Чтение 34–й страницы книги ~Черная весна~

сестра Пауэлл, готовы аккомпанировать? Прощай, Мексика! Спускаемся к сестре
Бланшар. Сходим вниз, дабы Господь укрепил стопы наши на горных высотах. Справа
безносый, слева одноглазый. Кривобокие, докрытые гнойными струпьями, эпилептики
с пеной на губах, сладкогласные, праведные, вшивые, дебильные. Все сходим вниз,
дабы покрасить шпиль в яркий, радостный цвет. Все братья иудеев. Все воскресаем
со Христом и ищем горнего. Братец Итон сейчас пустит по -кругу шляпу, а сестрица
Пауэлл сотрет со стен харкотину. Все выкуплены -- выкуплены за столько, сколько
стоит хорошая сигара. Сонное спокойствие Швенингена анестезией растекается по
жилам. Все сообщения доставлены
647
по адресам. К сведению тех, кто отдает предпочтение кремации: у нас заготовлены
очень удобные ниши для урн. Тело дорогого опочившего отпрыска сестры Бланшар
покоится во льду и вот-вот даст ростки. Приобретая мавзолей, вы с гарантией
обеспечиваете место, где члены семьи и близкие могут покоиться один рядом с
другим в белоснежной капсуле, высоко поднятой над землей и надежно изолированной
от дождя, сырости и плесени.
Еду в желтом такси к Национальному Зимнему Саду. Спокойствие Швенингена течет по
моим жилам. Отовсюду нотными знаками струятся рекламные надписи и славься, Боже
великий и всемогущий. Повсюду черный снег, повсюду сползающие с голов черные
парики. БУДЬТЕ НАЧЕКУ: НА ЭТОМ ПРИЛАВКЕ СБЫВАЮТ СЛЕГКА ПОДЕРЖАННЫЕ ЦЕННОСТИ!
СЛАВА! СЛАВА! АЛЛИЛУЙЯ!
В меховых манто дефилирует нищета. Есть все на свете: турецкие бани, русские
бани, сидячие ванны; нет только чистоты. Клара Боу* дарит вам "Парижскую
любовь". По обагренной кровью тундре шныряет призрак Якоба Гордина. Бауэри**
вырядилось, как таракан: его выкрашенные в цвета цукатов стены благоухают
ароматом мяты.
ЗУБНЫЕ ПРОТЕЗЫ... ЦЕНЫ УМЕРЕННЫЕ. Московиц сливается воедино со своим
цимбалоном, а цимбалон норовит слиться с замороженным задом Льва Толстого, в
фасовке и под соусом ставшим фирменным блюдом ресторана для вегетарианцев. Вся
планета выпросталась наизнанку выставляя напоказ прыщи, бородавки, угри,
жировики. Больничное оборудование неустанно обновляется, с бокового входа --
обслуживание бесплатное. Вниманию всех недужных, всех изнемогших и согбенных,
вниманию каждого подыхающего от экземы, галитоза, гангрены, водянки, раз и
навсегда: бесплатный вход -- сбоку. Воспряньте духом, страждущие! Обратите свои
стопы к нам, длиннолицые калиопы! И вы, спесивые фарисеи! Заходите, тут вам
обновят железы внутренней секреции за плату, не превышающую стоимости
стандартного погребения! Заходите, не раздумывая! Вы призваны Иисусом. Не'
медлите:
ровно в семь пятнадцать мы закрываемся.
КАЖДУЮ НОЧЬ ДЛЯ ВАС ТАНЦУЕТ КЛИО!
______________
* Голливудская звезда 1920-30-х годов.
** Существующая в Нью-Йорке с начала века ночлежка для бедных и неимущих.
648
Каждую ночь исполняет свой номер Клио, любимица богов. Иду, Мамочка! Мамочка,
помоги! Мамочка, я поднимаюсь.
СЛАВА! СЛАВА! К КОЛОССЯНАМ. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Матерь всего, что свято, я уже в раю.
Стою за спинами последних из последних. На ступеньках церкви застыл
епископальный ректор: у него вывалилась прямая кишка. Сползая вниз, она
разматывается в грозное предостережение: автомашины НЕ парковать. В кассовом
отсеке грезят наяву о рыбной ловле на реке Шэннон братья Минские. Кинохроника
фирмы "Пате" пощелкивает, как пустой мускатный орех. В гималайских монастырях
монахи поднимаются среди ночи вознести молитву за всех, кто спит в этот час,
дабы мужчины и женщины во всех частях света могли начать новый день с мысли о
том, как они чисты, добры и храбры. Сент-Мориц, гастроли труппы Обераммергау,
"Эдип-царь", выставка пекинесов, циклоны, прекрасные купальщицы -- мир вращается
в барабане захватывающих аттракционов. На мою душу снисходит покой. Будь еще у
меня в руках сэндвич с ветчиной и кружка пива, -- о, какого друга я обрел бы в
Иисусе. Но, как бы то ни было, занавес поднимается. Прав был Шекспир: все дело
-- в пьесе.
А теперь, дамы и господа, начинается самое целомудренное, самое фривольное шоу в
западном полушарии. Вашим взорам, дамы и господа, откроются те анатомические
зоны, каковые принято именовать, соответственно, надчревными, тазобедренными и
подчревными. Эти изысканные зоны (стоимость билета -- всего один доллар
девяносто восемь центов) никогда еще не бывали достоянием американской
зрительской аудитории. Они импортированы специально для вас с рю де ла Пэ
королем нью-йоркских евреев Минским. Самое целомудренное, самое фривольное шоу в
Нью-Йорке. А пока подметают и проветривают зал, предлагаем вашему вниманию дамы
и господа, уникальный набор французских открыток, каждая из которых --
гарантированно подлинна. К каждой открытке, дамы и господа, прилагаются
подлинные немецкие, ручной работы микроскопы, изготовленные японскими мастерами
в Цюрихе. Перед вами -- самое целомудренное, самое фривольное шоу в мире. Так
говорит сам Минский, король евреев. Представление начинается... представление
начинается...
Под покровом тьмы билетеры опрыскивают дохлых и
649
живых вшей, свивших себе гнезда и отложивших личинки в черных курчавых головах
тех, кому не по карману роскошь принять дома ванну: в головах бездомных евреев с
Ист-Сайда, которые -- не иначе как по причине крайней бедности -- расхаживают по
улицам в меховых полушубках, торгуя спичками и шнурками для ботинок. Внешне они
совсем такие же, как бездомные на Плас де Вож, или на Хеймаркет, или на Ковент
Гарден; разница лишь в том, что эти люди истово веруют -- веруют в
чудодейственную Машину Сложения, придуманную Бэрроузом*. Места у пожарных
лестниц заполняют беременные женщины, обязанные своими животами велосипедным
насосам. Все эти жалкие обитатели Ист-Сайда счастливы, ибо тут, у пожарных
лестниц, стоя одной ногой в облаках, могут без помех жевать сэндвичи с ветчиной.
Ненадолго изгоняя из ноздрей запах формальдегида, подслащенный жевательной
резинкой "Ригли Сперминт" (пять центов пачка), поднимается занавес. Поднимается
над единственной и неповторимой анатомической зоной, о которой чем меньше
говорится, тем лучше. Ведь на исходе жизни, когда любовные желания дотлевают
мерцающими угольками в камине, не так уж весело вспоминать усеянные
ослепительными звездами бананы, медленно проплывающие над плоскими, словно
листовое железо, надчревными, тазобедренными и подчревными участками тела.
Минский в кассе поглощен своими видениями, его ноги надежно укоренены в горних
высотах. Где-то еще играют актеры труппы Обераммергау. Готовя к конкурсу
"Голубая лента", расчесывают и купают пекинесов. В кресле-качалке, со
ввалившимся животом, горюет сестрица Бланшар. Старость не остановишь, тело
бренно, -- но грыжа отнюдь не неизлечима. Когда смотришь вниз с пожарной
лестницы, глазу открывается бесподобный, изысканный в своем разнообразии
натюрморт, точно запечатленный Сезанном: с искореженными урнами, заржавленными
консервными ключами, разломанными детскими кроватками, выброшенными жестяными
ваннами, отслужившими свое медными баками, терками для мускатных орехов и
местами надкушенными животными-хлопушками, каждая в целлофановой обертке. Это --
самое целомудренное и самое фривольное шоу, импортированное через океан с рю де
ла Пэ. Вы вольны выбрать одно из
___________
* Иронический намек на творчество современника Г. Миллера -- американского
писателя-авангардиста У. Бэрроуза, автора нашумевших романов "Голый завтрак" и
"Мягкая машина"
650
двух: смотреть ли вниз, в черную бездну, или ввысь, в сияющую солнечную высь,
где над звездно-полосатым стягом гордо реет надежда на вечную жизнь; и бездна, и
высь -- гарантированно подлинные. Если вы воскресли со Христом, люди, ищите
горнего. Сегодня и каждый вечер на этой неделе за плату меньшую, нежели
стоимость стандартного погребения, для вас танцует Клио. Смерть крадется на всех
четырех, подползает, как куст трилистника. Ослепительным светом, светом
последнего прибежища приговоренных пылает сцена. Появляется Клио. Клио, любимица
богов, королева электрического стула.
Сонное спокойствие Швенингена анестезией, растекается по жилам. Послание к
колоссянам, глава третья: занавес. Из сумрака ночи встает Клио, в ее чреве --
зловонные газы нью-йоркской клоаки. Слава! Слава! Я восхожу. Из сумрака ночи
встает старый Бруклинский мост, дряхлая греза, дрожащая в рубище пены и лунном
тумане. Шипение и гул пробирают до колик в желудке. Слепящий блеск хризопаза,
смешливый отсвет лигроина. Ночь холодна, и мужчины шагают в ногу. Ночь холодна,
но королева -- нагая, на ней одна портупея. Королева танцует на остывающих
угольях электрического стула. Клио, любимица евреев, танцует на кончиках
напедикюренных пальцев; ее глаза рвутся из орбит, в ушных раковинах застыла
кровь. За небольшую плату она танцует холодную ночь напролет. Эту неделю она
будет танцевать каждую ночь напролет -- во здравие платиновых мостов. О мужчины,
с молоком матери впитавшие преклонение перед звучностью "vimmque сапо"*,
совершенством двенадцатеричной системы счисления и комфортом салонов "Восточной
Прибрежной Авиалинии", не отверзайте восхищенных очей от королевы Таммани-Холла!
Вот она перед вами -- босая, с чревом, разбухшим от газов клоаки, с нежно
вздымающимся в мерном гомеровском ритме пупком. Королева Клио, чище чистейшего
асфальта, светлее светлейшего электросвета, Клио, королева и любимица богов,
пляшет на асбестовом сиденье электрического стула. Утром она отплывет в
Сингапур, Мозамбик, Рангун. Ее барка стоит наготове в сточной канаве. Ее
невольники кишат вшами. В глубочайшем чреве ночи танцует она песнь избавления.
Все вместе, рядком мы спускаемся в туалет, дабы вос-
___________
* Букв. "Мужа пою..." (лат.) -- вошедшая в широкий речевой оборот фраза из
"Энеиды" Вергилия.
651
прянуть к горним высотам. Спускаемся в туалет, светлый, сухой, чистый и
сентиментальный, как церковный двор.
А теперь, пока занавес опущен, вообразите, что перед вами -- безоблачный день и
ветер доносит с залива запах моллюсков. Вы фланируете по побережью Атлантики в
бетонном костюме и носках с золотой пяткой, и в ваши уши настойчиво рвется
шипение поджаривающегося чоп-свэя*. Большая Белая Дорога сияет искорками реклам.
Работают станции моментального комфорта. Вы пытаетесь сесть, не нанеся