Чтение 34–й страницы книги ~Киноповести~

просто отпали! И это несмотря на то, что Лялька была в стоптанных
больничных тапочках, а окружал ее обшарпанный колодец петербургского
двора, забитый черт знает каким грязным хламом...

- Да... Девочка - зашибись! - Удивилась Кисуля.

- Какой конкурент растет! - Покачала головой Гулливер.

- Только попробуйте, - сказала я им и крикнула Ляльке: - давай,
давай, сблочивай! Рано тебе еще к такому шматью привыкать.

Лялька с сожалением сняла шубку и протянула мне. Я уложила шубу в
пакет и сказала Кисуле:

- Беру. А то теперь неизвестно, когда еще у меня деньги будут. А мать
на зиму раздета...

- Оъкей, - небрежно кивнула Кисуля. - Привезешь "капусту" - заберешь
песца. Договорились?

- Годится. Спасибо, девки, - я вылезла из машины.

- Танька! Не потеряй инструкцию, - предупредила меня Гулливер. -
Прочти внимательно первый пункт. Без него у тебя даже заявление во дворец
бракосочетания не примут. Начинать нужно со шведского консульства...

Боже мой, если бы я тогда понимала по-шведски!

Мы сидели с Эдиком у его генерального консула, еще не старого,
обаятельного, истинно западного мужика, и я чувствовала себя на седьмом
небе того мира, куда так рвалась последние несколько лет.

В мягких кожаных креслах мы расположились вокруг небольшого низкого
столика, пили фантастический кофе со взбитыми сливками и полизывали коньяк
из крохотных рюмочек. Консул был - само очарование!

У меня хватило ума не напяливать на себя вечернее "рабочее" шматье, и
я выглядела скромно и респектабельно: белые американские "бананы",
темно-красная спортивная рубашечка из чистого коттона и белоснежная
курточка фирмы "Пума". Грим - самый незаметный, слегка тонированные очки и
красная "адидасовская" сумочка.

- Ах, как жаль, что вы не говорите по-шведски, - искренне сожалел
консул, обращаясь ко мне. - Но это поправимо. Поправимо...

Сам он говорил по-русски не хуже меня. Когда в разговоре с Эдиком он
переходил на свой родной язык, я несколько раз ловила его добрый и
внимательный взгляд, устремленный на меня. Словно он хотел убедиться, что
я действительно не понимаю шведского.

Я улыбалась ему и вопросительно поглядывала на Эдика. Но Эдик не
торопился с переводом. А консул, ответно улыбаясь мне, оказывается,
говорил Эдику следующее:

- Я не имею права не выдать вам документ, подтверждающий ваше
неженатое положение и психическое здоровье, который справедливо требуют
русские власти при регистрации брака иностранца с их подданной. Мой
секретарь уже этим занимается.

- Благодарю вас, - улыбнулся ему Эдик.

- Хотя в вашем нормальном психическом состоянии я позволил бы себе
усомниться.

- Отчего же? - Засмеялся Эдик.

Консул любезно долил мне кофе и собственноручно положил еще взбитые
сливки. И продолжал по-шведски:

- Да потому, господин Ларссон, что вы собираетесь жениться на
профессиональной проститутке, что видно невооруженным глазом. И не
возражайте! У меня большой и печальный опыт. Я таких справок выдал сотни.

- Мне наплевать, кем была госпожа Зайцева в россии. Мне важно, кем
она станет, будучи "фру Ларссон" в Швеции.

- Это я могу вам спрогнозировать, - консул дополнил мою рюмку. -
Восемьдесят процентов подобных браков расторгаются сразу же или спустя
совсем немного времени после пересечения границы. Большая часть этих девиц
тут же начинает заниматься индивидуальной проституцией, поступает в
стрип-бары, в секс-шоу или рассасывается по публичным домам европы. У вас
есть гарантия, что вы с мадам Зайцевой окажетесь теми счастливцами,
которые составляют всего двадцать процентов от общего количества таких
браков?

- Все зависит от меня самого, господин консул.

- Сомневаюсь, - консул закурил сигарету и сказал мне по-русски: -
прошу прощения, мадам. Поскучайте еще минутку. Формальности...

И снова перешел на шведский язык:

- Подумайте, господин Ларссон, стоит ли наполнять нашу маленькую
страну отбросами русского общества? Разве мало у нас собственных проблем?
Это я вам уже говорю как официальный представитель Швеции в ссср.

Клянусь, я чувствовала, что что-то происходит! Я ни черта не
понимала, а консул и Эдик вели себя так потрясающе мило и доверительно,
что заподозрить ничего нельзя было. И все-таки у меня почему-то
испортилось настроение...

Эдик встал и произнес по-русски:

- Господин консул, я был очень рад представить вам свою будущую жену.
Теперь мне хотелось бы получить необходимый документ и больше вас не
задерживать.

- Я думаю, что документ уже готов, - сказал консул тоже по-русски,
улыбнулся мне и нажал кнопку на столе.

Тут же открылась дверь и секретарь консула, тощая грымза в золотых
очках, внесла нашу первую с Эдиком справку...

...Когда мы с Эдиком вышли на улицу, он взял меня за плечи, развернул
к себе и спросил, глядя мне прямо в глаза:

- Ты меня любишь, Таня?

И тут я неожиданно почувствовала, что это сейчас для него чрезвычайно
важно. Ну просто необходимо! И почти честно ответила:

- Конечно, Эдик... Очень люблю.

Он снял очки, протер кусочком замши, снова надел. И сказал:

- Тогда все оъкей. Тогда ничего не страшно.

Во дворце бракосочетания бабешка лет тридцати пяти - вся в
сертификатном барахле, пальцы в золоте ереванского завода - подколола
консульскую бумагу к нашему заявлению, вернула нам с Эдиком паспорта и
сказала, не глядя на меня:

- Срок ожидания - три месяца.

- Почему? - Спросил Эдик.

- Чтобы у вас было время убедиться в верности ваших чувств.

Я уже об этом из инструкции знала и поэтому не стала выступать, а
Эдик очень удивился:

- Так долго?

На это бабешка ответила не Эдику, а мне. Хотя я молчала как рыба и ни
о чем ее не спрашивала.

- У нас в советском союзе - один порядок для всех, - сказала она,
мстительно глядя на меня неумело накрашенными глазками.

Ну, правильно. Господин Ларссон - иностранец, а я - своя. Чего со
мной церемониться?

- Спасибо, - кротко сказала я ей. - Всего доброго.

В гостиничной ванной я сняла черные ажурные чулки и тоненький
кружевной поясок, аккуратно свернула их и спрятала в косметичку. Не будешь
же летом, в жару, таскать на себе эту сбрую? Берешь обычно только на
работу. Очень многие клиенты предпочитают. Им видней. У них вся порнуха на
этом построена.

Я быстренько приняла душ, растерлась махровым полотенцем, натянула
трусики, вельветки, кофтенку и наспех сделала физиономию.

Складывая свои мазилки в косметичку, я снова заметила бритвенную
кисточку Эдварда в засохшей мыльной пене. Сполоснула ее, поставила на
полочку и крикнула:

- Эдик! Ты еще из ванной свои причиндалы не собрал!

- Я знаю. Сейчас...

Номер был не убран. Постель разбросана. Стояли упакованные чемоданы и
большая дорожная сумка желтой кожи. Еще одна, спортивная сумка, лежала на
кровати.

Эдик в одних трусах сидел у журнального столика. Перед ним лежали
остатки разных денег, документы. Он подсчитывал свои ленинградские расходы
на электронном калькуляторе и записывал их в книжечку.

- Эдик! Давай в темпе! - Взмолилась я.

- Уже, уже! - Эдвард сложил деньги и документы в бумажник,
калькулятор спрятал в изящный чехольчик, рассовал все по карманам висящего
на спинке стула пиджака. - Момент, танечка...

И исчез в ванной. Я села к телефону, позвонила маме:

- Ма! Собери что-нибудь на стол, мы скоро придем.

- Ты с ума сошла! - Закричала мама. - В доме шаром покати! Дайте мне
пару часов, я схожу на рынок...

- Мам! Знаешь старую хохму?.. "Жора, жарь рыбу. - А где рыба? - Ты -
жарь, жарь, рыба будет!" Так вот ты жарь, рыба будет! Мы все привезем.
Подключи Ляльку, пусть она тебе поможет, пошустрит. Сгоняй ее за хлебом и
кофе.

- Но почему такая спешка?

- Потому что выставка закрылась и они уезжают машиной завтра в пять
утра, а Эдику нужно как следует выспаться перед дорогой...

- Как "машиной"?! Прямо в Стокгольм?

- Представь себе. Чао!