
необъяснимые взаимоотношения, ибо для объяснения их необходимо было бы
сделать снова шаг вперед -- и все полетело бы к черту.
-- возразил Грегоровиус.
эта совокупность особей, которую та называешь видом, шла все время вперед
или, как считает, по-моему, Клагес, в какой-то момент она избрала ошибочный
путь.
мог быть иным?
же тогда мы придумываем Эдем, живем в тоске по потерянному раю, измышляем
утопии, стремимся к будущему? Если бы дождевой червь мог думать, он бы тоже,
глядишь, решил, что у него все получилось не так уж плохо. Человек хватается
за науку, как за якорь спасения, хотя никогда не знал как следует, что это
такое. Разум через посредство языка вычленяет из всего сущего
удовлетворяющую нашим представлениям композицию -- подобную великолепным,
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей