почему? Он был бы очень велик, среди них будет и вопрос: почему вы не
допиваете свой стакан и, наконец, не заткнетесь? И почему вы не ощущаете
этой ночи, а лишь свой незрелый ум? Почему рассуждаете о жизни вместо того,
чтобы ощущать ее?
стошнит, либо вы с глубокой радостью и благодарностью выпьете свое вино.
понадобится. И знаете, что странно? Вот вы, в ваши двадцать пять лет, видели
уже немало смертей, горя и человеческого безумия и все-таки ничему не
научились, задаете самые дурацкие вопросы, какие только можно выдумать. Но,
видно, так уж повелось на свете: когда мы действительно что-то начнем
понимать, мы уже слишком стары, чтобы приложить это к жизни, так оно и идет
- волна за волной, поколение за поколением, и ни одно не в состоянии хоть
чему-нибудь научиться у другого. Пошли!
оставаться дома в одиночестве. Вернике показал мне отделение сумасшедшего
дома, в котором я еще не был, а именно - палаты для жертв войны. Там
содержатся люди с разрушенной психикой, получившие ранения в голову,
засыпанные. В мягком свете весеннего вечера, среди распевающих повсюду
соловьев, это отделение казалось каким-то грозным блиндажом. Война, о
которой всюду уже почти забыли, здесь все еще продолжается. В ушах у
несчастных еще раздается вой снарядов, глаза их, как пять лет назад, полны
ужаса, штыки безостановочно вонзаются в мягкие животы, танки безжалостно
давят кричащих раненых и расплющивают их, точно камбалу, гром сражения,
взрывы ручных гранат, треск раскалывающихся черепов, свист мин, хрип
придавленных рухнувшими блиндажами - все здесь сохранено словно с помощью
какой-то чудовищной черной магии и безмолвно неистовствует в этом флигеле,
окруженном розами и прелестью позднего лета. Здесь отдаются приказы и
безмолвно повинуются неотданным приказам; кровати - это окопы и укрытия,
людей вновь и вновь заваливают и откапывают, здесь убивают и умирают, душат;
здесь задыхаются, волны газа текут по комнатам, и, обезумев от ужаса, люди
ревут и ползают, хрипят и рыдают или вдруг, сжавшись в комочек и силясь
стать как можно незаметнее, забиваются в угол и сидят там молча, уткнувшись
в стену, тесно прижавшись к ней...
Кое-кто из посетителей лихо вскакивает и вытягивается. Оркестр кафе
исполняет "Германия, Германия превыше всего". За сегодняшний вечер это
четвертый раз. Не то чтобы оркестр или хозяин кафе были уж так охвачены
националистическим пылом; все дело в нескольких юных головорезах, которые
невесть что о себе воображают. Каждые полчаса один из них подходит к
оркестру и заказывает национальный гимн, притом с таким видом, будто идет в
наступление. Оркестр не решается возражать, и поэтому вместо увертюры из
"Поэта и крестьянина" звучит песнь о Германии.
национального гимна полагается встать, особенно после того, как под его
звуки были убиты два миллиона немцев, мы проиграли войну и получили
инфляцию.
концу войны было не больше двенадцати.
слово означает. - Оказывается, здесь есть большевики! - обращается он к
остальным молодчикам.
заказывают они национальный гимн, и каждый раз многие посетители не встают,
уж очень все это глупо. Тогда, сверкая глазами, к ним подбегают крикуны и
стараются затеять ссору. Где-то среди публики есть и несколько офицеров в
отставке, они дирижируют всем этим и чувствуют себя патриотами.
нуждаемся в приказах молокососов?
возражает Георг. - А теперь оставьте нас в покое с вашими глупостями.
поплатитесь! Где вы были во время войны, вы, шкурник?
задом и издает звук, вроде выстрела из орудия среднего калибра. - Это
все, - говорит Вилли, - чему я научился у пруссаков. Раньше манеры у меня
были лучше.
сами, кажется, довольно пугливы.
объяснений у меня в кафе!
отступают, бормоча угрозы. Возможно, что на улице они попытаются напасть на
нас. Мы взвешиваем их силы; они расселись недалеко от входной двери. Их
около двадцати человек. Сражение не сулит нам успеха.
худой человек. Это Бодо Леддерхозе, торговец кожами и железным утилем. Мы
вместе с ним лежали во французском госпитале.
всем нашим певческим союзом. Вон, за колонной. Нас добрая дюжина. Мы вас
поддержим, если эти рожи к вам привяжутся. Сговорились?
выпить только по кружке пива. К сожалению, у здешнего хозяина лучшее пиво во
всем городе. А вообще-то он ни рыба ни мясо, бесхарактерное гузно.
примитивной части человеческого тела был еще и характер; но именно поэтому в
таком требовании есть что-то возвышен ное. В растленные времена нужно
требовать невозможного.
национального гимна оказываются уже на улице. Словно по волшебству, в их
руках появились дубинки, камни, кастеты. Полукругом выстроились они перед
входом.
проходят вперед. На улице они останавливаются.
троих со своими двадцатью молодчиками. - Уж мы вас где-нибудь да накроем!
в окопах. Но только старайтесь, чтобы вас всегда было в три или четыре раза
больше, чем нас. Перевес в силе придает патриотам уверенность.
звезды. В магазинах горят огни. Когда иной раз бываешь вместе с боевыми
товарищами, это все еще кажется чем-то странным, великолепным,
захватывающим, непостижимым: и что можно вот так прогуливаться, и что ты
свободен и жив. Мне вдруг становится понятным, в каком смысле доктор Вернике
говорил о благодарности: это благодарность, которая не обращена ни к кому
персонально, - просто благодарность за то, что человек ускользнул на
какое-то время, ибо окончательно ускользнуть не может, конечно, никто.
Там хоть нет этих обезьян-ревунов. Идемте с нами, мы вам его покажем!
находятся залы для собраний. Союз Бодо - это певческий союз. Город так и
кишит всякими союзами, у каждого свои вечера для сборищ, свой устав, свои
повестки дня, и каждый очень горд собой и относится к своей деятельности с
глубокой серьезностью. Союз Бодо собирается по четвергам в нижнем этаже.
Только первые тенора слабоваты. Странно, но, видимо, на войне было убито
очень много первых теноров. А у смены еще голос ломается.
ноту, Вилли.
выйти.
Херберт Фрэнк
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Афанасьев Роман
Мурич Виктор